Счастливчик - Майкл Джей Фокс

неуклюже мой «Дом веселья» пытался противостоять реальному миру. Когда вспоминаю события тех дней и начинаю смотреть на них глазами брата, то вздрагиваю — могу легко понять, как до этого дошло.

* * *

Стив был рядом, когда отцу резко стало плохо. Он вызвал скорую. Держал испуганного отца за руку, когда работники скорой ставили капельницу и клали его на каталку перед тем, как рвануть в отделение. В больнице он общался с врачами, передавая маме мрачные прогнозы и пытаясь успокоить. Затем он всех обзвонил, объяснив, что отец не просто болен, а борется за жизнь.

К тому времени как Стив дозвонился до меня, его душевные и физические силы были на исходе. Моя реакция, учитывая его понимание тяжести ситуации, должно быть была абсурдной. Но ведь я опирался на то, что, как мне казалось, могло помочь: влияние и деньги — две единственные доступные мне вещи.

— Стив, у него должны быть лучшие врачи. Если его нужно перевезти, бери вертолёт и лети хоть в сам Сиэтл, если в том есть необходимость. Мы с Джеки будем там. Сделаю пару звонков, может удастся достать частный самолёт.

На другом конце Стив, должно быть, мотал головой. Нужно отдать ему должное, несмотря на напряжённость, он не воспользовался возможностью осадить меня — в данном случае деньги его знаменитого младшего брата были бессильны.

— Вы с Джеки должны просто вернуться домой, — сказал он. — Как можно скорее.

Пока я безуспешно пытался дозвониться до друзей и студийных шишек, имеющих доступ к частным самолётам, Трейси позвонила в «Американ Эйрлайнс» и забронировала билеты на наш обычный рейс до Ванкувера.

Полная прострация мамы, выражение на лицах моих сестёр, будто от внезапной пощёчины во время приятной беседы и боль Стива, рассказывающего о мучениях отца в последние моменты жизни, — вот, что встретило меня на пороге дома в Бернаби и сразу же погрузило в обстановку утраты, обстановку, где больше не было отца. Реальность, с которой я всегда боролся, нанесла сильнейший удар. Я ничего не мог с этим поделать. Деньги, имущество, престиж — не могли меня защитить.

Какой бы трагичной не была ситуация, самые опустившиеся из таблоидов пытались сделать её ещё хуже. Для них это была не личная трагедия, а очередная публичная байка. Их звонки сильно расстроили маму, а некоторые из них появились на пороге дома, прикрываясь соболезнованиями. Фирма Гэвина прислала охрану из Калифорнии — отличный ход, как оказалось. В последующие дни они поймали фотографов, пытающихся заснять поминки отца, — продолжение театра абсурда после мужиков в костюмах лам, вертолётной борьбы и похищения бабушек. Поразительно: для них не было никакой разницы между свадьбой и поминками. По их дебильной логике всё, в чём я участвовал, было обо мне.

Разве моя семья могла это понять, да и хотела ли?

На поминках близкие друзья семьи подходили ко мне и разговаривали так, будто я один был наследником семейной мантии ответственности. Мало того, что я ни коим образом не мог её примерить, эти доброжелатели, как бы ни были благи их намерения, крайне несправедливо относились к Стиву, умело принявшему на себя всю нагрузку и, в конце концов, бывшему на восемь лет старше. Это должно быть обидно.

Всё это и подвело нас со Стивом к пропасти той ночью в доме родителей. Я приехал домой просто, как скорбящий сын и брат. Но, видимо, прихватил много лишнего багажа, по крайней мере с точки зрения окружающих, включая семью. В результате образовалась расширяющаяся пропасть между мной и братом с сёстрами. Её-то нам только и не хватало для полного счастья.

В конфликт вмешалась Трейси. Она проснулась от шума, и Сэм тоже. Держа его на руках, она поднялась по лестнице и появилась за спиной брата. Увидев её, я отпустил футболку Стива. Он проследил направление моего взгляда, отпустил меня и отступил в сторону, уступая Трейси дорогу. Она знала лучший путь, чем самой ввязываться в семейную ссору: взяла меня за руку и молча увлекла за собой вниз. Я принялся рассказывать свою часть истории. Она закрыла дверь, уложила Сэма в кроватку и на цыпочках вернулась в постель.

— Расскажешь завтра утром. Тебе нужно поспать, — сказала она и выключила свет. Пришлось пробираться к кровати в темноте. Когда я лёг, она перекинула руку через мою грудь.

— Знаешь, это была моя любимая футболка.

Я знал, что со временем мы снова будем ладить (в этом я был прав), неважно, что утром на кладбище общались друг с другом исключительно через маму. Мысленно я был сосредоточен на отце. Теперь на моём жизненном пути не будет его точки зрения: наши отношения навсегда остановились на отметке 6 января 1990 года. Последующие события не могли иметь значения (в этом я ошибся). Одно согревало: папа прожил достаточно, чтобы узнать Трейси и понянчить нашего сына Сэма. Они были лучшим достижением в моей жизни и, возможно, по его мнению, таким же маловероятным, как слава и богатства. Уверен, он не ожидал, что я выберу себе такую стойкую спутницу, как Трейси, и что с большой охотой возьмусь за исполнение отцовских обязанностей.

Он был впечатлён моей карьерой — рад, что ему довелось достаточно ей насладиться. Сам он по природе был человеком осторожным и принятые мной риски (хотя и при его обильной, но вынужденной поддержке) были возмутительны, но окупились сполна. Будучи гордым за меня и щедро хваля, он изменил тон общения, хотя, справедливости ради, стоит сказать — сучилось это как раз благодаря моей успешности. Просто теперь я был неприкасаемым, и он знал это. Но взять его с собой на отдых или покататься вместе на машине — одни из самых приятных моментов в жизни. Он будто был причастен к волшебству, и подтверждением тому был инцидент с «Эмми».

Итак, какие выводы он сделал бы из будущих событий? И как бы его точка зрения отразилась на мне? Боюсь, для него мой диагноз стал бы подтверждением его самых мрачных взглядов на мир. Подтверждением того, что счастье и успех не заслуживают доверия. Он считал, что жизнь построена на строгой системе компенсаций, где каждое приобретение должно быть покрыто равнозначной потерей. Не могу утверждать, но почти уверен — он посчитал бы мою болезнь абсолютной платой за весь мой успех. Вряд ли это ободрило бы меня. Временами я и сам так думал, но вера — ни что иное, как обычное предубеждение — придавала сил.

Много всего хорошего случилось в моей жизни после мрачных дней того периода, и