Ветер рвет паутину - Герчик Михаил Наумович

И вот сегодня мы отчитываемся перед ними во всех своих делах за год. И взрослые люди, которые собрались в клубе, отстояв смену у станков, слушают нас внимательно и заинтересованно, как будто разговор идет о самых кровных, самых близких им рабочих делах. Мы это чувствуем по легкому шепоту, который прокатывается по залу, когда Алеша рассказывает, чего нам стоило собрать машину, по хохоту, который сопровождает всю историю поисков резины. По одобрительному переглядыванию, с которым встречают в зале Томино сообщение о том, что мы сами заработали для своего путешествия на заводе радиодеталей целых триста рублей.

Венька рассказывает о деревьях, посаженных нами в школе и на территории завода, о разбитых цветниках.

— Знаем! Молодцы! — отвечают ему из зала.

О книгах и играх, отправленных Кате и ее друзьям.

— Хорошее дело, — басит из первого ряда дядя Егор, и все улыбаются.

О том, что наш 7-ой «А» к экзаменам приходит без единого двоечника — Славка все свои двойки исправил. Нам аплодируют, а Славка, красный от смущения, прячется за спинами ребят. И мы радуемся вместе с ним.

Стоят ребята в торжественном строю. Опершись на костыли и прислонившись к стене, стою и я. Рядом — стул, его поставили специально для меня, но мне не хочется сидеть, когда весь отряд стоит и рапортует рабочему классу.

А потом со своего места поднимается дядя Егор. Разгладив усы, он выходит на сцену. Какое-то мгновение задумчиво смотрит на нас, а затем говорит:

— Многих из вас я знаю. И не только по делам вашим. По тому, как вы к Саше Щербинину отнеслись, знаю, какими верными друзьями в трудную для него минуту себя показали. И вот это самое главное. Самое главное, чтобы вы всегда были крепкими друзьями. Тогда из вас наверняка получатся хорошие люди, настоящие коммунисты. — Дядя Егор прикусывает порыжевший ус. — Мы вот посоветовались здесь со стариками, с ветеранами революции, потомственным пролетариатом. И с молодежью тоже. И решили промеж собой, значит, так: достойны вы звания «спутников семилетки». Потому что вы и есть наши самые настоящие спутники и помощники. И смена наша. И вы, хлопцы, никогда об этом не забывайте.

Мы долго и радостно хлопаем дяде Егору. Я смотрю на ребят: на Веньку, на Алешку, на Тому… Как они счастливы сейчас и как счастлив я, что рядом с ними!

На сцену поднимается комсорг завода Головачев. Он зачитывает постановление комитета комсомола о присвоении нам звания «отряда — спутника семилетки» и условия соревнования между нашим отрядом и первой бригадой коммунистического труда инструментального цеха.

В зале и на сцене — лес поднятых рук. И мы, и рабочие единогласно утверждаем условия соревнования.

А затем комсомольцы прикалывают нам значки, которые они сами сделали для нас, — серебристая ракета огибает земной шар.

Кто сказал, что моя ракета никуда не улетела? Она летит! Она летит, к звездам! И нет в мире такой силы, которая могла бы остановить ее полет!

До скорой встречи!

«…Катя, это мое письмо последнее, скоро мы увидимся и тогда наговоримся вволю.

Только что Григорий Яковлевич прочитал нам экзаменационные отметки по алгебре. Ни одной двойки. Все мы перешли в восьмой класс.

Последний экзамен был самым трудным. Мы очень волновались за Славку Кирильчика. У него ведь в последнее время с алгеброй нелады были, с ним даже Сергей Концевой занимался.

И действительно, Григорий Яковлевич записал на доске условие задачи и примеры, все начали решать, а Славка уставился глазами в потолок и ни гу-гу. Нам просто дурно стало.

— Решай! — шепотом приказал ему Венька.

Славка взял листок, почиркал, почиркал, обернулся к нам и головой качает. Не могу, мол, и все. Растерялся парень. Сидит, сопит, как паровоз, шпаргалки дожидается. А время-то идет…

Увидел Славка, что надеяться не на кого, сам решать начал. И что ты думаешь — только один пример решить не успел. Ему тройку поставили. А сразу взялся бы за работу, все решил бы.

Сейчас ребята разбежались, а я остался в классе, чтобы написать тебе письмо. Из окна я вижу, новенькую, сверкающую черной и зеленой краской машину. Алешка, Венька и Леня прикрепляют к ней номера — несколько дней тому назад наша машина прошла технический осмотр. Скоро она отправится в свой первый далекий рейс, в Качай-Болото. Я очень, понимаешь, рад, что его переименовали в Озерное, но все еще никак не могу отделаться от старого названия.

Между прочим, я почти не езжу на коляске, довольно сносно хожу на костылях. Профессор Сокольский говорит, что через год-полтора я совсем смогу с ними расстаться. А леченье я продолжаю. Правда, лекарств мне сейчас дают мало, основное — лечебная гимнастика и массаж. Всем этим я смогу заниматься и во время путешествия: Федор Савельевич разрешил мне ехать вместе с нашим классом.

Леня только отвезет нас и тут же вернется назад. У него много работы на заводе, и он хочет заочно поступить в пединститут. Решил стать учителем наш вожатый, вот как. Вместо него с нами будут Григорий Яковлевич и дядя Егор. Дядя Егор едет на весь свой отпуск. Знаешь, он ведь в ваших краях партизанил, так что будет нам с ним очень интересно.

Поездка наша рассчитана на целый месяц. Будем работать в вашей бригаде и вместе отдыхать. И непременно все вместе пойдем в поход по партизанским тропам.

…Когда-то давным-давно, лет сто, если не больше, тому назад, я лежал совсем один, привязанный болезнью к кровати, в нашей минской квартире, а потом в Качай-Болоте. Ничего не хотел я тогда, никому не завидовал. Я не мечтал стать инженером, токарем, врачом и даже капитаном первого космического корабля, который полетит на Марс. По правде говоря, не раз бывали минуты, когда мне вообще не хотелось жить. Казалось, что впереди у меня нет ничего, кроме вот такого одиночества и постели, с которой я никогда не поднимусь.

Я смеюсь теперь над этими своими мыслями, Катька! Я хочу жить, я очень, — ты слышишь? — очень хочу жить! И пусть я не стану чемпионом мира по бегу или пилотом-космонавтом: для этого, я понимаю, нужны особенно крепкие и здоровые люди. Но я стану человеком, я буду нужен другим людям, а дядя Егор и Григорий Яковлевич говорят, что самое главное — быть нужным другим. Я непременно найду свое место в жизни. Вот так, друг мой Катерина!

Я кончаю свое письмо, Катя, за мной зашли ребята, нужно идти домой собрать рюкзак. Через недельку ждите нас.

До скорой встречи!

Саша Щербинин».

1962 г.