О Сталине с любовью - Любовь Орлова

Причина первая — мой рабочий график насыщен настолько, что даже в поездах мне приходится работать. Заучивать, репетировать, что-то писать. Люблю в дороге отвечать на письма. Попутчики, едущие в одном купе со мной, невольно мешают мне работать.

Причина вторая — оборотная сторона моей известности. Попутчикам хочется общаться со мной. Я бываю вынуждена отложить дела и поддерживать общение, которое порой затягивается едва ли не до утра. В результате я не только не работаю, но и не высыпаюсь. Некоторые мужчины буквально атакуют меня своим вниманием. Все, разумеется, делается в рамках приличий, но назойливое внимание досаждает.

Причина третья — у меня очень чуткий сон. В поезде, под убаюкивающий перестук колес спится хорошо, но вот храп соседа по купе не даст мне заснуть.

— Я не избалована и не требую к себе особого отношения, — сказала я в завершение. — Просто надо учитывать, что, приехав на место, я не отдыхаю с дороги сутки-другие, а сразу же включаюсь в рабочий процесс. Мне некогда доделывать то, что я не успела сделать в поезде. Для этого приходится ломать график, как-то ухитряться выкраивать время. Если я не высыпаюсь, то, конечно же, работаю хуже. Вот поэтому я и стараюсь ехать в отдельном купе.

Я никогда не рассказывала Сталину об этом. Кто-то другой сказал. Не исключаю, что то был навет — вот, дескать, Орлова зазнается, никого рядом с собой в купе видеть не хочет. Известность часто приводит к беспричинным обвинениям в зазнайстве и пр. Мои объяснения Сталин принял без возражений и вопросов.

Со временем копятся памятные предметы, добавляются к тем, что остались от родителей. Расписная тарелка с гарным парубком и не менее гарной дивчиной, которую папа купил в Киеве, напоминает и о папе, и о Киеве, и об одном актере, на которого сильно похож парубок. Вот мамина любимая шкатулка, в которую мы с сестрой в детстве так любили заглядывать тайком… Вот «Кавказский пленник» с автографом Льва Толстого… Вот чугунный орел, подарок челябинских рабочих… Орлов в моей «домашней коллекции» хватает. Самых разных, есть даже один фарфоровый… Что подарить Орловой? Конечно же — орла! Честно говоря, ничего «орлиного» я в себе не замечаю. Фамилия? А что такое фамилия? Условность, достающаяся нам по воле случая. С таким же успехом я могла бы быть Курицыной или Ивановой.

Памятные вещи, реликвии — это наша собственная, личная история, личный музей. Перебираю «экспонаты», и с каждым разом все явственнее и ярче становятся воспоминания. Причудливая особенность памяти — что-то стирается, но то, что осталось, со временем становится все ярче. Можно подумать, что воспоминания «тренируются» от частого обращения к ним.

Начала радоваться тому, что вдруг взялась за эти записи. Такое чувство, что я не только отдала долг памяти Сталина, но и многое переосмыслила. Пишу ведь не только о Сталине, но и о себе. Теперь понимаю, для чего и почему люди пишут мемуары. Впрочем, все люди разные, у каждого есть свои резоны, свои мотивы. Я, например, точно знаю одно — только для себя и только о себе я бы ничего писать не стала. Одно время Г.В. уговаривал меня на книгу, предлагал вместе с ним написать о кино. Г.В. хочется написать хронику советского кинематографа. Удивляюсь, зачем ему нужна я, ведь он и в одиночку превосходно справится. Г.В. утверждает, что картина, увиденная одним глазом, кажется плоской. Для полноценного объемного видения нужно два глаза. Объяснение красивое, но я не чувствую в себе такого запала, чтобы взять, да замахнуться на хронику, даже с таким соавтором, как Г.В. Как-то раз в шутку предложила Г.В. взять в соавторы Пырьева. Оба они, если можно так выразиться, стояли у самых истоков советского кино.

— Как можно! — притворно (а может, и не притворно) ужаснулся Г.В. — Мы с Иваном даже заглавия не успеем придумать, рассоримся на первой же строке, решая, чью фамилию писать сначала, а чью потом. Я буду настаивать на алфавитном порядке, а Иван начнет бубнить, что алфавит ему не указ. Эх, видимо, придется писать самому…

Напишет ли? Получится ли? Мать одной из моих подруг, прекрасная актриса, чья известность уходит корнями в дореволюционное время, долго собиралась написать о дореволюционном русском театре. Когда же написала, то получилась не книга о театре, а просто мемуары. Интересные, содержательные, но мемуары. Вдруг и у Г.В. получится то же самое? Хроника советского кино — дело непростое. Но нужное. На мой взгляд, рождение нового советского искусства непременно должно быть запечатлено, задокументировано для потомков. По всем направлениям — советское кино, советский театр, советская литература и т. д. Это же уникальный, очень интересный процесс. Я имею в виду не отдельные произведения, посвященные тем или иным вопросам и событиям, а полное, всестороннее, обстоятельное описание, настоящие хроники. А то ведь уходят люди, и с ними уходит эпоха. Многие ли сейчас знают или помнят о Теревсате, Театре Революционной Сатиры? А ведь это был один из первых революционных театров. Гражданская война, разруха, голод не были ему помехой. Театр этот, при всех его недостатках, превосходно выполнял свое главное предназначение — вселял в нас веру в светлое будущее, укреплял наш дух, давал понять, что все трудности преодолимы, что жизнь непременно наладится. Сейчас в здании на улице Герцена[91], где когда-то находился Теревсат, располагается другой театр — имени Маяковского[92]. А многие ли помнят театр «ПереТру» (сокращение от «передвижной труппы»), созданный несколькими энтузиастами, среди которых был и Г.В.? А ведь ни одна картина без нескольких штрихов не может считаться полной. Выдающееся запоминается, остается в истории навсегда, но ведь и не очень выдающееся интересно с точки зрения опыта и полноты исторической картины. Советское искусство ждет своих историков, пытливых, внимательных исследователей.

Из мифов и сказок, которые сочинены про актеров, мне больше всего нравится рассуждение о том, что актеры настолько привыкают притворяться, играть роли, что перестают быть самими собой. Выводы обычно следуют нелестные. Так рассуждают люди, не имеющие ничего общего с нашей профессией, не причастные к ней, ничего о ней не знающие, люди, у которых не все гладко с логикой. Как можно перестать быть самим собой, играя роли? Роли — это роли, а жизнь — это жизнь. Если роль становится жизнью или если жизнь и роли меняются местами, то это уже говорит о психическом расстройстве. Иногда такое случается, но нельзя сказать, что подобное вызывается работой, игрой в кино или на сцене. Для психического расстройства необходимы определенные предпосылки. Я сыграла много ролей, но как была, так и остаюсь Любовью Орловой. И ни одна роль ни в чем не изменила ни моего мировоззрения, ни моего характера. Да и сам характер не «стерся» от того, что я играю. «Стерся» характер! Однажды в Куйбышеве[93] меня так и спросили: «Не стирается ли характер от вашей работы?» Разве характер может «стереться»? Г.В. так понравилось это выражение, что он даже хотел вставить его в «Весну», но потом передумал.