Чем звезды обязаны ночи - Анн-Гаэль Юон

чтобы они составили мне компанию, когда я с выпрыгивающим из груди сердцем позвоню в дверь Лиз. Я сотню раз представлял себе нашу встречу, а тут вдруг сдрейфил.

– Вы ее знаете? – спросил я.

Она пожала плечами: может, да, а может, и нет. Я внимательно осмотрел фасад. На первом этаже располагалась мастерская художника. И маленькая пивная с закрытыми ставнями, перед которой были выставлены несколько гераней. Значит, вот это она и видела каждый день? Как давно моя дочь жила здесь? На последней фотографии, которую я получил, ей было восемь лет. Маленькая светловолосая девочка с робкой улыбкой, прячущаяся за мать. Какой женщиной она стала? Через месяц ей исполнится тридцать пять. Сколько же лет я провел вдали от нее.

Я бросил взгляд на часы. Было уже за полночь. Слишком поздно, чтобы звонить в дверь. Я вытащил из кармана пачку сигарет, предложил Нане, та отказалась. А потом, не отводя глаз от освещенного окна, я стал рассказывать. Потому что мне нравилось говорить о ней. Потому что это меня утешало. Как тогда, сидя во дворе садовника с черными ногтями, пахнущего скошенной травой, я нанизывал воспоминания. Мастерская эспадрилий. Младенец в розовых ползунках. Наши тайные свидания в горах. Новая встреча с Роми. Письма. Статьи в газете, которые я ей посвящал. И пустота после ее исчезновения.

Нана не говорила ни слова. Слушала меня своими огромными глазами, в которых плавали звезды. Она клала мне ладонь на руку, когда у меня по щеке катилась слеза.

Уже на рассвете она заснула, опустив подбородок на грудь и завернувшись в большую цветастую шаль. Фонари погасли. Луч солнца коснулся парижской мостовой. Я увидел себя со стороны – немолодой мужчина, сидящий на земле в мятом костюме, с жалкими увядшими тюльпанами в руках. Что я мог сказать Лиз? Я не хотел ни пугать ее, ни рисковать снова ее потерять. Как убедить ее, что я – ее отец? У меня не было ни единого доказательства. Даже какого-нибудь письма, где Роми упоминала бы о том, что нас связывало. Я выглядел в лучшем случае как друг, а в худшем – как старый псих.

Я вздохнул. В горле у меня пересохло. Оставил рядом с Наной букет и несколько купюр. А на валете пик, который привел меня сюда, написал мой адрес и номер телефона. И добавил приписку, где просил приглядеть за моей дочерью. Предупредить меня, если вдруг что случится. Я еще не знал как, но однажды мы обязательно встретимся. И той, кто мне в этом поможет, будет Нана.

41

– Сигарету?

Я оборачиваюсь, Эчегойен протягивает мне свою пачку.

Через час прибудут гости. Все готово. Ну почти все. Базилио бьет трясучка. Из кондитерского уголка, где он колдует со вчерашнего дня, доносится грохот противней и выскальзывающих у него из рук шпателей. Спал ли он вообще? Сомневаюсь. Что до близняшек, они без конца перебраниваются. Без сомнения, престарелый денди чувствует мою тревогу, потому что говорит:

– Все будет хорошо.

По такому случаю он нацепил серую фетровую шляпу с желтым пером в тон своих золотистых глаз. Из-под нее выбиваются несколько седых прядей, что теряются за поднятым воротником сорочки с жабо, придающей ему невероятно стильный вид.

Начинает накрапывать дождь. Сначала несколько капель, которые мы стараемся не замечать, но которые вскоре превращаются в тяжелый, плотный ливень.

– Давно уж не поливало…

– А я люблю дождь, – замечает он, глядя куда-то за горизонт.

Вдали сверкает молния. Пиренеи вспыхивают.

– Моя мать тоже любила дождь. Мы жили на верхнем этаже прямо под крышей, так что…

Фраза повисает в воздухе. У меня не хватает мужества ее закончить. Я делаю последнюю, очень долгую затяжку, насыщая легкие никотином.

– Я верю в тебя, – говорит он. – Главное – это создавать себе воспоминания.

Что-то отзывается в моем подсознании, но я слишком напряжена, чтобы задержать на этом внимание.

– Спасибо, мсье.

– Бальтазар.

– Может, вы скажете наконец, кто пожалует сегодня вечером?

– Несколько друзей.

Зачем такая таинственность? Или он не хочет пугать меня раньше времени? Желудок скручивается в узел. Это всего лишь ужин, твержу себе я. Просто ужин. Чтобы побороть себя или чтобы доставить удовольствие Пейо, я оставила свои таблетки дома. Вот идиотка! Внезапно мною овладевает единственное желание – засунуть одну из них под язык. Я уже готова бежать к своей машине, как вдруг появляется роскошный седан. Заднее стекло опускается, открывая лоб с залысинами, веселую улыбку и под ней – галстук-бабочку.

– Ну, Эчегойен! И что это за Богом забытая дыра?

И господин разражается искренним смехом. Смехом человека, покорившего мир. Я распахиваю изумленные глаза. Тот, кто прямо сейчас вылезает из машины, собираясь поужинать «У Жермены», – это Дидье Ренар из «Комеди Франсез». С какой стати он сюда явился?

Расплывшийся в улыбке Эчегойен спешит приветствовать его как старого друга.

– Ты первый и раньше времени! Как всегда!

Я исчезаю на кухне. И хватаюсь за телефон. Гвен подходит после первого же гудка.

– Как она?

– Бывало и лучше.

У меня сжимается сердце. Как мне хотелось бы избавить ее от всей печали, от всей тревоги. Бретонка держится, но я чувствую, что в эту битву она вкладывает последние силы.

– Они по-прежнему ищут донора. Погоди, я передам кое-кому трубку.

– Лиз?

Тоненький-претоненький голосок. Лучик солнца пробивается из трубки и заливает всю кухню.

– Здравствуй, детка.

Я передаю последние новости о мсье Гри, Свинге и Пейо. Об огороде, земляных червях, цветах и птицах. Какое облегчение говорить с ней! Звук ее голоса возрождает надежду.

– Когда ты вернешься, мы пойдем к мсье Мажу. Улитки ждут тебя. А пока позаботься о маме, ладно?

Она кладет трубку, а я так и держу свою прижатой к уху. У меня тяжело на сердце. Мне хотелось бы быть рядом с ними. Но Гвен настояла со всей твердостью: я должна заниматься ужином для мсье Эчегойена. Ради нее, ведь ей так хотелось бы быть с нами.

Я надеваю фартук. Тщательно завязываю его. Водружаю на голову колпак. И делаю глубокий вдох.

Снаружи под струями проливного дождя одна за другой подъезжают шикарные машины. Я наблюдаю за ними из окна. В полной прострации. Среди гостей узнаю нескольких журналистов. Крупного магната. Министра. И даже бывшего директора «Мишлен». Все они тонкие гурманы. Гурманы настолько страстные, что основали собственный клуб. И не абы какой.

Я вынуждена присесть. У меня кружится голова. Вдали громыхает гроза.

– Что с тобой? – бросает мне Пейо от плиты. – Сама смерть вдруг явилась или что?

Эчегойен пригласил к нам «Клуб ста». Его знаменитых членов, среди которых – громкие имена из мира кинобизнеса, политики, СМИ, деловых кругов. Их список держится в секрете. Как Эчегойен умудрился войти в их число? А главное, почему он мне ничего не сказал?

– «Клуб ста»…

Не успеваю я закончить фразу, как гости уже поднимают тост за здоровье Эчегойена.

– Приятного аппетита и неутолимой жажды! – восклицают собравшиеся.

У меня голова идет кругом. Эти люди привыкли к самому изысканному столу. Пятизвездочное обслуживание, белоснежные скатерти и хрупкие вазы с одним цветком. Что они подумают?

Внезапно молния освещает помещение и обрушивается на ресторан с оглушающим грохотом, мгновенно погружая нас в темноту. Можно подумать, земля разверзлась надвое и дом сейчас рухнет в бездну.

Потом тишина.

Свет луны скользит по оборудованию из нержавейки. В полутьме я едва различаю наши силуэты. На ощупь поворачиваю ручки, включающие конфорки. Ничего. На сковороде распластались ломти фуа-гра.

– Электричество! У нас вырубилось электричество!

В ресторане все работает от электричества. От духовок до холодильников, от индукционных плит до радиаторов. Кошмар. Я пытаюсь справиться с ужасом, разрывающим мне нутро.

Вдруг раздается чирканье спички. Из тьмы выступает лицо Пейо. Потом силуэт в шляпе с пером. Бальтазар Эчегойен.

– Я попытался вкрутить пробки, но там уже ничего не поделаешь.

На улице собачий холод.

– Августина, закройте двери обеденного зала, – командую я. – Нужно беречь тепло!

Ну а дальше, что делать с ужином? Сердце стучит как бешеное. Я провожу инспекцию наших запасов. В голове водоворот идей. Выхожу из кладовой с полными руками помидоров,