В борьбе с большевизмом - Павел Рафаилович Бермондт-Авалов

а если есть вообще какие-нибудь обязанности другого порядка – исполните и их. Ну, будьте здоровы корнет.

Я заметил, как глаза его неприятно запрыгали: он, видимо, пытался овладеть нервами. Мы расстались. Уже в Митаве через три-четыре дня я, зайдя в батальон полковника Анисимова, исполнительного и серьезного офицера, неожиданно узнал, что корнет Стельмахович арестован за нарушение служебных обязанностей. Оказалось, что по ночам он уходил в какие-то дебри города и вел разговоры с подозрительными типами. Следствие обнаружило его планы, в квартире же «корнета» нашли уличающие его документы. Суд приговорил его к расстрелу, что и было приведено в исполнение.

В это же время контрразведка обнаружила среди чинов отряда татарина, который хвастался своими большевистскими похождениями. На суде он дал некоторые разъяснения. Оказалось, татарин собственноручно убил 40 офицеров. Один из них, умирая, передал убийце золотые часы и просил за это завязать ему глаза. Татарин не сделал этого. Жутко было то, что подсудимый рассказывал все это неторопливо, хладнокровно и подробно, точно все это не подлежало осуждению и было в порядке вещей.

Суд представил мне для утверждения приговор – я отказался это сделать и решил лично убедиться, нормален ли этот преступник. Вызванный мной доктор высказался, что татарин психически вполне здоров. На ряд заданных мной убийце вопросов о его жертвах он, не утаивая ничего, отвечал. Я потребовал постановление суда и тут же, в зале, подписал его.

Добровольческие армии между тем продолжали с каждыми днем развивать свой успех: с востока газеты приносили все лучшие и лучшие сведения. Верховным правителем России адмиралом Колчаком были объявлен крестовый поход против большевиков. В его приказе было указано, что «борьба с большевиками не может окончиться в ничью – она ведется не на жизнь, а на смерть и закончится нашей победой».

Приблизительно в первых числах июля начальник штаба адмирала Колчака генерал-майор Лебедев телеграммой сообщил, что главнокомандующим вооруженными силами Северо-Западного фронта назначается генерал Юденич.

В конце июня при гражданском отделе по моему приказанию было сформировано агитационное отделение, принявшееся за издание антибольшевистской литературы, оно же впоследствии приступило к изданию газеты на русском языке – «Западный Край».

Печатаясь в необходимом количестве экземпляров, эта газета могла послужить лучшим проводником как в ряды армии, так и в слои населения всей военно-политической информации об антибольшевистской борьбе на разных фронтах и, кроме того, путем газеты я мог оповещать всех о моих мероприятиях гражданского и военного характера.

В начале июля в Митаву стали прибывать первые крупные пополнения для отряда из Польши и Германии. Прибывшие из Польши имели ужасный вид: одеты были в тряпье, большей частью без обуви. Условия жизни в польских лагерях, в частности питание, вызывали среди обитателей лагерей всевозможные болезни. Так, например, в эшелоне, прибывшем в Митаву, численностью около 700 человек, обнаружено было 160 человек тифозных, не считая снятых в пути. Германцы размещали больных в своих госпиталях, здоровые подвергались 2-недельному карантину, дезинфекции – и в приведенном случае, благодаря заботливому уходу, из 160 умерло только 12.

Лишь после целого ряда предохранительных мер вновь прибывшие назначались в строй и приступали к несению службы, чем удалось предохранить Митаву и войска от заноса эпидемии.

18 июля корпус князя Ливена был вызван на Северо-Западный фронт генералом Юденичем, который был настолько мало осведомлен о формировании и составе находившихся в Курляндии частей, что в отдельном приказе называл их «стрелковыми полками князя Ливена», а таких вообще не существовало.

С уходом корпуса князя Ливена мой отряд ввиду непрерывного притока пополнения значительно увеличился и был переименован мной в Западный добровольческий корпус имени графа Келлера.

Положение оставшихся в Прибалтике русских войск заметно изменилось. Дело в том, что представители Антанты полагали, что с князем Ливеном уходят вообще все русские части, формировавшиеся в Курляндии, но когда выяснилось, что еще остался мой корпус и отряд полковника Вырголича, то это вызвало у них большое беспокойство.

23 июля меня впервые посетил французский полковник Дюпарке с целью ознакомиться с положением дел и с предложением своих услуг по перевозке моих частей на Нарвский фронт.

Вместе с ним приехали два офицера – англичанин и американец. Встреча эта вряд ли понравилась «союзникам» с первого момента. После обеда я взял городского извозчика и направился в одну из частей. Неожиданно в улицу въехали с шумом два автомобиля. Первый проехал, но второй слегка затормозил ход: сидевший в нем русский офицер узнал меня и передал об этом своими спутникам – Дюпарке, англичанину и американцу. Те остановили машины и окликнули меня, козыряя. Я задержал извозчика, оставаясь сидеть. По-видимому, «союзники» ждали меня – я ждал их. Тогда они задним ходом подвели машины ко мне. Произошел среди улицы разговор, из которого выяснилось, что они желают со мною разговаривать на серьезные темы. Я попросил их ехать ко мне. Они предложили пересесть к ним в автомобиль, но я предпочел остаться на моем извозчике, и таким образом они замедленным ходом подъехали вместе со мной к квартире. Там Дюпарке высказался по поводу перевозки моих частей на Нарвский фронт.

Я спросил:

– А каким путем вы перевезете мой корпус?

– На военных судах, конечно! – последовал ответ.

– Но так как союзники всемогущи, – возразил я, – то я прошу переправить мои части сухим путем, то есть предоставить мне возможность пройти на Северо-Западный фронт теми путями, которые я выберу. Кроме того, – добавил я, – пока корпус не закончит формирование, об этом не может быть и речи.

Представитель Антанты, однако, отказался гарантировать мне свободный проход через Латвию, и посещение, собственно, окончилось ничем, но с этого времени русским отрядам, оставшимся в Курляндии, «союзники» стали уделять очень много внимания. Сближение русских офицеров и солдат с германскими, которые нам помогали и доставляли необходимое, их очень тревожило, ибо в этой помощи усматривались уже прежде всего тайные цели Германии. Одинаково забеспокоились и левые германские круги. «Vorwarts» прямо ставила вопрос: «Что означает такое братание с контрреволюционной Россией?»

Приблизительно вскоре после этого произошел знаменательный случай. Я сидел в штабе с генералом Десино. Приход его ко мне совпал с моментом, когда я за некоторое упущение делал соответствующий выговор офицеру. Мы приступили к беседе с генералом, в это время вошел мой адъютант и доложил, что приехал английский генерал Берт и ждет меня на квартире. Генерал Десино заторопился. Это было ровно в час дня, т. е. как раз тогда, когда мои офицеры ждали меня в собрании, где все мы обедали. Я предложил генералу пойти со мной вместе пообедать. Генерал Десино высказал беспокойное предположение, что это произведет неприятное впечатление на генерала Берта; мне пришлось напомнить генералу Десино, что я, во-первых,