Вертеп - Шестаков Павел Александрович

— Только?

— А что еще?

Вдруг он расслабился, посмотрел на Мазина, затряс головой и засмеялся пьяным, неприятным смехом.

— Ха-ха! Я вас понял. Черный юмор? Вам смешно? — Так же неожиданно, как начал, Дергачев прервал смех. — А мне не смешно. Об этой постельной вакханалии весь город говорит. Мои косточки без порошка перемыли.

— А была ли вакханалия? — спросил Мазин без тени насмешки. — Возможно, ваша супруга по делу заехала к знакомому врачу.

— Ну, это уже за пределами черного юмора! Вы что, того? — Дергачев покрутил пальцем у виска. — Что же я, не опознавал ее? Она была голая, как очищенное яйцо. А вы знаете, что она голая вытворять может? Так что постельку я себе хорошо представляю.

— Если хотите, — позволил себе Мазин, — экспертиза не обнаружила у вашей супруги признаков близости с мужчиной.

Дергачев замотал головой.

— Приемчики! Приемчики! Насквозь вижу. Чем же она, по-вашему, голая занималась? Импортные трусы примеряла? Или не успели? Конечно, не успели! Подумать только, как ей напоследок не повезло!

— Возможно, преступник угрозой оружия принудил ее раздеться, чтобы совершить насилие.

Мазин говорил подчеркнуто отстраненно, будто протокол читал, не обозначая никакого собственного отношения к произносимым словам.

Дергачев уже заметно волновался.

— Почему ж не совершил?

— Понятия не имею. Это мог быть маньяк со странными наклонностями.

— Бросьте. Маньяк бы своего не упустил, — сказал Дергачев убежденно и, опрокидывая в рот стопку, добавил: — И поминать такую стерву не хочется. Вы еще скажете, что она мне вообще не изменяла с этим козлом.

— Откуда я знаю, — пожал плечами Игорь Николаевич, — о мертвых не принято…

— Ах! Вы не знаете! О мертвых не принято? Где не принято? Только не в нашем вертепе.

— Поэтому вы и на кладбище не пришли?

— Еще бы! Я не нанимался в этот цирк. Вас-то туда чего понесло? Ведь Лилька прекратила поиск. А вы все рыщете? Чего ради?

Нелегкий вопрос был поставлен ребром.

— Я видел Лилю на кладбище. Знаете, я испытываю чувство вины перед ней, потому что не справился с поручением.

— Вот как? Никаких следов?

Вновь захмелевший Дергачев произнес свои слова не без удовольствия и тут же наполнил посуду.

— Пейте! Помянем и сестру-покойницу!

— Покойницу? — уточнил Мазин.

— А то как же? Раз никаких следов, значит, на свете нету.

— Я не говорил, что никаких следов. Это ваши слова.

— Где же следы?

— А телеграмма? А телефонные звонки?

— Лилькины выдумки.

— Вы все-таки считаете ее больной?

— Ничуть.

— Откуда же такие фантазии?

— Не знаю, не знаю. Она жила своей жизнью. Ее кришнаиты охмурили, наверняка на наследство целят. Ведь старуха, ее бабка, на ладан дышит. Одной немецкой железной волей держится. Но скоро капут. Лильке новые похороны предстоят. Зато богатая наследница. Вилла на берегу. Да вы знаете, что в этой мутной водичке и Артур икру метать пытался?

— В каком смысле?

— Крысоловку свою мечтал устроить. Приобрести участок и клинику открыть для дураков. И Марина уши развесила. Обобрали бы эти шакалы Лильку, если б Всевышний не послал…

Он резко притормозил.

— Кого же послал Всевышний?

— Откуда я знаю, сами говорите, кавказец, чучмек какой-то замешан. Видать, она ему больше, чем мне, насолила. Ну, и мне достаточно.

— Да, большие счеты у вас с бывшей супругой накопились… Да и с Артуром немалые.

— Послушайте, шеф, — прервал вдруг Дергачев развязно, но устало. — Вы у меня в гостях, хлеб-соль с водочкой преломили, перелили и меня же оскорбляете. Сначала вокруг Эрлены круги описывали, ничего не нашли, а теперь уже…

Он не закончил, замолчал, опустив подбородок на волосатую грудь.

— Что теперь? Не найду?

Художник провел пальцами по лбу.

— Теперь? Не помню. Кажется, перепил. Но это ничего. Вы знаете, — смазывая сказанное, заговорил он скороговоркой, — у меня особенность. Сначала хмелею, а потом, наоборот, с каждой рюмкой трезвею. Не верите? Сейчас убедитесь. Это американцы открыли. Алкоголь на каждого человека индивидуально воздействует. Строго индивидуально! — протянул он с нажимом. — А наши дурни всех скопом отлучать вздумали. Кампания! Довели народ. Если вы эту антиалкогольную кампанию помните…

— При чем тут кампания? Мы о другом с вами.

— Верно. Я и говорю, у меня особенность, выпил — захмелел, а потом рюмку — и наоборот. Вот мы сейчас еще по рюмке, и я отвечу на все ваши вопросы. Чудненько?

— Я больше пить не буду и вам не советую.

— А как же я вспомню?

— Почему теперь я уже ничего не узнаю об исчезновении вашей первой жены?

— Да ведь все уже перекопали. А вы такой профессионал…

Мазин понимал, что сказать он мог, а возможно, и хотел другое, но слово не выскочило, как воробей, не сорвалось.

Дергачев тоже понял, что спохватился вовремя. И улыбнулся, приложившись к новой рюмке.

— Слушайте, дорогой Игорь Николаевич, вы в дебрях, но я помогу вам, идет?

— В каком смысле?

— В самом прямом. Избавлю от сомнений, сберегу ваше время и деньги.

— Имеете такую возможность?

— Так точно.

— Валяйте!

— Это грубо, но Фоме неверующему можно кое-что и простить. Я ведь не все время под газом. Кое-что и трезво сообразить могу. Скажите-ка честно, пули, что стреляли в Артура в первый раз и в последний, из одного пистолета?

— Да, — сказал Мазин.

— Выходит, и человек один стрелял. Ну так я вам доложу, что в первую ночь я спал пьяный под охраной Пашкова, и он может это фундаментально подтвердить. А если не я тогда стрелял, то делайте вывод и по второму разу. Или вам это ничего не говорит?

— Как же, я вас понял, вы профессиональный мастер алиби.

— Ха-ха, льстите. И не верите, и подозреваете. Что, не так? Я вас насквозь вижу. И мне смешно, потому что у меня два свидетеля: Настя и ваш приятель — сторож-мыслитель. Оба подтвердят, где я был и в каком состоянии.

«А ведь он прав, негодяй. Если в первый раз стрелял, без сомнений, не он, а в обоих случаях работало одно и то же оружие, тут в возможных версиях черт голову сломит».

— Вижу, огорчены, — подвигал морщинами Дергачев. — Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна? Не слышу проницательных вопросов. Вот так и вся наша капиталистическая революция. Хотели, как лучше, получилось, как всегда. Частный сыщик ничуть не лучше милицейского чиновника. Разве не так? — спросил он с торжеством, покручивая стопку двумя пальцами.

Мазин действительно молчал.

Дергачев улыбнулся.

— Ох, добрый я человек. Ну ладно. Пользуйтесь добротой. Не хотелось в дерьме копаться окаменевшем, как поэт сказал, но, кажется, дерьмо еще с запашком. И рисуются мне в пьяном угаре кое-какие картинки из прошлого, когда Марина до меня еще крутила любовь с неким фраером из бара, а у тестя моего пистолет пропал, а потом этого черного в дурдом упрятали за то, что он где-то стрелял, ну и так далее. Уж не он ли тут появился? Копните, потрясите, пока его повязали, а? Дружеский совет. Сказал бы вам больше, но и тогда не знал толком, а сейчас вообще память ушла… Так что, чем богаты…

— Спасибо, — сказал Мазин серьезно…

«Кажется, ошиблись мы с Викторией Карловной, — думал Мазин, вернувшись в «Ариадну», хотя в последнее время версия Лилиной бабушки представлялась ему все более осязаемой. — Неужели Юрка ближе к истине? А почему бы и нет? Жизнь упростилась, сдерживающие центры подразвинтились. Кстати, нужно его проинформировать обо всем, что я знаю. А может, и поздравить?»

— Тебя, Юра, поздравить можно? — спросил он, набрав телефонный номер.

— С чем? — задал в ответ вопрос Юрий Сосновский тоном, по которому Мазин понял, что с поздравлением поторопился.

— Лихо твои ребята на кладбище сработали.

— Я его отпускаю, Игорь Николаевич.

— Шутишь?

— В день первого покушения этого парня не было в городе, а пули-то из одного ствола. В лучшем случае пистолет побывал в разных руках.