Владычица Безумия - Танит Ли

Совейз отступила на шаг, позволив телу упасть на пол. Действительно ли она изменила свою сущность или создала лишь иллюзию удушающих объятий, и в том, и в другом случае она сотворила сейчас самое сильное колдовство из всех, какие ей до сих пор приходилось пропускать через себя. И теперь наслаждалась первой своей победой — более ощутимой и сладкой на вкус, чем любые иллюзорные творения.

Стоя над юношей и зная, что он, хоть и бездыханный, прекрасно слышит ее, Совейз произнесла:

— Увы тебе и твоему городу, правитель! Напрасно старик принес меня сюда. Ведь я не хотела войны. Но теперь я уничтожу тебя и твой город. Я — ваше самое уязвимое место. Раз уж я, ваша смерть, явилась сюда, я воцарюсь здесь.

Вся ее женская гордость, вся гордость дочери Азрарна была уязвлена. Как, какие-то мертвяки смеют хватать ее, вязать во сне, пытаться убить и съесть? Ее, порождение куда более черной ночи и куда более яркого света? Ей и без того есть о чем горевать и чего бояться. Она прошла огромный путь, не плача и не жалуясь, но только теперь поняла, что город умертвий стал последней каплей, переполнившей ее чашу терпения. И теперь она даст волю своему гневу!

Она вышла из комнаты. У двери ее встретило обезьяноподобное существо, полагавшее, что охраняет своего господина. Совейз направила на уродца указательный палец, и тот лопнул, словно бычий пузырь, проколотый иголкой. Совейз спустилась по лестнице вниз, и глупые неповоротливые нелюди попытались задержать ее. Девушка взмахнула рукой, растопырив пальцы, и ближайших к ней мычащих созданий испепелило на месте. Молнии заметались по залам, поджигая истлевшие занавеси и разбивая красные стекла. Армия нелюдей бросилась наутек, дико вереща от ужаса. Совейз видела, как они, словно белки, карабкаются по стенам на крышу, ища спасения от ужасных молний.

Покинув дворец, девушка двинулась вдоль темных городских улиц. Давно этот злосчастный город не видал такого зрелища! Она шла, одетая сетью голубых искрящихся разрядов, сметая все на своем пути. Несколько раз кто-то пытался заступить ей дорогу, но Совейз, прекрасная и устрашающая, просто шла вперед, а смельчаки просто разлетались, обожженные, в разные стороны.

Она сжигала траурные полотнища и опрокидывала стеллы, изукрашенные лживыми надписями. Небо над городом по-прежнему оставалось темным, запах тления не исчез, и мученические вопли и крики стервятников по-прежнему слышались отовсюду, ибо оргия полночи набирала силу. Но не меньшую силу набирало голубое пламя Совейз, отражаясь белым сполохом в темной чаше неба и в широко распахнутых глазах обитателей Шадма, города живых мертвецов. Эти глаза смотрели на Совейз отовсюду: из темных окон, из провалов дверей, из-за углов и колонн. И тотчас прятались, едва встречали ее полыхающий взгляд.

И когда она подошла к тем самым воротам, в которые люди Жадреда внесли ее на закате, в сердце города возник нарастающий грохот колес по каменной брусчатке и звон множества лошадиных подков.

Совейз остановилась в проеме меж двух башен, прямо перед высокими воротами, и принялась ждать.

Вскоре на главной городской улице показались колесницы. Их влекли лошади, чьи ребра выпирали из-под натянутой на них шкуры, чьи пустые глазницы исторгали пламя, чье дыхание было холодным, как лед. Колесницами правили призраки, подобные мерцающим облакам. И лишь когда они подъехали ближе, Совейз разглядела, что это брат и сестра, Властители Умертвий. Осадив лошадей, они вытянули на Совейз указующие персты. Позади них неровной темной бахромой колыхалось воинство их присных.

Юноша на колеснице взмахнул плетью и крикнул:

— Мы благодарны тебе за то, что предоставила нам такое славное развлечение! Но теперь мы все же сделаем с тобой, что собирались!

— Ну так подойдите и сделайте, — ответила на это Совейз.

— Ну нет, — улыбнулась ей со своей колесницы девушка. — Не так сразу. Доброе вино не пьют одним глотком.

— Что ж, — сказала Совейз. — Я рада, что вы собрались здесь, чтобы пожелать мне доброго пути.

С этими словами она повернулась и толкнула створки ворот своей маленькой ладонью. Из руки выметнулся шар огня, который пожрал и дерево, и стальные засовы, словно они были сделаны из бумаги.

Увидев такое, некоторые из мертвого воинства швырнули в нее копья, надеясь удержать, но оружие, остановившись в воздухе и поразмыслив немного, повернуло и полетело обратно. Призрачные лошади заржали и вскинулись на дыбы. Юноша упал на мостовую с собственным копье в груди, изрыгая самую черную брань.

— Завтра я буду снова жив! — крикнул он. — И тогда берегись меня!

— О, завтра! — пренебрежительно отозвалась Совейз.

Ворота города стояли открытыми перед ней — вернее, их не было вовсе — и она беспрепятственно вышла наружу.

Все призрачное воинство, возглавляемое оставшейся колесницей, помчалось ей вдогонку и преследовало всю ночь, но не приблизилось к девушке и на дюйм. Она шла через равнины, спокойная и отрешенная, и трава мягко стелилась ей под ноги, а темные волосы развевались за спиной, как крылья птицы. Но сразу за ней воздух густел, а трава поднималась кустами шиповника и ежевики, колючки обдирали шкуры с боков лошадей, плети кустарника врастали в спицы колес, град камней и снопы молний обрушивались на головы мертвецов. И, хотя мертвого нельзя убить дважды, они все же падали замертво, когда молнией им отрывало голову или когда камни дробили им позвоночник.

Совейз могла, если бы захотела, водить их так за собой до рассвета, покуда последних преследователей не опалит взошедшее солнце и они будут вынуждены повернуть домой. Но она не захотела.

Солнце вставало над равниной. В его лучах золотилась тоненькая фигурка, застывшая посреди бескрайнего моря травы. Где-то далеко темной тучей над горизонтом виднелся Шадм, город живых мертвецов.

Она подняла вверх белые руки, словно приветствовала пробуждение дневного светила, вновь вернувшегося из тьмы хаоса, в котором оно каждое утро рождалось заново.

До самого полудня она стояла так, протянув руки к солнцу, ведя с ним долгую неспешную беседу. Для ее матери оно было неизменным источником силы и радости, ее отца мгновенно превратило бы в золу. Как относились друг к другу Солнце и Совейз, не знал никто, но всякий в те утренние часы мог бы видеть это слияние света и тьмы. Но никто не видел. В степи обитали разве что кузнечики и ящерицы, а ним не было никакого дела до того колдовства, что творила Совейз.

Город лежал от нее за многие мили, но она прекрасно видела его темные стены, возвышающиеся над рекой.

И вот, ровно в полдень, над его черными крышами и башнями, выглядевшими в дневном свете скорее уродливо, чем устрашающе, начал сгущаться воздух. Огромным неподвижным комом застыл он над городом, готовый вот-вот раздавить его своей непомерной тяжестью. Он загустел настолько, что вскоре стал непрозрачен, и солнце едва просвечивало сквозь него, словно сквозь темное стекло. Весь город был погружен в этот черный твердеющий слиток, ни извне, ни снаружи не раздавалось ни звука, ни шороха, ни даже дуновения ветерка. Даже крылатые пожиратели трупов застыли в этом слитке, словно мошки в янтаре. Шадм был запечатан. Запечатан, подобно склепу. И сверху, и снизу, и со всех сторон разом. Даже подземный лабиринт не мог теперь ни впустить, ни выпустить ни одного из обитателей Поделенного.