Дело о дуэли на рассвете - Андрей Константинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Перец, соль?
— Что?
— Употребляли?
— Я ем только пресную пищу. А перцем, по-моему, немножко посыпала.
Напоследок я спросил, нет ли в домашней библиотеке Агеевой какой-нибудь книжки про яды.
— Конечно, есть, — с радостью сказала она и повела меня в недра своей квартиры.
Она поставила изящную лесенку около уходящей к недоступным высотам потолка книжной полке и ловко забралась по ступенькам.
— Держите меня, — крикнула она сверху, — это на самом верху.
Я обхватил ее за лодыжки, Агеева потянулась вверх. Халатик стал коварно подыматься. Я внимательно осмотрел колени Агеевой — они мне понравились. Открылись бедра что-то внутри меня заволновалось. Я запрокинул голову и стал смотреть на главного архивного аналитика Агентства снизу, забыв о необходимости удерживать Агееву в нужном положении. Впрочем, она тут же напомнила мне об этом:
— Леша, вы меня плохо держите. Держите выше и крепче!
Я переместил свои руки выше. Агеева, видимо, осталась довольна, потому что на время указания сверху перестали поступать.
Наконец Марина Борисовна закончила свои поиски и скомандовала:
— Держите крепче, я спускаюсь.
Через пару минут спустившаяся с потолочных вершин Агеева оказалась у меня в руках. «Пора реализовывать советы стажера. Немного секса хорошему расследованию не помеха», — подумал я, и тут на пороги библиотеки показался мой стажер:
— Ма тахан сюйа, — сказал он.
Я отпустил Агееву. Я не мог допустить, чтобы у стажера сложилась не правильное восприятие расследований по методу Обнорского.
— А мы тут книжками балуемся, — пояснил я стажеру наше поведение.
— Торе, — сказал он.
— Кстати, Марина Борисовна, где та книга, которую мы искали, — спросил я, заметив, что в руках у Агеевой ничего нет.
— Я вспомнила, Алексей Львович, — сказала она официально, — я эту книгу кому-то отдала.
— Кому?
— Кому-то из наших. По-моему, Соболиной.
***Первым, кого я встретил в Агентстве, был Шаховский.
— Все получилось! — сообщил он мне возбужденно.
— У вас с Горностаевой была радость секса? — уточнил я.
— Нет, до этого еще далеко. Но я поговорил с ней о культуре, как ты и советовал.
— И что ты сказал?
— Я сказал, что Буланова — это круто.
— А она?
— Она кивнула.
— Да, я вижу ты на правильном пути.
В следующий раз поговори о Сорокине.
— Я его знаю, — обрадовался Шаховский. — Это бригадир такой у Лома был, его застрелили два года назад в Зеленогорске.
— Нет, про этого можешь поговорить с Завгородней. А с Горностаевой поговори о другом Сорокине — он книжки пишет, про сало и всякое такое.
— Ага, — кивнул Шаховский.
— Так ты выяснил у Горностаевой про отравление?
— Выяснил: сок, рагу, перец…
Я открыл дверь буфета и в течение часа обыскивал помещение. Банки с перцем мне найти не удалось. Я опечатал дверь, чтобы никто не мог проникнуть на место происшествия и отправился писать служебную записку Обнорскому. Расследование было закончено, а преступление раскрыто.
***В отчете для Обнорского я написал, что картина отравления мне совершенно ясна: преступник подсыпал в баночку с перцем какой-то органический яд, в результате чего и пострадали несколько сотрудников Агентства. После этого преступник забрал орудие преступления с собой. Таким образом, очевидно, что преступление совершил или сотрудник Агентства, или человек, регулярно бывавший в агентском буфете.
Анализируя личности потерпевших, я пришел к выводу, что злоумышленниками могут быть или Валентина Горностаева, или Анна Соболина. Возможные мотивы: у Горностаевой — месть Скрипке А. Л. (то есть мне), в связи с тем, что наши внеслужебные отношения переживают кризис.
У Соболиной — попытка ликвидировать или мужа Соболина В. А., или бывшего любовника Повзло Н. С., или их обоих.
Кроме того, писал я, мне удалось выяснить, что Соболина интересовалась специальной литературой о действии различных ядов, что является косвенной уликой, подтверждающей ее причастность к данному преступлению. Также стоит обратить внимание на то, что Горностаева сама оказалась жертвой отравления, а Соболина, хотя и питалась одновременно с отравившимися в буфете, не пострадала.
В конце своего послания Обнорскому я резюмировал: «таким образом предлагаю снять с меня все обвинения в закупках недоброкачественных продуктов. Судьбу Соболиной предлагаю решить, не предавая делу огласки…»
— Нравится? — спросил я у стажера, зачитав ему написанное.
— Яма, — сказал он.
Я понял, что он восхищается мной.
Для очистки совести я попросил Родиона Каширина выяснить, кто является учредителями фирмы «Рита». Через двадцать минут он сообщил, что учредителей у этой «Риты» всего двое: Виктор Михайлович Петров, 1969 года рождения и Борис Львович Штатенбаум, 1965 года рождения.
***Обнорский вернулся только через два дня. Все это время я скрытно следил за Соболиной и поражался ее самообладанию — чуть не убила четырех человек, а на лице ни тени страдания и раскаяния. Впрочем, чего страдать — все живы-здоровы.
— Может быть, это была репетиция? — поделился я соображениями со своим стажером. — Надо удвоить бдительность.
Наконец Обнорский появился на работе, я отдал ему свой отчет, ожидая если не благодарности, то хотя бы снятия подозрений в профессиональной непригодности. Благодарности я не дождался. Обнорский орал как недокастрированный кот:
— Сколько раз я тебе говорил, что твое дело — хозяйственное. Не лезь в расследователи, если в этом ничего не смыслишь!
Провинился — получи пару затрещин. Кормил людей дерьмом — повинись, обещай исправиться, может, я и прощу! И нечего спихивать с больной головы на здоровую. Не трогай Соболину!
Я подумал, может, у него роман с Соболиной, а я про это ничего не знаю. Может, даже Соболина травила мужа и любовника по прямому указанию Обнорского?
Я попытался отстоять свою точку зрения: упомянул о книге про яды, которую Соболина взяла у Агеевой, и про то, что баночка с перцем таинственным образом исчезла из буфета…
Обнорский вроде немного успокоился и сказал, что Соболина пишет справку по ядам по его, Обнорского, поручению — в издательстве ему заказали написать книжку про отравления всех времен и народов.
А баночка с перцем могла и сама собой затеряться. В общем, он по-прежнему был уверен в том, что причиной отравления были недоброкачественные продукты.
Итогом нашей беседы стало объявление мне выговора и наложение на меня штрафа в размере одного месячного оклада. Продукты теперь я должен был закупать только те и только там, где мне скажет Глеб Спозаранник и под его личным визуальным контролем.
Впрочем, с должности заместителя директора меня не сняли. Обнорский сказал, что была у него такая мысль, но, все обдумав, он решил пока ограничиться этими наказаниями. А пока Коля Повзло — другой заместитель Обнорского — продолжает лежать в больнице, я должен подумать над вариантами реструктуризации Агентства.
Грядущая реструктуризация была любимым развлечением Агентства последние полгода. Что это такое, толком никто не знал, но слово было красивое и — главное — нужное. «Застоялись мы что-то, — сказал однажды Обнорский, — как-то все слишком тихо в нашем Агентстве, слишком спокойно. Просто застой какой-то. Надо что-то делать, реструктурироваться как-то».
Нам с Повзло идея с реструктуризацией понравилась. Каждый из нас написал по своему варианту реорганизации Агентства, правда, они кое в чем противоречили друг другу. Например, Повзло предлагал создать один большой расследовательский отдел, естественно, во главе со Спозаранником, утверждая, что это улучшит управляемость сотрудниками, добавит штабной культуры и трудовой дисциплины.
Я считал, что при таком варианте реструктуризации главным в Агентстве станет Спозаранник, и скоро и мы с Повзло, и даже сам Обнорский окажемся просто не нужны. Кроме того, лично я терпеть не мог штабной культуры, хотя и понимал всю ее необходимость в ограниченных объемах — например, в объемах кабинета Спозаранника.
Я предлагал другой вариант реструктуризации, предполагавший разукрупнение отделов и создание массы новых подразделений по самым разнообразным направлениям (например, отдел расследований в области шоу-бизнеса, отдел расследований в сфере туризма, репортерская экономическая служба и так далее. Особенно мне нравился придуманный мной отдел сельскохозяйственных криминальных новостей).
Слухи о грядущей реструктуризации будоражили Агентство и порождали самые немыслимые альянсы — например, в борьбе с этим мероприятием объединились Агеева и Спозаранник, которых периодически стали видеть вместе обсуждающих что-то возле туалета. Однажды за этим неприглядным занятием их застал Обнорский, и они сменили явки — я подозревал, что они стали запираться в туалете, впрочем, доказательств у меня не было.