Субмарины уходят в вечность - Богдан Сушинский

Алькен поморщился, словно пытался утолить неутолимую зубную боль и, наклонив свою массивную голову с затылком циркового борца, отчаянно повертел ею:

– Вы так ничего и не поняли, капитан-лейтенант, – сдавленно словно бы задыхаясь под натиском собственных эмоций, проговорил он, и Штанге заметил, как рука обер-лейтенанта медленно, пока еще неуверенно, но все же потянулась к кобуре пистолета. – При подобных переговорах банальные отговорки в стиле Геббельса в расчет не принимаются.

– Меня это не интересует. Я знаю одно: впереди океан.

– Не принимаются, понятно вам, Штанге?! – не давал выбить себя из роли обер-лейтенант Алькен. – И потом, давайте определимся: то ли мы говорим о деле, но тогда по-настоящему, по-деловому, то ли вообще ни о чем не говорим.

– При этом я придерживаюсь святого правила подводников, – вполне примирительно проговорил Штанге, хотя и сам потянулся к кобуре: – «Сказанное на субмарине должен знать только океан».

– Разве что… только океан.

– На этом и порешим. Еще несколько секунд Алькен держал руку на кобуре, исподлобья следя за своим несговорчивым гостем. В эти мгновения он напоминал дуэлянта-ковбоя, привыкшего к тому, что отсчет «дуэльного» времени начинается от того мгновения, когда руки легли на кобуры пистолетов.

– Если решитесь, Штанге, – вновь все так же медленно и осторожно отводил он руку от кобуры, – мой позывной «Черный призрак» вам известен.

– Как и вам – позывной «Колумбус». Кстати, мы так и называем свою субмарину.

Случайно переведя взгляд на дверь каюты, Штанге вдруг обнаружил, что она приоткрыта и в узком проеме виднеется ствол автомата. Он замер: «Вот в чем она заключалась, эта погибельная ловушка «Черного призрака»! Неужели кто-то решится стрелять здесь, на подводной лодке?! Это же безумие!» Однако никто не стрелял. Мало того, еще через мгновение ствол исчез.

«Очевидно, не прозвучало сигнальной фразы», – понял капитан-лейтенант, чувствуя, что только что он находился на грани гибели.

– Странно вы ведете себя, обер-лейтенант, – проворчал он, немного придя в себя.

– О чем это вы, сеньор Колумбус?

– О том парне с автоматом в нервно вздрагивающих руках, которого вы припрятали за дверью, подобно скелету в шкафу.

Алькен вновь наполнил стопочки и, приподняв свою, вместо тоста произнес:

– Стоит ли обращать внимание на какие-то мелкие предосторожности, если перед нами – весь океан?

– Наставленный на меня автомат вы считаете мелкой предосторожностью?

– А вы – нет? Не нагнетайте атмосферу, капитан-лейтенант, а то я и в самом деле не смогу выпустить вас из чрева своей «дойной коровы». Я не хочу, чтобы своими доносами вы утруждали сотрудников гестапо.

– А вот у меня создалось впечатление, что вы попросту соскучились по студенческим дуэлям.

– Никогда не прибегал к ним, о чем теперь очень жалею.

– Зато мне известен один человек, умудрившийся пройти через пятнадцать из них, увековечив эти свои развлечения двумя прекрасными шрамами на лице.

– Не слишком ли много особых примет? Этот человек тоже войдет в нашу компанию?

– Он давно в нашей компании.

– Так назовите же его.

– Имя его вам давно известно: речь идет об Отто Скорцени39. Алькен взялся было за бутылку, однако, услышав имя обер-диверсанта рейха, разочарованно поставил ее на место.

– Это тот, который перевешал всех генералов-заговорщиков, восставших против фюрера в июле 44-го?

– Который со своими парнями подавил этот заговор. Вешали и расстреливали другие.

– «Вешатель со шрамами», именно так его и называют здесь, в аргентинской Патагонии. Терпеть не могу подобных вешателей.

– Что в вашем полупиратском положении совершенно естественно.

– Когда в подобной ситуации произносят имя столь «богобоязненного» человека, оно начинает звучать как угроза.

– А оно и звучит как угроза, – уже увереннее молвил Штанге. – Иначе зачем бы я произносил его здесь, посреди холодного ночного океана?

24.

Январь 1945 года. Германия. Остров Узедом в Балтийском море. Испытательный ракетный полигон в Пенемюнде.

Сообщение о прибытии фюрера поступило в ту минуту, когда Вернер фон Браун завершал знакомство с предстартовым отчетом начальника технического отдела Фау-2 Артура Ренса. Отчет как отчет, ничего особенного, параметры, цифры допустимых нагрузок, предсказания относительно возможных предстартовых неполадок в тех или иных системах и способы их устранения.

Но только он, Браун, знал, что на самом деле за каждым из этих показателей скрывается судьба пилота, которому через несколько минут предстояло взлетать в небо; судьба ракеты, судьба проекта Фау-2 и операции «Эльстер», а возможно, и его, Ракетного Барона фон Брауна, личная судьба.

Самолет с Гитлером на борту должен был приземлиться через десять минут, прикидывал технический директор ракетного центра. Еще минут сорок уйдет на его встречу и доставку сюда, в пусковой бункер ракетного полигона, а также на доклад и всевозможные объяснения…

«Как же некстати он прибыл сюда! – с какой-то задушевной грустью подумал Ракетный Барон. Появление любого начальника всегда оказывалось некстати. Но если уж появлялся фюрер… Это вообще было не к добру. – Но не откладывать, же из-за него полет!»

По внутренней связи Браун связался с Рейсом и приказал перенести старт на сорок минут от запланированного времени, но затем передумал и довел время до часа. Вдруг у фюрера не окажется столько свободного времени, и он улетит в свой Берлин!

– Стартовый рубильник будет включен в тринадцать тридцать, – приказным тоном уведомил он Ренса.

– Простите, а что произошло? Какие-то неточности в отчете? – едва слышно проговорил Ренс. Когда он начинал нервничать по поводу готовности ракеты, голос у него мгновенно пропадал. Причем, как правило, эта его слабость проявлялась именно во время «служебного нервничанья».

– К вашему отчету особых претензий нет. Чего не скажешь о самой Фау-2. Впрочем…

– И все же как это следует понимать, господин оберштурмбаннфюрер? Обнаружены неполадки в одной из систем?

– Системы в норме, – проворчал Ракетный Барон. Он прекрасно знал, что Артур по-прежнему панически боится его и любое более или менее серьезное замечание в свой адрес воспринимает как личную трагедию. При этом самым верным признаком его чиновничьего страха действительно становился голос – мгновенно оседающий и почти срывающийся на шепот.

Единственное, о чем Артур Ренс пока еще не догадывался, – что именно этот, переходящий в полудетский шепоток, лепет его, да к тому же приправленный заиковатостью, как раз и бесил

Брауна куда больше, нежели возражения или возмущение подчиненного.

– Все равно, наверное, следует еще раз пройтись по всем узлам. Во всяком случае…

– Следует, – еще более угрожающе молвил фон Браун. В Пенемюнде всем знакома была его привычка – прерывать собеседника на полуслове. Он искренне считал, что говорить здесь имеет право только он. Все остальные обязаны слушать и выполнять.

– В таком случае мне, очевидно, следует взять отчет и взглянуть на ваши замечания?

– Берите. Только учтите, что сюда с минуты на минуту прибудет фюрер, поэтому далеко не отлучаться, вполне возможно, что вы понадобитесь.

– Фюрер?! – на какое-то время вновь прорезался голос Ренса.

– Только не вздумайте уточнять, какой фюрер, – наконец взорвался Браун. – К вашему сведению, у нас он пока что один.

– Один, хвала Господу! – почти благоговейно признал начальник ведущего отдела.

– И никто из технического персонала, кроме вас, не должен знать о его прибытии.

– Но почему? Ведь появление фюрера…

– Знаю, Ренс, лично вас оно очень вдохновляет. Однако не все одинаково реагируют на него. А я не хочу, чтобы в такой ответственный момент люди нервничали еще и в связи с присутствием вождя. Я достаточно ясно выразился?

– Достаточно.

– И вы, лично вы, Ренс, знать о прибытии фюрера тоже не должны. Пилот уже в ракете?

– Как положено, за тридцать минут до старта пилот ракеты штурмбаннфюрер Рудольф Шредер40 занял свое место в кабине.

– Так извлеките его оттуда! Подарите ему еще шестьдесят минут жизни.

– При этом и вы, и пилот Шредер, должны помнить: права на отказ от полета у него уже нет.

– Он и не пытался отказываться.

– А я утверждаю, что у него нет такого права! – неожиданно и совершенно беспричинно сорвался Браун, что в последнее время случалось с ним все чаще.

– Так точно, господин штурмбаннфюрер.

– А не отказывался он только потому, что знал: Скорцени пристрелит его сразу же, как только этот трус вернется в отряд рейхс-камикадзе.

У Вернера были все основания опасаться за твердость характера пилота. Дело в том, что Шредер присутствовал при запуске аналогичной ракеты, нацеленной на американскую базу в Гренландии. Увы, она взорвалась уже спустя несколько секунд после старта, на незначительной высоте, вызвав страх и уныние во всей присутствовавшей группе астронавтов-смертников.