Струны души - Светлана Богославская

— Здравствуйте! — раздался незнакомый мужской голос. — Я — Константин Викторович, лечащий врач вашего сына. Я только что освободился и решил заглянуть к вашему сыну. Как он себя чувствует?

— Вроде нормально, — неуверенно ответил папа. — Он уже проснулся. Можете сами у него спросить, если хотите.

— Хорошо, — Константин Викторович подошёл поближе к кровати, на которой я лежал. Я опять повернул к нему голову. Конечно, я его не видел, но я хотел, чтобы хотя бы врач мог видеть моё лицо. — Привет, Максим, — заговорил со мной доктор.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— Ну, как ты? Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? — поинтересовался врач.

— Вроде нет, — как-то задумчиво ответил я, старательно прислушиваясь к своим ощущениям. У меня, и правда, ничего не болело.

— Это хорошо, — по голосу врача было слышно, что он доволен. — Тогда можно я тебя осмотрю?

— Конечно, — не стал отказывать я.

— Сядь, пожалуйста, — попросил Константин Викторович.

Я послушно сел на кровати и пододвинулся поближе к краю. Врач же подошёл ещё ближе ко мне и начал меня осматривать. Пару минут он то трогал моё лицо, то слушал моё дыхание, то просто меня осматривал, а потом отступил от меня на один шаг и выдал:

— Думаю можно уже снимать повязку.

— Вы думаете, что уже пора? — в голосе папы я услышал волнение. — Может ещё рано? Может ещё немного подождать?

— Больше не имеет смысла ждать, — твёрдо сказал врач. — Пора снимать. Какой смысл долго тянуть? Всё равно ему придётся это узнать. Лучше уж сделать это сейчас, чем долго тянуть. Пора. Скажете это сами или мне рассказать?

— Я…. Я даже не знаю, — промямлил папа.

— Он должен это знать, — стоял на своём врач. — Надо сказать!

— Что сказать? — ничего не понимал я. — Что я должен знать?

— Макси, — как можно медленнее и ласковее начал папа, заставив меня сильно напрячься, — дело в том, что, когда на вас напали и в тебя брызнули химией…. Ну, ты наверно это почувствовал…. Твои глаза серьёзно пострадали! Мы не знаем, что это было, но ты получил сильный химический ожог. Врачи делали всё возможное, чтобы ты сильно не пострадал, но… зрение восстановить не получилось. И ты…. Ты…

— Я больше никогда не смогу видеть? — тихо спросил я, поняв, что боится сказать мне папа. Только это папа мог бояться мне сказать.

— Да, — за место папы ответил врач.

Я лишь молча опустил голову. Я не ожидал такое услышать и это было просто ужасно.

— Макси, ты в порядке? — полюбопытствовал папа, и я почувствовал его взгляд. Он старательно вглядывался в моё лицо, видимо, пытаясь понять, насколько сильно я переживаю.

Я лишь молча кивнул. Мой язык словно онемел, и я не мог сказать ни слова. К тому же я чувствовал, что, если я заговорю, то тут же расплачусь. Поэтому было лучше молчать.

— Ладно. Давай я сниму повязку, — решительно сказал врач и снова подошёл ко мне.

Я поднял голову, и Константин Викторович начал медленно и аккуратно снимать с моих глаз повязку. И вот наконец-то повязка была снята.

— Ну, что? — не отходил от меня врач. — Как ты теперь себя чувствуешь?

Я, ничего не отвечая, начал поворачивать голову из стороны в сторону. Я ничего не видел! Перед моими глазами была лишь одна чернота и ничего кроме неё. Даже не было никакого просвета, чтобы понять, где окно. Я не видел ничего! По моим щекам потекли две слезинки, которые я не смог сдержать. Осознание того, что теперь я ещё и слепой, ударило по мне очень сильно.

Папа же быстренько убрал с моих щёк капельки слёз и приобнял меня за плечи, надеясь, что так сможет меня поддержать и успокоить.

— Я пока оставлю вас, — врач поспешил покинуть палату, оставив меня и папу наедине.

Папа ещё крепче приобнял меня и погладил по голове. Но я даже не обратил на это внимания. Я понимал, что больше никогда не смогу увидеть папу, не смогу увидеть солнце, рассвет и закат…. Я даже не увижу больше Володю, который мне всегда так не нравился. И от этого я приходил в ужас. Теперь вся моя жизнь погружалась во мрак, и изменить что-то я был не в силах. Отныне я был вынужден проживать свою жизнь вслепую, не видя этого прекрасного мира, который так любил.

— Макси, тебе надо поесть, — сказал мне папа, держа в руках тарелку с супом, который дали в этой больнице на обед. — Тебе нужны силы.

— Я не голоден, — отвернул я голову в сторону. У меня, и правда, не было аппетита, и мне кусок в горло не лез. Тем более у меня не было желания есть больничную еду, которую я не любил.

— Ну, Макси… — продолжал меня уговаривать папа.

Я же лишь покачал головой и немного отодвинулся. Я сидел на своей больничной кровати, от которой меня уже просто тошнило. Меня тошнило от всего вокруг. Мало того, что мне было скучно и совсем нечем заняться, так ещё я был вынужден едва ли не целыми днями сидеть на этой кровати. А что мне ещё оставалось? Да, я иногда ходил в туалет, но на этом всё и заканчивалось. Больше я никуда ходить не мог, разве что только с папой, но он тоже не мог сидеть со мной целыми днями. А сам я ничего не видел и не мог чем-то заниматься или хотя бы ходить по коридору. Я итак ходил, пробираясь на ощупь, чтобы ни во что не врезаться и ни в кого не врезаться. Так что я был вынужден сходить с ума от скуки на своей больничной кровати, совсем ничего не делая. Я мог только слушать музыку и всё, но у меня даже не было настроения, чтобы слушать музыку. Я слушал её лишь только тогда, когда мне становилось совсем скучно. Но сейчас хотя бы рядом со мной был папа, и я мог с ним поговорить. Только он решил зачем-то понадоедать мне с едой, которую я совсем не хотел.

— Ладно, — сдался наконец-то папа и поставил куда-то тарелку. — Может, попозже захочешь.

Не удержавшись, я фыркнул, уверенный в том, что не захочу потом этот суп. Но говорить я ничего не стал. Папа всё это время, что я лежу в больнице, постоянно меня уговаривал поесть и сейчас он точно от меня не отстанет и через какое-то время продолжит уговаривать. Не имело смысла ему говорить, что я точно не