Дело о дуэли на рассвете - Андрей Константинов

Из— под бумаг показалось что-то блестящее -я нагнулась. Это была ручка. «Паркер». Я оттерла ее от грязи — и увидела выгравированную надпись «Чарлику в день рождения». Смешно.

Я продолжила бессмысленно бродить по кабинету и под очередной грудой мусора наткнулась на пачку документов. Каким-то чудом они обгорели совсем немного, но текст был основательно испорчен водой, и разобрать написанное было почти невозможно. Зато шапка — Бюро региональных расследований — сохранилась отчетливо.

Это Бюро доставило немало неприятностей «Золотой пуле» и именно с ним было связано мое предыдущее приключение, когда волею судьбы я оказалась «внедренной» в него. Результатом этого внедрения стало мое купание в Финском заливе…

Повинуясь внезапному импульсу, я сунула найденные бумаги в сумку и, выходя из кабинета, столкнулась с Женей Бахтенко. Мы не виделись с ним с тех самых пор, как он помог мне «внедриться» в Бюро региональных расследований.

— Ты здесь? — удивилась я.

— Теперь спроси меня — почему? — зло ответил Женя.

При этих словах моя нечистая совесть болезненно екнула, потому что своей загубленной карьерой в Бюро мой бывший сокурсник был обязан исключительно мне.

— Женечка, — начала я, — я очень виновата перед тобой. Я знаю, что подставила тебя, но ты прости меня! Ты ведь ко мне хорошо относишься?

— Ладно, проехали, — немного помягчел Женя. — Сюда-то ты зачем пожаловала? Опять пришла внедряться по заданию своего шефа?

Мне сделалось стыдно, а еще я подумала о том, что старая любовь действительно не ржавеет, и этот повзрослевший мальчик до сих пор относится ко мне хорошо. И я честно рассказала ему про звонок Вронского, про свое странное ощущение по поводу пожара в редакции, про то, что собиралась в библиотеку, а пришла сюда. Единственное, о чем я не смогла рассказать Женьке, была та ночь, которая не давала мне покоя.

— Знаешь, Рыжая, — окончательно простил меня он. — Не суйся ты сюда.

— Это почему?

— Потому, что кончается на "у". — Голос Жени снова стал суровым. — Объяснять ничего не буду, но если хочешь спокойно жить — забудь про Вронского и по пожар тоже.

— А если не забуду?

— Делай, как знаешь, но я тебя предупредил. — С этими словами Бахтенко со слался на занятость и ушел.

Я осталась одна и стала думать, что делать дальше. Здравый смысл подсказывал мне, что к Женькиным словам стоит прислушаться, но какой-то вредный бес уже прыгал внутри меня, убеждая в обратном. В раздумье я побродила по пустому коридору и полезла в сумку за сигаретами. Потом вспомнила о грозном предписании и, чтобы не нарушать правила противопожарной безопасности, вышла на улицу.

Я сидела в Агентстве и пыталась разобраться в документах, обнаруженных мной в редакции «Сумерек». Всего документов было девять. И только один относился заинтересовавшему меня Бюро региональных расследований. Насколько я смогла понять, это было какое-то деловое письмо главному редактору Вронскому, но основной текст письма был почти безнадежно испорчен — мне не удалось разобрать ни чего даже с помощью лупы. Еще три бумажки, насколько я поняла, были расписками — в получении каких-то (каких, было опять-таки непонятно) сумм Вронским.

Кроме того, среди найденных документов находились три счета и несколько платежных поручений. Деньги редакция «Сумерек» направляла каким-то ООО «Марта» и «КДК». В одной из платежек я разобрала отправленную со счета редакции сумму — 540 тысяч рублей. «Очень крупные для газеты деньги, — подумала я, — почти двадцать тысяч долларов. Откуда в „Сумерках“ такие деньги?» В журналистской среде постоянно ходили слухи о тяжелом финансовом положении редакции вечерней газеты.

Нового редактора газеты Андрея Грустнова — я шапочно знала по его работе пресс-секретарем петербургского отделения Общего банка — главного акционера «Сумерек». Я позвонила ему и без проблем договорилась о встрече.

Я сложила найденные документы в сумочку и отправилась обратно в редакцию «Сумерек», благо, идти было недалеко.

Грустнов принял меня в маленьком кабинете возле туалета.

— Извините, Валентина, — сказал он, — что принимаю вас в такой обстановке, но сами понимаете, половина помещений редакции сгорела, вот пришлось временно заселиться в этот кабинетик. Вы наверное, хотели поговорить со мной о пожаре.

— Да, — подтвердила я. — О пожаре и об обстоятельствах смены руководстве в «Сумерках Петербурга».

— Почему сняли Вронского? Это собирались сделать давно. И, на мой взгляд, сняли его совершено справедливо, хотя и несколько запоздало. Во-первых, газета не развивалась. Тираж падал. План по доходам не выполнялся. Во-вторых, банк давал газете деньги — на покрытие убытков. И деньги, заметьте, очень немаленькие. Но куда они исчезали, попав в газету, — никому неизвестно. Сотрудники получали мизерные зарплаты. А Вронский катался по заграницам. В итоге банк решил, что на месте редактора хорошо бы иметь человека, которому можно доверять. Так главным редактором назначили меня. То есть вы утверждаете, что Вронский воровал?

— Я ничего не утверждаю. Но и у меня, и у руководства банка есть подозрения.

Эти подозрения чем-нибудь подтверждены?

— К сожалению, практически все финансовые документы сгорели.

— А пожар — это случайность?

— Возможно, и случайность. Но как-то все очень вовремя случилось. Только Вронскому объявили, что он больше не редактор, как бац — и все сгорело.

— Вы собираетесь сообщать куда следует о своих подозрениях относительно Вронского? — спросила я.

— У нас нет документов, подтверждающих хищения. Если они найдутся — вопрос об обращении в органы будет решать совет директоров банка.

«Отдавать или не отдавать Грустнову найденные мной документы?» — вот какой вопрос мучил меня. Может быть, это именно те доказательства, которых недостает банкирам, чтобы обвинить Вронского в нечистоплотности. Я немного посомневалась, но мне стало жалко Вронского. А вдруг его посадят? Он же не выдержит тюрьмы! Нет, пусть лучше документы пока полежат у меня.

Я вышла на улицу. Было отвратительно холодно. Несколько минут я безуспешно боролась с зажигалкой, которая гасла на ветру, а когда наконец прикурила, передо мной резко затормозила красная «вольво». Дверца распахнулась, и я услышала голос Вронского: «Садитесь, Валечка!» Если бы не мерзкая погода, я никогда не приняла бы его приглашения.

Василий Петрович был настроен меланхолично.

— Ну как, вам удалось что-нибудь выяснить? — спросил он.

— Ничего такого, из чего я могла бы вылепить ваш светлый образ, — ответила я.

— Я не имею никакого отношения к этому пожару, и мне же приходится оправдываться, — горестно вздохнул Вронский.

— Почему вы не сказали мне, что звонили Обнорскому? — взвилась я.

Вронский промолчал, и в его молчании было что-то тревожное. Я вспомнила слова Бахтенко и почему-то испугалась.

— Остановите машину!

— Что с вами, Валя? Я что, похож на похитителя? Взгляните, что творится на улице, или вы хотите простудиться?

— Куда мы едем? — спросила я, успокаиваясь.

— А куда бы вам хотелось? — поинтересовался Василий Петрович.

— В Агентство или к ближайшей станции метро.

— Я довезу вас до дому, — сказал Вронский. Озеро Чад сегодня явно не входило в его планы.

В салоне «вольво» было тепло и уютно.

Из динамиков слышалась негромкая музыка. Я зажгла сигарету, и моя тревога рассеялась окончательно. Машина постоянно попадала в пробки, она то ползла, как черепаха, то легко и стремительно вырывалась из плена. Вронский по-прежнему молчал, а я внимательно наблюдала за работой «дворников», которые неутомимо очищали стекло от тут же налипающего снега.

— Я говорила с Грустновым, — наконец прервала молчание я.

— И что? — мрачно спросил Вронский.

— В банке считают, что вы — вор.

— Бред!

— Они говорят, что если появятся документальные подтверждения растрат, они могут заявить об этом в милицию.

— Вряд ли, — я поразилась спокойствию Вронского, — они не будут ничего делать.

— Почему?

— Потому что… Потому что деньги в основном давались налом — в чемоданчике. Не думаю, что они захотят об этом рассказывать в милиции или прокуратуре.

— Кому выгодно обвинить вас в поджоге?

— Грустнову, — четко ответил Вронский. — Он всегда мечтал стать главным редактором. Я уверен, это он распространял в банке слухи о том, что в «Сумерках» воруют. И о том, что главный вор — я.

А теперь, когда случился этот пожар, он сделает все, чтобы все думали, что это именно я поджег редакцию, заметая следы.

— А куда исчезали деньги, которые давал газете банк?

— Никуда они не исчезали. Мы их тратили. На производственные нужды: типография, знаете ли, бумага, зарплата опять-таки.