На границе чумы - Лариса Петровичева

Луш довольно улыбнулся. Он словно ждал именно такого поворота событий, потому что полез в ящик стола и начал деловито возиться с бумагами. Наконец на свет божий появился желтоватый лист, исписанный корявыми государевыми буквицами.

– Вот, ознакомься.

Это оказалась полная амнистия для Дины.

Некоторое время Шани перечитывал кривые строчки и удивлялся тому, отчего в душе у него так пусто и холодно. Его даже знобить начало, хотя он списал это на привычный холод во дворце, а не на душевное потрясение. Наконец он закончил чтение и вернул указ на стол государя.

– Скорее, этот документ понадобится родственникам покойной, – с максимальным равнодушием промолвил Шани. – Мне-то какое дело?

Луш недовольно крякнул. Шани понял, что подобный ответ был для государя весьма и весьма неожиданным.

Интересно, на что он рассчитывал? Что бывший шеф-инквизитор падет ему в ноги?

– Ох ты жук! – воскликнул государь. – Я уж и не думал, что ты меня удивишь. Разве не жалко бабу-то свою?

Шани цинично усмехнулся.

– У меня таких баб, государь… На монетку пучок.

Луш набычился, помолчал какое-то время, пристально разглядывая своего визави. Шани сидел с совершенно спокойным и невинным видом.

– Значит, в Шаавхази не хочешь? – спросил, наконец, государь.

– Хочу, сир, – произнес Шани, – но не такой ценой. Если вам так нужен этот процесс, то подключайте его бдительность Вальчика – уж он-то не будет настолько щепетильным.

Луш хмыкнул.

– Он мне не нужен. Для этого процесса мне нужен ты.

Шани встал. Взял небрежно брошенный на спинку кресла плащ.

– Примите мой категорический отказ, государь, – произнес он, – и позвольте откланяться. Не имею права отрывать вас от дел государственной важности.

– Сволочь ты, – в устах государя ругательство прозвучало как похвала. – Подумай еще, я не тороплю. Шаавхази. Или возглавишь инквизицию снова. Ну и амнистия твоей девке, само собой.

Гвоздь в виске словно вбили глубже. Шани чуть поморщился.

– Благодарю вас, государь, но – нет.

На улице шел мелкий снег. Несколько минут Шани постоял на ступенях дворца, а затем поправил шляпу и неспешно побрел по главной улице вдоль замерзшего канала. Праздничным утром улицы были полупусты: народ только просыпался, женщины растапливали печи и готовили праздничный обед: запеченного гуся и пышный мясной пирог. По льду канала вовсю катались дети на самодельных коньках; их веселый смех и крики разлетались далеко по городу. Дикие утки, прикормившиеся в городе, топали по снегу и вопросительно поглядывали на Шани, рассчитывая на подаяние.

Все это время – серое, заснеженное, тоскливое – он будто бы бежал куда-то, и сейчас, застыв на мосту темным изваянием, Шани вдруг понял, что его бег в никуда от самого себя прекращен, и пустота, от которой он пытался спастись в отчаянном загуле, наконец-то догнала его и заполнила.

Шани опустил руку в карман плаща и извлек передатчик. Маленький, тонкий, он был совершенно чужим в этом мире. Шани на миг задумался о том, не снится ли ему этот предмет – с трудом верилось, что где-то есть Земля, город Ленинград и единственный родной человек, когда-то давно отвернувшийся от него. Шани посмотрел по сторонам – владелец небольшого, но вполне приличного кафе «Двойная корона» уже открывал ставни своего заведения. А «Двойная корона» славилась еще и тем, что в ней, помимо общего зала, были еще и отдельные кабинеты для гостей – именно поэтому Шани подошел к заведению и для затравки протянул владельцу серебряную монету с гордым государевым профилем:

– Бокал бодрящего, – приказал Шани. – И не соваться ко мне.

– Разумеется, господин Торн, – хозяин с достоинством кивнул и проводил Шани внутрь.

Потом, устроившись за столом в небольшом, но уютном кабинете и попивая горькую марву, которая обжигала рот, но проясняла разум, Шани внимательно рассматривал передатчик и думал о том, что прежде недостижимая Земля лежит сейчас прямо перед ним, на деревянном столе, а потом резко выдохнул и активировал передатчик, осторожно надавив мизинцем на единственную овальную кнопку.

Некоторое время ничего не происходило, и Шани успел было подумать, что хрупкая техника давным-давно успела сломаться. Но передатчик мигнул зеленым огоньком, и в кабинете прозвучал мужской голос, говоривший по-русски:

– Говорит Земля, Гармония. Прием.

Шани закрыл глаза. Пусть и через двадцать лет, но отцовский голос он узнал прекрасно – точно такой же, как тот, что звучал в глубинах его памяти: хорошо поставленный, ровный и жестокий.

– Говорит Дея, Аальхарн, – хрипло ответил Шани. – Слушаю вас.

– Кто вы? – требовательно произнес Максим Торнвальд и приказал: – Немедленно назовитесь!

Шани молчал. Ему очень хотелось протянуть руку и отключить передатчик, но он продолжал сидеть неподвижно, и зеленый огонек горел по-прежнему спокойно и ровно.

– Назовитесь, – повторил Максим Торнвальд.

Шани чувствовал, как боль, которая копилась в нем все эти годы, пульсирует в груди, прорываясь наружу. И когда он сказал:

– Меня зовут Александр Максимович Торнвальд, – то на мгновение у него потемнело в глазах. Тихий зеленый огонек, маячок реальности, вытянул его из полуобморочного состояния, Шани тряхнул головой и добавил: – Сослан на Аальхарн за тройное убийство. Назовитесь.

– Саша? – донеслось из передатчика. Странно звучал здесь этот голос – через сотни световых лет и через годы отчаяния, Шани закрыл глаза. – Саша, это ты?

– Да, это я, – произнес Шани. – Кто вы?

– Максим Торнвальд, – сбивчиво произнес голос.

– Привет, отец, – сказал Шани. – Что нового на Земле?

– Сашка… – промолвил Максим испуганно и как-то растерянно, словно не ожидал когда-нибудь услышать этот голос. – Да все у нас хорошо. Ты-то как?

– Жив, – коротко произнес Шани. Он совершенно не знал, о чем можно говорить с этим далеким и, по большому счету, посторонним человеком и важно ли для него вообще все то, что Шани может сейчас сказать. – Недавно чуть не умер от болезни Траубера. Не женат. Детей нет.

– Постой-постой, подожди, – перебил его Максим. – Ты сказал болезнь Траубера? Это же смертельно…

– Смертельно. Но Кольцов сумел создать биоблокаду.

– Кольцов… – повторил Максим и вдруг резко, словно боялся, что его перебьют, выпалил: – Сашка, прости меня.

Шани подумал, что всю свою жизнь прожил в ожидании этих слов, прекрасно понимая, что они никогда не будут сказаны. И вот теперь, надо же, услышал… Дожил, дождался. И абсолютно ничего не изменилось, и мир не рухнул – за мутным стеклом маленького окошка все тот же праздничный город и по-прежнему кружится легкий снег. Он устало потер виски и произнес:

– Отец, ты опоздал на двадцать лет. Сейчас это уже не имеет значения.

– Не имеет, – эхом откликнулся Максим, но тотчас же произнес: – Для тебя, возможно, нет. Но для меня важно знать, что ты больше не ненавидишь меня. У нас ведь нет никого ближе друг друга.

Он был прав, однако его правота теперь странным образом не имела значения. Шани вдруг обнаружил, что не испытывает никаких чувств по отношению к этому человеку. Обида, горечь, растерянность – все это осталось далеко-далеко в прошлом и утратило всяческий смысл для него нынешнего. Пустота, заполнившая Шани, была глухой и темной. Все кругом казалось ему беспросветным – казалось, будто кто-то протянул руку и выключил всю радость в мире. Свет погас, и стало совсем темно: не осталось даже памяти о зеленой листве лесов, о весенних разливах рек, о любви и дружбе… Не осталось ничего, кроме зимы, и трудно было поверить, что в мире случается что-то, кроме нее.

– Я тебя вытащу оттуда, – твердо заявил Максим, не оставляя возможности для возражений. – Разверну на орбите станцию и открою микро-Туннель – возьмет только тебя.

– Так сейчас делают? – спросил Шани просто для того, чтобы показать реакцию на сказанное. Заберет не заберет – какое это имеет значение?..

– Так уже давно делают, – сказал Максим. – Через неделю все будет готово, ты просто включишь передатчик и подашь сигнал. Чем ты занимался… занимаешься на Дее?

– Работал в инквизиции, – вздохнул Шани. – Сейчас пью. Послушай, Максим, недели мне мало. Нужно закончить тут кое-какие дела… в общем, дай мне десять дней.

– Ладно, – согласился Максим, едва слышно вздохнув. Чего он ожидал, интересно? Что Шани будет называть его папой? Ну-ну. – Пока подготовлю тебе документы.

– Хорошо, – сказал Шани и, протянув руку, выключил передатчик – прощаться он не счел нужным.

Потом он вышел из кабинета и попросил у хозяина завтрак посытнее, а также чернильницу и лист бумаги.

Посыльный, который вскоре побежал во дворец с этим листом – «Государю, лично, как можно скорее», – прочел в нем только одно слово: «Да».

– Сучка, – сказал Крунч Вальчик, шеф-инквизитор, страх и гроза еретиков и колдунов по всему Аальхарну, и ударил в висок молодую ведьму. Хорошо ударил, крепко, хотя и не до смерти: та сразу же обмякла и повисла на державших ее веревках. Забава только начиналась. – Дрянь.