Прекариат: новый опасный класс - Гай Стэндинг

Поскольку механизмы очередности уже не действуют, страны стали искать другие способы урегулирования миграции. Некоторые из них разработали сложные схемы для определения сфер, где наблюдается недостаток кадров. До 2010 года Австралии требовались рабочие и служащие 106 профессий. Затем список стал более адресным, сфокусированным на здравоохранении, инженерных специальностях и горном деле. Но эти меры не принесли ожидаемых результатов. В Великобритании для мигрантов, обладающих дефицитными профессиями и высокими профессиональными навыками, ввели специальную визу (Tier 1). Однако в 2010 году было установлено, что по меньшей мере 29 процентов обладателей таких виз занимались неквалифицированным трудом (UKBA, 2010). Подобное явление – часть процесса «разбазаривания мозгов».

Помимо того, стало труднее получить британское гражданство. В 2009 году Великобритания, смоделировав свою систему по австралийской схеме, предложила иммигрантам «зарабатывать» паспорта, набирая квалификационные баллы. От иммигрантов требовалось участвовать в волонтерской работе, говорить на английском языке, платить налоги, иметь полезные навыки и быть готовыми жить в тех частях страны, где не хватает специалистов. Переход к системе квалификационных баллов вместо автоматической выдачи гражданства любому лицу, прожившему в стране пять лет и не имеющему судимостей, означает, что правительство может в произвольном порядке повысить оценочную планку. Вот что сказал один из сотрудников Министерства внутренних дел: «Мы намерены строже подходить к людям, получающим гражданство. Это право больше не будет автоматическим, и связь между работой и гражданством фактически разорвана» (Hinsliff, 2009).

Такой подход превращает мигрантов в вечных резидентов, нацеленных прямиком в прекариат. Лейбористское правительство Великобритании также планировало ввести систему квалификационных баллов для временных мигрантов, ограничить выдачу разрешений на работу и снабжать ими только лиц, приехавших из других стран ЕС, а также сократить список требующихся профессий. В 2010 году новое коалиционное правительство еще туже затянуло гайки.

В итоге из-за разрушения старой системы очередности, а также из-за неспособности либо нежелания правительств дать задний ход реформам рынка труда власти стали возводить всяческие барьеры, препятствуя въезду в страну, сделали статус резидента еще более аморфным и стали поощрять либо заставлять мигрантов уезжать в тех случаях, когда их присутствие больше не требовалось. Это открывает весьма неприятные перспективы.

Мигранты как дешевая рабочая сила в развивающихся странах

«Ваш выдающийся труд заслуживает уважения всего общества».

Вэнь Цзябао, Председатель Госовета КНР, июнь 2010 года.

«Умереть – это единственный способ доказать, что мы когда-то жили на этом свете. Возможно, для сотрудников Foxconn и таких работников, как мы (в Китае нас называют «нунминьгон», сезонные рабочие-мигранты), смерть – это просто доказательство того, что мы вообще жили, а вся наша жизнь – сплошная безысходность».

Запись из интернет-дневника китайского работника «Фоксконн», сделанная после того, как в промышленном городке произошла 12-я по счету попытка само убийства

Национальный капитализм основывался на миграции сельского населения в города. Вначале произошел исход из английской глубинки на заводы и фабрики, затем процесс в несколько иных формах повторился по всему миру. Сегодня правительства развивающихся стран упростили миграцию, создав зоны экспортного производства, в которых не действуют многие положения трудовых кодексов, деятельность профсоюзов ограничена, временные трудовые контракты являются нормой, а все денежные субсидии достаются фирмам. Эта история хорошо известна. Меньше привлекают внимания механизмы самой массовой в истории миграции, которая ускоряет развитие глобального капитализма и меняет его структуру.

Глобальный капитализм построен на труде мигрантов – сначала это правило коснулось так называемых новых индустриальных стран (НИС). Вспоминаю частые поездки в 1980-е в зоны экспортного производства в Малайзии и посещение фабрик, принадлежащих гигантам мирового бизнеса, таким, как Motorola, Honda, Hewlett Packard. Это было формирование не пролетариата, а рабочей силы, которая оказалась нанята на временный срок и не имела никаких социальных гарантий. Тысячи молодых женщин из деревень (кампун) жили в ветхих бараках, работали почти без выходных, с удлиненной рабочей неделей, а несколько лет спустя, подорвав здоровье и силы, возвращались домой. Многие в итоге потеряли зрение и нажили хронические болезни позвоночника. За счет их здоровья и был построен глобальный капитализм.

Такая система по-прежнему действует в ряде стран, недавно вставших на путь рыночной экономики: Бангладеш, Камбодже и Таиланде. Бесправие также распространяется и на международных мигрантов. Так, в Таиланде в 2010 году насчитывалось 3 миллиона мигрантов, как правило нелегальных, – большая их часть приехала из Мьянмы (Бирмы). После того как в стране начались межэтнические трения, власти разработали систему регистрации и потребовали от мигрантов получить в своих странах специальные паспорта, позволяющие работать легально и в идеале пользоваться государственными пособиями и услугами. Но мигранты из Мьянмы не захотели возвращаться домой, опасаясь, что не смогут снова вернуться в Таиланд. Так что официально зарегистрировались в основном мигранты из Лаоса и Камбоджи. Отсутствие регистрации до установленного срока означало арест и депортацию. Но на практике карательные меры не носили систематического характера, поскольку тайские компании зависели от мигрантов, выполнявших работу за минимальную плату, и совершенно не хотели того, чтобы миллионы оказались на улице. Как следует из доклада неправительственной международной организации Human Rights Watch (2010), жестоким притеснениям подвергались даже легальные мигранты – они целиком и полностью зависели от своих работодателей, и им не разрешалось организовывать профсоюзы либо вступать в них, не позволялось свободно передвигаться, часто им не выплачивали зарплату, а чиновники, которые по логике обязаны были их защищать, игнорировали их обращения и всячески нарушали их права.

Таковы реалии рынка труда в странах, вступивших на путь рыночной экономики. Злоупотребления продолжаются и вряд ли прекратятся, несмотря на все кампании и усилия международных организаций, которые могли бы сделать куда больше, чтобы исправить ситуацию. Однако чтобы составить наиболее адекватное представление о формировании мирового прекариата, обратим внимание на экономики, которые стремительно становятся самыми крупными в мире.

Совершенно не похожая ни на что рабочая сила, существующая на правах резидентов, сформировалась в Китае. Здесь население трудоспособного возраста составляет 977 миллионов, а к 2015 году этот показатель достигнет 993 миллионов. Примерно 200 миллионов – это мигранты из сельской местности, соблазнившиеся заработком в промзонах или моногородах, где китайские и иностранные подрядчики выступают посредниками известных международных многонациональных корпораций. Эти мигранты – движущая сила мирового прекариата, они резиденты в своей собственной стране. Из-за невозможности получить прописку «хукоу» они вынуждены жить и работать на птичьих правах, лишенные гарантий, которыми пользуются исконные городские жители. Китайское государство играет с огнем. Двадцать лет оно создавало гибкие трудовые ресурсы из молодых мигрантов, выжимая из них все соки, в расчете на то, что их поддержат родственники из деревни, а потом, когда они выйдут из наиболее трудоспособного возраста и чисто физически не смогут вкалывать как раньше, их просто выставят за ворота. Здесь можно было бы вспомнить о других похожих явлениях и провести исторические параллели, но все известные случаи меркнут перед масштабностью тех событий, которые происходят в Китае.

После кризиса 2008 года, сильно ударившего по китайскому экспорту, компании уволили 25 миллионов мигрантов, однако они не попали в статистику безработицы, поскольку, будучи нелегалами в своей собственной стране, не имели права на пособие по безработице. Одни вернулись обратно в деревни. Другие стали получать пониженную зарплату и лишились производственных пособий. Недовольство переросло в возмущение, но многочисленные протесты и забастовки – более 120 тысяч за один год – прошли незамеченным для широкой публики. Гнет усиливался.

По мере того как экономика восстанавливалась, государство попыталось ослабить хватку. Оно выступило в поддержку рабочих, когда случилось несколько громких забастовок на фабриках, принадлежащих иностранцам, – многие иностранные обозреватели тогда сочли такое изменение позиции поворотным моментом. Возможно, они выдавали желаемое за действительное. В сельскохозяйственных районах по-прежнему остается 40 процентов китайских трудовых резервов – 400 миллионов людей, живущих в ужасных условиях; многим из них суждено пополнить ряды прекариата. Даже если производительность труда в промышленных зонах резко не вырастет – а надеяться на это не стоит, – они на многие годы вперед обеспечены кадрами. К тому моменту, когда эти источники сверхприбылей иссякнут и в Китае, а также в других азиатских странах, вставших на путь рыночной экономики, в этих странах повысятся зарплаты, а запущенные там процессы потянут вниз зарплаты и приведут к ухудшению условий труда в сегодняшних богатых третичных обществах, в основном в Европе и Северной Америке.