Роковая точка «Бурбона» - Анатолий Терещенко

С 1962 по 1965 год Поляков провел шесть тайниковых операций. Этот вид контакта в линии агент — разведчик в условиях Москвы советский полковник считал наиболее подходящим.

Свидетельства о выемке тайников, заложенных Поляковым для американцев, сигнализировали еще два объявления в газете «Нью-Йорк таймс»:

«Муди, Дональду. Разочаровал тебя, не видел дядю Ч. Он был в прекрасном здоровье, хотя дело временно закрыто. Мы будем советоваться об открытии снова. Привет братьям.

Клостер».

И второе:

«Муди, Дональду. Очень рад услышать о твоих успехах. Скоро приеду к тебе. Все прекрасно.

Джон».

Именно отсутствие личных контактов с сотрудниками американских спецслужб в советской столице помогло ему избежать неминуемого провала.

Глава 8

Джеймс Энглтон в судьбе Полякова

Разрядка — это обман, тактика.

Это советская «потемкинская деревня» для ведения холодной войны.

Энглтон Джеймс — руководитель созданного в 1954 году в ЦРУ управления внешней контрразведки. На эту должность его назначил сам Ален Даллес, у которого он пользовался большим доверием и считался «работягой, тягловой лошадью, коренником», преданным своему делу в тяжелой борьбе с иностранными разведками.

Эти близкие личные отношения с директором ЦРУ давали начальнику внешней контрразведки неограниченный доступ в «главный кабинет», что вызывало зависть и ревность у сослуживцев. Кроме того, американских оперативников советского отдела раздражало, что «умники» Энглтона в любой момент могут приказать прекратить изучение и разработку даже перспективного в их понимании источника без объяснения причин.

Но Джеймс, которого называли лидером фундаменталистов от разведки, не обращал внимания на факты проявленного к нему недовольства. Его жизнью была служба, а служба — жизнью. У него отсутствовали амбиции чиновника, мечтающего о служебной карьере, поэтому никто из шефов ЦРУ не видел в нем угрозы своему положению в качестве соперника.

Только по этой причине, имея своеобразный «золотой ключ», он мог беспрепятственно выходить без всяких там бюрократических процедур на любого шефа ЦРУ и легко открывать двери их кабинетов.

А было за всю его службу пять такого высокого ранга начальников — директоров ЦРУ: Уолтер Беделл Смит, Ален Даллес, Джон Маккоун, Уильям Рэйборн и Ричард Холмс.

«Почему мои завистники всегда чем-то недовольны? — не раз задавал себе вопрос главный контрразведчик ЦРУ и тут же на него отвечал: — Потому что их снедают не столько собственные неудачи и проколы в работе, сколько мои успехи и теоретические разработки против деятельности восточного монстра — всепроникающего КГБ.

А вообще эта жизненная болячка распространена повсюду. И с этим надо смириться. Только отец не завидует таланту сына. Главное в жизни и службе — сагре diem — лови текущий день! Мелочи ведут к совершенству, а совершенство не мелочь. Победы и результаты у меня еще впереди!»

Но успехи в поисках «зловредного грызуна» в недрах ЦРУ были более чем скромными. В основном ограничивались призрачными надеждами. У него впереди были не столько розы, сколько шипы. Розами он субъективно считал свои теоретические обоснования обязательного нахождения агентов КГБ в Лэнгли, а шипами объективно — организованная им фактическая «ежовщина» в недрах ЦРУ. Замысловатый орнамент своих версий, который терпеливо, годами складывал и проверял Энглтон, со временем терял свою эстетическую и оперативную завершенность. Он стирался, как узоры на майке, нанесенные некачественным красителем, под воздействием воды и солнца. Время и обстоятельства меняли личность. Менялась и обстановка вокруг него. Он вошел в историю как бескомпромиссный и главный охотник за советскими «кротами» на Западе, как «волк-одиночка, предпочитавший охотиться, то есть работать, один».

Энглтон в течение двадцати лет, вплоть до увольнения со службы директором ЦРУ Уильямом Колби 20 декабря 1974 года, являлся бессменным воителем с «советской агентурной угрозой» и цепным псом холодной войны. Так его окрестили на Западе и его друзья, и его враги.

Карьеру контрразведчика он начал во время Второй мировой войны в Лондоне на Уэст энд Райдер-стрит, а именно: в штаб-квартире объединенного контрразведывательного подразделения американской и британской разведок.

По меткому выражению одного из английских специалистов, контрразведка — это «Дантов ад, в котором девяносто девять кругов». Ее сотрудники — энтузиасты, готовые годами проверять какой-то сигнал, разбираться в человеческом мусоре.

Хороший офицер контрразведки, — писал Том Мэнголд, — должен обладать чувством подозрительности, любить распутывать сложные вопросы и копаться в деталях, иметь чутье на заговоры, но, с другой стороны, это те качества, которые отрицательно сказываются на естественных способностях человека рационально мыслить и объективно судить о происходящем.

Кошмаром контрразведки является дезинформация — информация, вывернутая наизнанку. Не зря мир секретных служб называют Зазеркальем. Оперативники нередко гоняются за чем-то, не зная, реальность это или отражение. В разведке требуется виртуозность, в контрразведке — методичность.

На столе Энглтона каждый день лежали кипы «активных» дел, но он мог всегда быстро найти и достать требуемый документ: знал, где точно он лежит. Неслучайно опытный контрразведчик утверждал, что беспорядок на столе свидетельствует о порядке в голове, как у писателей.

С тех пор как его ближайший друг английский разведчик Ким Филби, могущий стать главой британской секретной службы, оказался советским шпионом — агентом КГБ, — Энглтон никогда и никому уже больше не доверял.

Ветеран английской контрразведки Алекс Макдональд так описал этот парадокс:

«Опасность заключается в том, что ты становишься одержимым чем-то, и оно постоянно крутится у тебя в голове, заслоняя все остальное, и ты уже прислушиваешься только к тому, что происходит в твоей голове.

Каждый, кто выступает против, кажется тебе грешником, посягающим на твоего собственного «святого духа».

В 1962 году ЦРУ перебралось в новую штаб-квартиру в Лэнгли. В кабинет начальника внешней контрразведки можно было попасть только через приемную огромных размеров, заставленную диванами, креслами и журнальными столиками.

Кабинет Энглтона был тоже довольно-таки большим. По площади он занимал более шестидесяти квадратных метров. На окнах висели всегда опущенные металлопластиковые жалюзи, которые он считал эффективным средством, естественной препоной от «прослушки». Как только хозяин кабинета покидал помещение, одна из самых преданных ему секретарш немка Берта Дазенберг имела право войти в офис шефа и впустить дневной свет, подняв «мифические» шторы.