Своенравная красавица - Сильвия Торп

Черити услышала вздох изумления и недоверия, пролетевший по холлу за ее спиной, но сознание не зацепилось за это, настолько велик был шок от его слов. Черити быстро взглянула на свою тетку и на Сару и увидела, что для Элизабет это обвинение не явилось сюрпризом. Не зная, как себя вести, Черити требовательно спросила:

— По какому праву, кузен, ты так оскорбляешь меня?

Она была довольна, услышав, что голос ее звучит ясно и рассерженно. Джонас продолжал с издевкой смотреть на нее.

— Будь уверена, мои обвинения не беспочвенны, — сказал он и обратился к своему камердинеру: — Подойди сюда, Стоутвуд, и повтори то, что ты рассказал мне. Пусть все присутствующие знают, что я не попусту черню свою кузину.

Дэниел Стоутвуд подошел к ним, поклонился подобострастно миссис Шенфилд и с нескрываемым удовлетворением перевел взгляд на Черити.

— Как прикажете, ваша честь, — сказал он хозяину и повернулся к собравшимся: — Ночью было чересчур жарко, я не мог заснуть и высунулся из окна над конюшенным двором и вот в полуночь вдруг слышу: дверь внизу отворяется, и рычит собака. Смотрю, а это мисс Черити торопится через двор к воротам. Похоже, странные вещи творятся, раз она вышла из дому в такой час. Так я подумал — и за ней. Она пошла в Дауэр-Хаус.

И сразу все вокруг зашептались, забормотали, заохали: какое разоблачение! Слуги вообще-то не желали зла Черити, но столь удивительные события слишком редко нарушают однообразное течение жизни, и теперь все ждали с алчным нетерпением: а дальше-то что? Стоутвуд, сполна наслаждаясь своей сиюминутной важностью, продолжал:

— В комнате на первом этаже горел свет. Она постучала в раму, сэр Даррелл Конингтон открыл дверь и впустил ее в дом. Я видел, как они вместе вошли в комнату, но сэр Даррелл без промедления закрыл окно и задернул шторы. — Стоутвуд сделал паузу, но при этом красноречиво пожал плечами и состроил многозначительную мину. — Тогда я отправился домой, но наблюдение не снимал и потому увидел, как на рассвете она крадучись вернулась домой.

В напряженной выжидательной тишине, которая последовала за этим рассказом, все глаза уставились на Черити, все уши насторожились, чтобы ни слова не пропустить. Она стояла прямо перед своими обвинителями, так что, кроме них, только миссис Шенфилд и Саре было видно ее лицо. А все остальные видели высоко поднятую голову и гордо расправленные плечи.

— Ну, кузина? — подстегнул Джонас. — Тебе нечего сказать? Признай хотя бы, что я не голословно обвиняю тебя в распутстве.

Черити с трудом приходила в себя, ошеломленная точным отчетом Дэниела Стоутвуда о ее визите в Дауэр-Хаус. Она знала, что отрицать это бесполезно. Даже если бы этот человек лгал, Джонас все равно скорее поверил бы ему, а не ей.

— Я действительно ходила прошлой ночью в Дауэр-Хаус, — сказала она твердо после продолжительного молчания, — но я отрицаю твою злобную клевету. Мне нужно было поговорить с сэром Дарреллом, а другой возможности не предвиделось. Днем я настолько занята, Джонас, что у меня не остается времени для дальней прогулки.

— Неужели? — бросил он с едким сарказмом. — И ты хочешь заставить нас поверить, что ваша беседа с Конингтоном затянулась до зари? Советую тебе, кузина, не добавлять к распутству еще и грех лжесвидетельства. Ни одна женщина не пойдет ночью, втайне ото всех, в дом мужчины, если только он не ее любовник.

Черити прижала руку к голове, раскалывавшейся от боли, пытаясь собраться с мыслями. Неизвестно, верит ли сам Джонас своим обвинениям или просто устроил это представление, желая опозорить ее. Но ответить на его последнее заявление — значит выдать тайну драгоценностей Конингтона. О6 этом нельзя и помыслить. Джонас не успокоится, пока не найдет способа отобрать у Даррелла столь ценное наследство. Стоявший рядом малыш крепко вцепился в ее руку и тихонько захныкал. Хотя он не понимал, о чем идет речь, одного звука голоса Джонаса было для него достаточно, чтобы догадаться, что происходит что-то нехорошее.

— Если ты думаешь так обо мне, Джонас, — произнесла она презрительно, — значит, душой твоей владеет зло, несмотря на все твои заверения в благочестии и набожности. Ты запамятовал, кажется, что мы с Дарреллом Конингтоном всегда были как брат и сестра.

Джонас перестал улыбаться и в глазах засверкала внезапная ярость, так как ничто не могло разозлить его больше, чем поношение искренности его религиозных верований.

— Я не забыл, но с тех пор много воды утекло, — свирепо атаковал он. — Хочешь уверить меня, что ты и теперь видишь в нем брата? — Он грубо схватил ее за плечо; его разгоряченное лицо оказалось всего в нескольких дюймах от нее. — Так как же, кузина? Отвечай мне!

Черити резко отвернулась, боясь, что он прочтет правду в ее глазах. Ведь его слова разбередили свежую рану от собственного недавнего открытия. Она почувствовала, что горячая краска обожгла ей лицо, этого не остановишь самым отчаянным усилием воли. Джонас торжествующе рассмеялся:

— Госпожа, твоя кровь выдает тебя! Она сама дает мне ответ, хоть ты того и не желаешь! — Жестко держа ее за плечо, он повернул ее лицом к разинувшим рты слугам. — Если кто-то из вас сомневался в ее позоре, не сомневайтесь больше! Вот он — алый знак вины у нее на лице!

Напуганный резкими движениями и громким, грозным голосом Джонаса, маленький Даррелл в ужасе закричал. Черити освободилась от хватки Джонаса и подняла ребенка на руки, крепко прижав к себе.

— Тише, дорогой! Тише! Нечего бояться.

Малыш обхватил ее ручонками и спрятал лицо у нее на шее, все еще продолжая всхлипывать. Поверх его плеча Черити гневно посмотрела на своего кузена:

— Оскорбляй меня как угодно, Джонас, если это доставляет тебе удовольствие, но, Богом прошу, будь же мужчиной, не запугивай невинного ребенка!

С проклятием Джонас силой вырвал малыша из ее рук и швырнул его стоявшей поблизости служанке. Не обращая внимания на пронзительный крик ребенка, он схватил за руку Черити, чтобы помешать ей броситься на его защиту, и заорал перепуганной женщине:

— Унеси отсюда этого визгливого щенка! Собери все его пожитки и немедленно отправь его к отцу. Чтобы через час и духу его не было в этом доме!

Служанка глянула в сомнении на Черити, повернулась и заторопилась с плачущим ребенком наверх. Черити тщетно пыталась вырваться и догнать их.

— Пусти меня, Джонас! Дай мне пойти к нему! Бог тебя не простит, малыш сам не свой! — Потом, поняв, что гневом ничего не добьешься, Черити перешла к мольбам. — Кузен, заклинаю тебя! Отошли его отсюда, если так нужно, но позволь мне хотя бы успокоить малыша, объяснить ему. Он заболеет, если его увезут в таком безумном страхе. Тетя Элизабет, пожалейте, скажите Джонасу, что я говорю правду!