Ангел в эфире - Светлана Владимировна Успенская

— Дайте нам наводку — и тогда мы выдадим такой материал, что закачаешься!

— Так, еще один выкрик — и все будут уволены, — властно оборвал Гагузян. — Наводку им подавай… «На водку» вам подаст Господь Бог!

Аудитория обиженно погасла.

— Итак, показательная порка на этом закончилась, но вы, господа, действительно бездари! — продолжал Гагузян с издевательским смешком. — Значит, так, объясняю еще раз для особо тупых: снимайте что хотите, но только радостно и с песней. К примеру: да, проездные на метро подорожали, но не так сильно, как могли бы… Да, кошмарная авария на шоссе произошла, но не все же в ней погибли, кое-кто уцелел… Да, бомжи на свалке живут, но не помирают же…

Он поднялся, давая понять, что инструктаж закончен.

А когда журналисты зашевелились, осмеливаясь, наконец, выпустить из груди углекислый воздух, загремели стульями, спеша к выходу, внезапно произнес, перекрывая нестройный гул голосов:

— Плотникова, останьтесь!

Настя внутренне обмерла, застыв в дверях. Ее коллеги неласково посматривали на удачливую конкурентку, выбираясь в коридор.

Дождавшись, пока комната опустеет, Гагузян обозначил ртом янычарскую скобку:

— Предупреждаю, Плотникова: то, что я говорю хорошего, надо делить на десять, а плохое умножать на пятьдесят… Понятно, к чему я клоню? Корреспондент из тебя дерьмовый, это очевидно: дешевая патетика, затянутый комментарий, детский надрыв… Да и понятно, чего там можно наснимать в зоопарке… Информационный повод убогий, прямо скажем… А надо просто: что, где, когда, почем…

— Формула Квинтилиана, — несмело отозвалась Настя.

— Какая еще формула? В первый раз слышу! — небрежно хмыкнул шеф. — Вот еще что… У нас проблема: Проценко как ведущий не тянет… В общем, так, начнешь работать q ним в паре, благо внешность и дикция позволяют, затем полностью возьмешь на себя эфир… Сумеешь?

— Д-да, — кивнула Настя. — Я уже вела новости на региональном ТВ, справлюсь.

Ее собеседник оскорбительно осклабился:

— Региональное ТВ… Ты бы еще приплела «хоум-видео»! И потом… Нужно оживить «Побудку» коротенькими, минут по двадцать интервью на актуальные темы. Подбор гостей — за тобой… Какие есть идеи, кого хочешь пригласить в эфир?

— Ну… Земцева можно, — чуть слышно обронила Настя и, предвидя критику относительно своего выбора, защитительно добавила: — Я хорошо его знаю…

— Ладно! — согласился Гагузян. — Кстати, Земцев сейчас у всех на устах в связи с последними назначениями в правительстве… Начинай готовить интервью — ну, там, прикинь вопросы, нарой чего-нибудь лакомого в биографии… Чтобы зритель не смог оторваться от экрана! Только ради бога, никакой политики, никакого этого ясновельможного хамства…

— Как же без политики, ведь Земцев политик? — простодушно удивилась Настя.

— Сама придумай как… — янычарски улыбнулся Гагузян, приобнимая Настю рукой, осевшей на спинке стула. — Ты ведь журналист — тебе и карты в руки… Что-нибудь о жене, о детях, о родных истоках — о том, что интересно простому человеку…

Найдя пылинку на ее руке, более воображаемую, чем материально существующую, он воздушным, замедленным движением смахнул ее. Потом, продолжая что-то говорить, невзначай коснулся пряди волос, тронул шовчик проймы — внезапно его пальцы замерли в каком-нибудь сантиметре от ее груди, задержав напряженное, вечно длящееся мгновение, ожидая чего-то — какого-то шага с ее стороны или знака? Сопротивления или поощрения? Или благожелательной, готовой на все нейтральности?

Настя испуганно съежившись. Она поняла, что… Да. именно так… Сейчас начнется то, о чем болтают досужие языки, то, с чем она ни разу не сталкивалась, покинув пределы родительской бронезащиты…

Но как ей реагировать на посягательства начальства, — то ли смириться, как с неизбежным злом, то ли сражаться, самостийно обороняясь от жестокостей телевизионного мира, до сих пор более воображаемых, чем реально прочувствованных…

Она видела пористую, несвежую кожу щек, кавказский кинжальный ус с легкой хнистой проседью, настороженный вороний глаз, драпированный редколесьем выцветших ресниц, почувствовала паленый запах прокуренного рта… Дорогой одеколон со сложносоставными нотками вдруг смешался с запахом ветхозаветного, обреченного на свершение адюльтера, вызывая тошноту и нестерпимое желание бежать… И вместе с тем — невозможность пошевелить рукой…

Взлетевшая кисть обрисовала в воздухе черты, в точности повторяя контуры женского тела, потом скользнула вниз, к натянутой коленями юбке, ни секунду не могшей служить надежной преградой… Девушка обреченно закрыла глаза, решаясь…

Недаром у них говорят: должность ведущей не дается по благорасположению звезд или производственным заслугам, ее нужно заработать… Как именно заработать — теперь понятно… За все нужно платить, говорят… Но почему должна платить именно она — она, которая никогда никому не платила, ни за что, ни за какие коврижки… Которая достойна этой должности больше всех…

Настя нервно дернулась плечом, закашлялась, оттягивая время, — опасная ладонь замерла в напряженно уплотнившемся воздухе…

Может быть, есть шанс избежать неизбежного… Она скажет ему, что ее отец, он… Он — это Шумский, и ее отец будет вынужден…

Или лучше с милой стыдливостью пролепетать, что, пожалуйста, только не здесь, не на этом казенном столе, лучше вечером, она будет даже рада… Вечером она будет готова на все…

А сама тем временем позвонит Шумскому… Добрый дядюшка — что он ответит? Скажет, чтобы соглашалась? Посоветует рвать когти? Сделает вид, что эта история его совершенно не касается?..

От напряжения она вдруг чихнула.

Рука, внезапно оборвав невыносимое мгновение, нервно дернулась — и ускользнула в карман, с ловкостью патентованного фокусника выудив оттуда клоунский платок в крупную клетку.

Вислый нос с характерным насморочным хрюканьем погрузился в мятый голубой хлопок. Кинжальный ус смялся. Настя робко отодвинулась, переводя дыхание.

Напряжение, густившее воздух, внезапно обмякло.

— Задача ясна? — как ни в чем не бывало поинтересовался Гагузян, расслабленно откидываясь на спинку стула. — Значит, я жду от тебя результатов, Плотникова! А насчет Земцева… Кажется, Шумский что-то упоминал о ваших с ним отношениях…

Она догадывалась, что именно.

Настя выбрела из начальственного кабинета на подламывающихся ногах. Секретарша критичным, бьющим наотмашь взглядом скользнула по ее юбке, оценивая стройность остро белевших коленок.

Она все знала? Но что она могла знать — ведь ничего не было!

Догадывалась? Но о чем, ведь ничего такого не было!

Слышала? Но в кабинете нельзя было различить ни звука — кроме дыхания и биения сердца, а потом громкого чиха и насморочного, годного для комедии сморкания…

В коридоре Настя нос к носу столкнулась с Ирой Ларионовой. Ларионова была тоненькая, поганкиной бледности блондинка, которую взяли в «Побудку» с загибавшегося «дециметра». Ее изящной прорисовки личико неизменно сохраняло приветливо-равнодушное выражение, отчего казалось, что его обладательница никогда не переживает по поводу столь докучных и эфемерных материй, как карьера, рейтинг или тематика простеньких, без божьей искры репортажей, которые она с легковесной регулярностью (как