Сны суккуба - Райчел Мид

Австрийскую сосну прислали работники книжного магазина.

«Сюрприз! — гласила вложенная карточка. — Поучаствовали все! Ты больше не Скрудж!»

Подписана она была действительно всеми, в том числе и Сетом.

Я посмотрела на груду коробок.

— Рождественское чудо. Не было, не было ничего, и вдруг — лес.

— Вот и хорошо, — сказала Ясмин. — Давай помогу установить.

Я взглянула на нее удивленно.

— Ты разве не к Винсу пришла?

Она покачала головой.

— Нет, с тобой поговорить.

Вот те на…

Елки мне после такого заявления ставить совсем не хотелось, но, раз уж этого желало существо куда более могущественное, чем я, пришлось. Проще всего было справиться с подарком Картера. Его я поставила на подоконник, под которым имелась розетка, подключила. Оптоволоконная хвоя засияла поочередно бледно-розовым, фиолетовым, зеленовато-голубым и белым.

— Боже, — сказала я. — Прямо как лавовая лампа.

— А мне нравится, — заявила Ясмин. — Довольно смело.

Вид у нее был на удивление радостный и взволнованный. Словно у ребенка на утро после Рождества. Казалось бы, столько елок, столько праздников должна была повидать за свою жизнь… но, похоже, так и не привыкла.

— Давай теперь поставим эту, благопристойную. — Она показала на елку Питера.

И, когда мы развешивали фиолетовую гирлянду на «зимних мшисто-зеленых» ветках, наконец приступила к делу.

— Винсент мне все рассказал. — Ясмин помолчала, закрепляя петлю. — Я рада, что твой друг в порядке.

— Я тоже. Повезло ему. Не будь там Винсента…

Мы еще помолчали. Я терялась в догадках, зачем ей этот разговор. Боится, что я открою кому-нибудь их тайну? Но не станет же она угрожать переломать мне ноги, чтобы я не проболталась? И вдруг поняла — ей нужно утешение. Мысль была безумная и пугающая. Ангел. Тот, кто дарит надежду и душевный покой. Тот, кого молят об утешении все остальные. Здесь, передо мной… ищет поддержки у адского создания.

— Повторяю, — сказала я, — то, что говорила Винсенту. От меня никто ничего не услышит.

— Верю. — Вид у нее стал сконфуженный. Ангела не обманешь — они знают, правду ли им говорят.

— Но не понимаю. Почему?.. Ведь у тебя будут большие неприятности, если твое начальство — тот же Джером — обо всем узнает.

Верно. И Винсент об этом предупреждал.

— Ваша сторона просто взбесится.

— А ваша — нет? Простит, если узнает? — спросила я.

Она отвела взгляд, подвешивая розового стеклянного голубка.

— Послушай, — сказала я. — Да, я работаю на ад. Но почему-то не испытываю удовольствия от чужих страданий. Особенно от ваших… вы оба мне нравитесь. Я не хочу, чтобы у вас были неприятности. И не считаю ваши отношения не имеющими права на существование. Опасными — это да…

— С какой стороны? Любовной или нефилимской?

Я пожала плечами.

— Рискованно и то и другое.

Ясмин улыбнулась.

— Ты очень спокойно рассуждаешь о нефилимах. Большинство наших готовы бежать куда глаза глядят.

— Я знала одного. — Я повесила на ветку сверкавший блестками фиолетовый шар. — Встречалась с ним. Он был очень страшен, это правда. Убивал из мести. Но по большому счету… не знаю. Не такое уж он и чудовище. Не его вина, что он родился нефилимом.

Роман был сейчас далеко, и это радовало. Он представлял собой слишком большую угрозу и для меня, и для всех, кого я любила. И все же в нем было что-то притягательное. Почему мы и встречались, пока не грянул гром. Я понимала его усталость от вечных игр, которые ведут небеса и ад. Его желание от них освободиться. Он предлагал мне бежать с ним. И я до сих пор жалела иногда, что не сделала этого.

— Да, — сказала Ясмин. — Они не виноваты, что родились нефилимами. Но их существование напоминает нам о нашей вине… нашей слабости.

Она раскрыла ладони, заглянула в них, словно в поисках какого-то ответа.

— Высшие бессмертные не желают признавать свою слабость. — Ясмин со вздохом опустила руки. — Ангелы в особенности. Гордыня, наверное. Никто не совершенен… кроме нас — как нам нравится думать. Мне нужно было все это прекратить. Давно.

Я вскинула голову.

— Но ты же его любишь.

— Иногда любить означает делать то, что окажется благом в конечном итоге. Не то, что хочешь, а то, что нужно.

— Допустим. Но прекратить… это уж слишком. Должна быть какая-то возможность…

Тут дверь открылась и вошел Винсент. Ничуть не удивился, увидев нас вдвоем, — конечно, издалека почувствовал наши ауры. Взгляд его встретился со взглядом Ясмин, и в комнате словно сверкнула молния. Оба засветились так, что мой суккубовский ореол, как мне показалось, не шел с этим ни в какое сравнение.

Увидев мой святочный лес, Винсент удивился. Но тоже поспешил на помощь и радовался, наряжая елку, не меньше, чем Ясмин. Друг к другу они не прикасались, тем не менее, как и в прошлый раз, близость между ними была заметна. Взгляды, интонации… никаких прикосновений не надо. Она просто бросалась в глаза, и я только диву давалась, как могли ее не замечать остальные ангелы. Может, из-за гордыни, которую упомянула Ясмин? Самонадеянно полагая себя совершенством, к недостаткам друг друга они были слепы. А я, всю жизнь игравшая на чужих слабостях, знала, где и что искать…

Елку Питера мы нарядили, и для последней, присланной из магазина, я достала прошлогодние украшения — те, что не погибли в огне. И, когда мой лес превратился наконец в райский уголок, Ясмин с Винсентом попрощались со мной и ушли. Что за божественная миссия привела их в Сиэтл, я по-прежнему понятия не имела, но уж важной она должна быть в любом случае. И казалось несколько странным, что они отвлеклись от нее ради того, чтобы украсить мой дом.

Убирая коробки, я думала о словах Ясмин. Любить — значит делать не то, что хочешь, а то, что нужно… так было, в общем-то, и у нас с Сетом. Хотелось заниматься любовью. Но нужно было воздерживаться.

Еще я думала об Эндрю, священнике, который был таким невероятно добрым и причинил мне столько боли. Неделю не вспоминала, но сейчас, пока руки бездумно занимались уборкой, в памяти вновь начали всплывать видения прошлого.

Он оставался бастионом непорочности, как я ни старалась. Это меня и огорчало, и забавляло. Тогда я еще не понимала, что мне попросту хорошо рядом с ним. Поняла много позже. Постепенно меня стал интересовать он сам, а не очередная победа на сексуальном фронте. И было ясно, что он тоже ко мне неравнодушен.

…Однажды мы поссорились. Тот ясный, солнечный день запомнился мне навеки. Я отправилась повидать Эндрю и нашла его в огороде при церкви. Устроилась в стороне, оберегая от грязи желтое шелковое платье, подаренное епископом. Эндрю стоял среди грядок на коленях и, не беспокоясь о чистоте, усердно возделывал скромный церковный надел.