Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - Френсис Уэлч

Салат

Каша рисовая на молоке

29 апреля 1918 года:

Завтрак: Борщ

Котлеты телячьи рубленые с гарн. [иром]

Обед: Ростбиф с гарниром

Макароны запеченные»

Наконец, к 6/19 мая самочувствие Алексея улучшилось. После перенесенной болезни мальчик больше не мог ходить, но он достаточно окреп для путешествия, поэтому ехать решили на следующий же день.

«Только один раз после отъезда Императора и Императрицы произошел вечер, — писал Гиббс [это был последний вечер перед отъездом], — когда нас пригласили и подали последнюю оставшуюся бутылку хорошего старого вина, которое уничтожили люди партии. Когда это происходило, мы услышали коменданта,[207] шпионившего в коридоре. Времени хватило только на то, чтобы спрятать бутылку и наши стаканы под стол, покрытый длинной скатертью, когда он вошел. Комендант загадочно осмотрел комнату. При этом он выглядел очень комично. И мы немедленно почувствовали себя мальчишками, которых застали за шалостью в гимназии. Ситуация была настолько смехотворная, что, когда мы встретились глазами друг с другом, не могли более сдерживаться и разразились диким приступом неконтролируемого смеха. Комендант стал еще более таинственным, чем обычно, и не знал, что ему делать. Но поскольку смех редко сопутствует заговору, он покинул комнату и ушел».

На следующий день в полдень все стояли на пристани, чтобы подняться на борт парохода «Русь», запомнившийся всем с прошлого лета. Матрос Нагорный — дядька Цесаревича, ранее служивший на яхте «Штандарт» вместе с вероломным боцманом Деревенько, нес на руках Алексея Николаевича. Теглева вспоминала:

«До Тюмени мы ехали на пароходе, том же самом, на котором мы ехали до Тобольска. Родионов запретил Княжнам запирать на ночь Их каюты, а Алексея Николаевича с Нагорным он запер снаружи замком. Нагорный устроил ему скандал и ругался: „Какое нахальство! Больной Мальчик! Нельзя в уборную выйти!“ Он вообще держал смело себя с Родионовым, и свою будущую судьбу Нагорный предсказал сам себе» (Российский архив. VIII. Н. А. Соколов. Предварительное следствие 1919–1920 гг. М., 1998. С. 128–129).

Гиббс плыл на пароходе вместе с Августейшими детьми. Баронессе Буксгевден также было позволено присоединиться к ним. По прибытии в Тюмень «Русь» была пришвартована к берегу, куда уже был подан поезд. Пассажиры в пальто и шляпах ждали распоряжений в главном салоне парохода. Вошел товарищ Родионов со списком пассажиров. Сначала он назвал имена членов императорской свиты и некоторых слуг, они встали и вышли. Августейшие дети, вызванные следом, также стали неспеша выходить на берег. Нагорный нес Алексея Николаевича. Затем Родионов вернулся. «Остальные!» — сказал он коротко. Когда Гиббс, Жильяр и другие сопровождающие подошли к поезду, некоторых из них попросили пройти в вагон четвертого класса[208]. Это был простой отапливаемый грузовой вагон (теплушка). Великие Княжны и Цесаревич разместились в обыкновенном пассажирском вагоне. Позже Гиббс вспоминал, что они так и не попрощались.

После полуночи 10/23 мая поезд достиг окрестностей Екатеринбурга. На главном вокзале сделали небольшую остановку, чтобы комиссар Родионов мог обо всем доложил начальству.

«Затем, — рассказывал Гиббс, — мы продолжали ехать всю ночь вперед и назад, останавливаясь ненадолго в каких-то недоступных местах, чтобы поменять направление. Наконец, в 7 часов утра мне показалось, что наша стоянка продолжалась дольше, чем обычно, и я выглянул в окно. Я увидел, что мы стояли на обособленном участке дороги, рядом с путями, где ожидали местные дрожки[209]. Вскоре я увидел, как три Великих Княжны спускаются с поезда и забираются в них. Наконец, из поезда вынесли больного Цесаревича и отнесли к ним. Как только все Они оказались на дрожках, был отдан приказ, и лошади со своим эскортом пошли рысью».

Жильяр вспоминал:

«Приблизительно часов в 9 утра поезд остановился между вокзалами. Шел мелкий дождь. Было грязно. Подано было 5 извозчиков[210]. К вагону, в котором находились дети, подошел с каким-то комиссаром[211] Родионов. Вышли княжны. Татьяна Николаевна имела на одной своей руке любимую собаку[212]. Другой рукой она тащила чемодан, с трудом волоча его. К ней подошел Нагорный и хотел ей помочь. Его грубо оттолкнули. Я видел, что с Алексеем Николаевичем сел Нагорный. Как разместились остальные, не помню. Помню только, что в каждом экипаже был комиссар, вообще, кто-то из большевистских деятелей.

Я хотел выйти из вагона и проститься с ними в последний раз, и даже не думал, что буду отстранен от них» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 234).

Некоторое время спустя в сплошной серой пелене дождя состав перевели обратно на запасной путь главного вокзала Екатеринбурга. Прибывшая охрана увезла Татищева, графиню Гендрикову и мадмуазель Шнейдер в городскую тюрьму. А четверых слуг, среди которых были повар и лакей, забрали в дом Ипатьева[213].

Гиббс вспоминал, что «потом приходил Нагорный и брал и увозил с собой вещи и кровати для Детей. Когда уезжал Государь, тоже были взяты несколько кроватей. Все кровати были одинаковые: походные, никелированные, образца кровати Александра II во время турецкой кампании, удобные, но тяжелые» (Российский архив VIII. Н. А. Соколов. Предварительное следствие 1919–1920 гг. М., 1998. С. 111).

Наконец, в пять часов к остальным сопровождающим — учителям и домашним слугам — пришел комиссар Родионов и, к их огромному удивлению, сказал: «Господа, вы свободны. Можете ехать, куда угодно» (Там же. С. 111). Баронессу Буксгевден пересадили в их вагон. В городе же тем временем лил проливной дождь.

Глава XVI

Дом особого назначения

Дом особого назначения стоял на невысоком холме. Сам Екатеринбург — город горняков и рабочих-металлургов, раскинулся на восточном склоне «Красных» Уральских гор. Построенный на угловом участке на довольно крутом склоне Вознесенской горки, этот красный двухэтажный каменный особняк с маленьким усадебным садом принадлежал богатому купцу Н. Н. Ипатьеву[214]. В апреле 1918 года он получил распоряжение съехать в течение двадцати четырех часов. Перед прибытием Николая Александровича и Александры Федоровны практически вплотную к стене особняка был возведен деревянный забор, скрывавший дом и сад и поднимавшийся до окон второго этажа. Позже поставили другой забор, который скрыл здание до самого карниза, а также главный вход и ворота. Комнаты первого этажа превратили в караульные и служебные помещения, второй этаж стал тюрьмой с двойными окнами, которые закрасили белой краской, чтобы никто не мог выглянуть на улицу. В доме и на улице большевики установили сложную систему часовых и постов с пулеметами[215].

Когда из Тобольска прибыли остальные члены семьи и свита, двенадцати заключенным предстояло разместиться в пяти комнатах. Николай Александрович, Александра Федоровна и Алексей Николаевич