Канцлер империи - Андрей Величко

Глава 18

Если вы хотите что-то спрятать, то можно это действительно спрятать, но заметно эффективнее будет привлечь внимание интересующихся к чему-нибудь гораздо более яркому и запоминающемуся. Если вы хотите спрятать кого-то, то такой алгоритм еще лучше. И, наконец, если вы желаете создать у широких масс заведомо далекое от действительности представление о чем-то – говорить надо чистую правду! Естественно, не всю, в умении вовремя остановиться и состоит искусство настоящего политика. Именно из этих соображений и готовилась проверка приближенных к императору, канцлеру и всем трем императрицам особ.

Народу было прямо сказано, что в связи с непрекращающейся активностью врагов России придется показаться специалисту – ясновидящему запредельного уровня, которому прочитать потаенные черные замыслы проще, чем простому придворному высморкаться. Волноваться не надо, бригада «скорой помощи» и три исповедника будут находиться в соседних комнатах, и вообще все пройдет хорошо. Правда, к православной церкви относился только один из этих исповедников, а конфессиональной принадлежностью господ Ли я до сих пор так и не нашел времени поинтересоваться, но это была как раз та небольшая часть правды, которая пока не подлежала оглашению.

Но не подумайте, что в качестве ясновидящего и прозревающего все насквозь рекламировался Рекс. Даже о его существовании знало не так уж и много народу, а уж о способностях – и вовсе почти никто, перед прислугой умница-девонширец изображал и вовсе кошачьего дауна. Нет, ясновидящий был припасен гораздо более колоритный! Я ждал его в кабинете для особых гостей, под потолком которого располагались специальные отдушины, а за ними – ниши для стрелков. Выслушав доклад старшего из них, я велел запускать посетителя.

Он вошел и не мигая уставился на меня. Говорят, что почти никто не мог равнодушно выдержать взгляд его бледно-голубых глаз: одни впадали в неуемный восторг, вплоть до обожания, другие, наоборот, чувствовали себя очень неуютно… Но я почему-то не чувствовал вообще ничего. Хотя, может, это мешают зеркальные очки? Экранируют эманации или флюиды – не знаю, как это правильно называется.

Я снял очки, но не успел надеть обычные, как гость отвесил мне глубокий поклон и неуверенно произнес:

– Ваша светлость, челом вам бьет недостойный Гришка Распутин.

– А без клоунады нельзя? – поморщился я. – Меня зовут не Федор Ромодановский, а Георгий Найденов, а за окном сейчас двадцатый век. Лучше садитесь, Григорий Ефимович, и поговорим. Чаю не желаете? Могу предложить последний писк моды – грузинский.

Значит, – продолжил я, в то время как Гришка хлебал чай и зажирал его уже как минимум четвертым пирожным, – у меня к вам просьба. До меня дошли слухи о вашем… хм, ясновидчестве, скажем так.

Собеседник застыл и уставился на меня, не обращая внимания на выпавшее изо рта что-то недожеванное, но теперь в его глазах был откровенный страх.

Ага, сообразил я, значит, успел уже сокол наш ясный прищемить кому-то хвост, но, видимо, не очень серьезно, иначе мне доложили бы, и попытался успокоить гостя:

– Да не волнуйтесь вы, подумаешь, наговорили на вас! На меня вон сколько наговаривают, и катом, и исчадием ада называют, и еще черт знает как.

Однако моя речь почему-то не принесла успокоения явно мятущейся душе Григория Ефимовича. Решив попробовать другую методику, я рявкнул:

– Не трясись ты как осиновый лист! Было бы за что, так ты бы уже давно не со мной беседовал. У меня к тебе дело, то есть соберись и слушай! Пока я действительно не потерял терпение и не отправил тебя в подвал минут на сорок. Значит, от тебя требуется смотреть на проходящий мимо тебя народ. Если кто-то тебе покажется неблагонадежным, скажешь это стенографисту, он запишет. Если с кем-то захочется поговорить – ткнешь в него пальцем. Как устанешь – сообщить об этом старшему по операции. Понял? Еще раз спрашиваю: ПОНЯЛ?!

– Так точно! – вскочил Распутин, опрокинув при этом стул.

– Вот и замечательно. Операция будет завтра, а пока копи силы. Здесь копи, тебя проводят в комнаты, и из них ни ногой! А то пристрелят ненароком. Пирожные понравились? Хорошо, скажу, чтобы принесли килограмма два. Какой еще мадеры?! Ты, блин, лучше меня не зли. Чаем обойдешься! Все, свободен, вот твой провожатый, иди, куда он скажет.

Еще до проверки несколько человек пустились в бега, и теперь полиция под контролем Алафузова пыталась установить их местонахождение, хотя я сильно подозревал, что дальше мелкого воровства их прегрешения не идут. Гришке Распутину не понравилось человек двадцать, их на всякий случай взяли под наблюдение. Рекс указал на троих, причем один вызвал у него прямо-таки ярость, мелкий кошак рвался к Рыжику за подмогой, видимо, реально оценивая свои физические возможности, и, чтобы его утихомирить, пришлось звать Настю. И лишь когда того типа уже в наручниках провели мимо него, Рекс, пошипев еще с минуту, окончательно успокоился.

В результате у Алафузова и Танечки прибавилось работы, а я поставил перед величествами вопрос ребром. Или в Зимнем появляется нормальная система отопления вместо амосовских печей, которые требуют более трехсот человек для обслуживания и занимают крайне нужные под что-нибудь полезное подвалы, или все величества переселяются в Гатчину, где все печи давно разобраны, подвалы используются по прямому назначению, а за дворцом, у пруда, уже два года стоит небольшая ТЭЦ. Потому что, когда по дворцу шастают сотни истопников, обеспечить нормальную охрану невозможно! Мало вам одного Халтурина?

Величества согласились, что это не дело, и дали добро на установку батарей. Правда, сразу встал вопрос о месте расположения будущей ТЭЦ. Тут я малость слукавил и выдвинул заведомо неприемлемое требование, чтобы величества, не допустив такого вероломного попрания основ, почувствовали себя победителями и легко согласились с реальным вариантом.

В общем, сначала я предложил им поставить ТЭЦ на Дворцовой площади. Пока Гоша с Машей молчали, онемев от такого святотатства, я успел описать сияющие перспективы:

– Разумеется, это будет не серая бетонная коробка, а памятник архитектуры в стиле барокко! Или, наоборот, а-ля ампир, я в них плохо разбираюсь. Титанов поставим трубу держать! То есть атлантов, я хотел сказать. Но не таких неприличных, как у Эрмитажа, а развернутых кормой к публике, руками они будут в трубу упираться. На самой трубе сделаем завитушки, а на самом верху – скульптуру! Есть же тут на площади какой-то столб со статуей, так вот, пусть еще один будет, только повыше и потолще.

Переждав бурю возмущения, в процессе которой мне сообщили много нового про мой художественный вкус, я с расстроенным видом и скорбью в голосе сдался: