Реквием для свидетеля - Олег Приходько

— Он ваш сотрудник?

— Он координирует взаимоотношения нашей фирмы и одного из заказчиков по договоренности с учредителем. Очень порядочный, интеллигентный человек.

— Как его фамилия?

— Епифанов. Генерал-лейтенант Епифанов Александр Ильич.

— Как?..

— Из Министерства обороны. А что?

Першину стоило немалых усилий совладать с собою и не выказать охватившего его волнения.

— Вы не знаете… не знаете, где он живет?

— Понятия не имею. Сейчас его нет в Москве. По крайней мере, он собирался лететь куда-то за границу.

Оба надолго замолчали, занятые каждый своими мыслями.

— Конечно, все это должно было рано или поздно кончиться, — заговорил Масличкин едва слышно, будто сам с собою. — Сколько сил, сколько нервов, сколько денег!..

— О чем вы? — не сразу понял Першин.

— Нужно было бросить ее к чертовой матери, лишить материнских прав, оградить от нее ребенка! А я не решился, пожалел. Не Катю жалел, а ее, понимаете? Все-таки десять лет прожили вместе… Институт развален, зарплаты никакой, стали расходиться специалисты. Какие-то коммерческие структуры отняли здание — прекрасное здание на Сиреневом бульваре. С трудом удалось арендовать помещение на два года — у черта на куличках, в Микулине, чтобы спасти оставшееся оборудование. Тех крох, которые выделяло государство, едва хватало на оплату аренды и охрану. К девяносто второму году из ста пятидесяти сотрудников осталось двадцать три энтузиаста — остальные разбрелись кто куда. Я тоже не раз порывался все бросить. В долгах по уши — нужно было кормить семью, уйма денег уходила на Наташу — на врачей, лекарства… которые, как теперь оказалось, на самом деле были наркотиками… Катя без присмотра росла. Слава Богу, пристрастилась к музыке, мы отдали ее учиться. Даже не столько для того, чтобы развить ее способности, сколько чтобы спрятать от каждодневных семейных концертов, которые устраивала эта, как вы сказали, нереализованная артистка. Конечно, девочка все видела, понимала и переживала и оттого росла нервозной, неуравновешенной, молчала целыми днями, на любое замечание реагировала как на ожог… Не знаю, зачем она давала ей этот ЛСД — развить или успокоить… Сволочь!.. Звезда оперетты… шестиконечная!.. Сволочь и дура к тому же!.. Я ни за что не допустил бы этого, уж поверьте. Хлебнул я с нею по самое «не хочу»! Бросил бы тогда все — и жену-алкашку, и лабораторию, — никто бы не осудил, все видели, во что превратилась моя жизнь. Только как-то я по-дурацки устроен — мне никогда не нравилось идти по пути наименьшего сопротивления. А потом… новая жена, новая работа… Я консерватор. И, наверное, трус. Вот и получил… Вы можете поверить в то, что когда-то я весил сто десять килограммов?.. Смешно!.. И вот, году в девяносто втором… да, точно, в сентябре… все начало меняться, благодаря знакомству с Градиевскими. Он был предприимчивым и энергичным человеком, имел свою фирму за рубежом, связи в правительстве — когда-то работал в КГБ, охранял не то МГК КПСС, не то самого Ельцина… И его наша продукция заинтересовала, особенно новейшие опытные образцы. Он нашел деньги на их серийное производство, предложил мне организовать акционерное общество, договорился с военным заводом о предоставлении нам в аренду цеха. Потом этот завод совместно с производственным объединением «Росконверсия» стал нашим учредителем, мы стали выпускать очень ценные приборы «НОИ-2», появился рынок сбыта, укомплектовали кадры, закупили за границей оборудование, а главное — в семье моей все пошло на лад. Наташа бросила пить, у Кати появились первые успехи в музыке. Сам Федор Борисович в России почти не бывал, а Луиза Ивановна оказывала на Наташу очень большое влияние, опекала ее… Но эта светлая полоса как-то очень скоро закончилась, сменилась черной. Градиевский погиб, вы, наверно, знаете эту историю. Убийц не нашли и, я думаю, не найдут. А теперь вот и Луиза… Отказываюсь верить, отказываюсь что-нибудь понимать! Кати… Кати больше нет… — Масличкин сглотнул и отвернулся, подавляя готовые прорваться рыдания. — Странно, — справившись с собой, посмотрел он на Першина, — мы столько лет были знакомы с Луизой, а она скрыла от нас свое замужество… Да и вас я никогда не видел с нею.

— Это был фиктивный брак, — признался Першин в ответ на его исповедь. — Мне нужна была прописка, ей — деньги.

— Деньги Луизе?.. — недоверчиво усмехнулся Масличкин. — Не думаю. Впрочем, не хочу вторгаться в чужие отношения. Извините. Мне очень жаль, что так получилось и вы попали под подозрение. Если бы я мог чем-то помочь…

— Виктор Петрович, а фамилия Малышевский вам ни о чем не говорит? Андрей Григорьевич Малышевский?

Масличкин задумался на несколько секунд, покачал головой:

— Нет.

— А чем занимается та организация, в которой работала Луиза?

— «Спецтранс»?.. Закупкой за рубежом и у отечественных поставщиков специализированной техники: машин для транспортировки негабаритных грузов, автоцистерн, предоставляет ее заинтересованным организациям, налаживает ремонт по всей России. В свое время эта техника принадлежала разрозненным АТП, ее парк находился в плачевном состоянии, а Граф сумел централизовать…

— Как вы сказали? — Першину показалось, что он ослышался. — Граф?!

— А, это… — улыбнулся Масличкин. — Так его называли за глаза. Первые три буквы фамилии и одна — имени: ГРА-диевский Ф-едор. Он так расписывался — Граф…

Страшный образ черного человека потерял свою таинственность. Незнакомец оказался слугой композитора-дилетанта графа Вальзегга цу Штуппаха и появился после кончины жены графа: «Реквием» предназначался для ее поминовения. Но подлинный автор к заупокойной обедне должен был умереть…

Першин был потрясен. Простая эта аббревиатура никогда бы не пришла ему в голову. Теперь все, происшедшее с ним, представало в новом свете. Судя по тому, как запросто рассказал ему Масличкин о человеке, которого за глаза называли Графом, он вообще ничего не знал. Скорее всего его использовали как «подсадную утку», не посвящая в отношения, которые координировал генерал Епифанов.

— А почему вы сказали, что его убийц не найдут?

Масличкин помолчал.

— Вы же читали вчерашнюю статью, — ответил нехотя. — Речь ведь идет не об убийстве директора комиссионного магазина, отказавшегося платить дань рэкетирам.

— Так, значит, вы догадываетесь…

— Нет. Не догадываюсь! — неожиданно жестко ответил Масличкин и в упор посмотрел на Першина: — И вам не советую. Как только я начну «догадываться» — самое малое, что меня ждет, это потеря работы. А может постигнуть и участь Градиевского. Я занимаюсь конструированием и производством опытных образцов навигационного оборудования. Это мой профиль. В прошлом я защитил по нему диссертацию, стал кандидатом наук, возглавил лабораторию, сейчас — директор акционерного предприятия. Ни во что другое меня не посвящали!

— Кто не посвящал?

— Те, кто взял брошенное, никому не нужное, развалившееся производство, которому я отдал жизнь, под свое крыло. И позволил мне делать то, что я умею и люблю.

— Значит, вас не интересует, кто убил Графа и Алоизию?

— Кого?

— Луизу, Алоизией я ее называл… за глаза.

— Представьте себе. Пусть это интересует следственные органы. У каждого свое предназначение, доктор.

Першин понял, что больше из него ничего выжать не удастся — чего-то говорить не станет, опасаясь своих покровителей, а чего-то попросту не знает. Он встал и, кивнув Масличкину, не спеша пошел к машине. Но потом все же не удержался — повернувшись к нему вполоборота, спросил:

— И как там, под крылом? Тепло?

— Не жалуюсь. И вы напрасно иронизируете — меня не в чем упрекнуть. Я не произвожу ни атомные бомбы, ни даже патроны. И не краду у нищих — мне достаточно платят. А не станет меня — придет другой. Только и всего.

Говорить с ним было не о чем, как не за что и осуждать. Таких масличкиных в России расплодилось великое множество. В газетных объявлениях о найме на работу их называли «людьми без комплексов».

«А платят тебе все-таки за молчание, — подумал Першин, выруливая на трассу. — Впрочем, так же, как и мне».

На въезде в Москву стал накрапывать дождь. Солнце уже, должно быть, приближалось к закату, но небо затянули тучи, и Першин теперь не знал, с какой стороны оно находится.

21

На подъезде к дому — метрах в двадцати у П-образной арки — он увидел бежевую «волгу» с тонированными стеклами. Она стояла неподвижно, плотно прижавшись колесами к поребрику, но когда Першин свернул во двор, мигнула фарами и поползла за ним.

Игра в прятки ему успела порядком надоесть. Не то чтобы он был измучен слежкой, однако все эти адские дни и ночи последних двух недель походили на беспрерывную, изнуряющую игру в прятки, и проклятая «волга» стала точкой кипения. Резко остановившись, он сдал назад и повернул ей навстречу. В свете фар отчетливо прочитался номер. Першин выскочил из салона и направился для решительного объяснения с теми, кто, очевидно, следил за ним, но «волга» вдруг сделала лихой «инспекторский» разворот и, испуганно взвизгнув покрышками, помчала в направлении Смоленского бульвара.