На то и волки - Александр Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Басалай дома? – спросил Данил.
– Для тебя – всегда дома, драго! – отозвался с крыльца сам Басалай. – Изумрудик, что ты встал на дороге у хорошего человека? Проси в дом, растяпа! Здравствуй, Данил!
– Здравствуй, шэро баро,[9] – сказал Данил, входя во двор. – Ехал вот мимо – дай, думаю, навещу Басалая, как-то он там?
Оказалось, когтями скребся и урчал шатавшийся по двору медвежонок, небольшой еще, месяцев четырех, и оттого весьма уморительный. Он мельком глянул на Данила, но подходить не стал, подался в глубь двора, отчаянно косолапя.
В доме было чисто, ковров с прошлого раза явственно прибавилось, да и телевизор в красном углу оказался уже другой, модный «тринитрон». Видак работал, и на экране мельтешили американские полицейские машины, черно-белые, как пингвины.
– Смотрю вот, – сказал Басалай, пододвигая ему кресло. – Тяжело людям жить в Нью-Йорке, право слово. Стоит тебе хоть немножечко нарушить законы, – как примчится орда с жуткими револьверами, со снайперами, примутся орать в динамики, а в каждой машине привинчен компьютер, и такие гадости про тебя рассказывает… Граза![10] Сейчас принесу для дорогого гостя хорошего угощения. Один я сегодня, если не считать растяпу Изумрудика, жена, извини, поехала к сестре…[11]
Он принес поднос с бутылкой молдавского коньяка, золочеными чарочками и открытыми баночками с импортными орешками и прочей закуской.
– Только скажи, Данил, угощение готовить начнем…
– Спасибо, не трудись… – Данил взял чарочку, отпил глоток. Коньяк, конечно, был не «киржачского розлива», настоящий. – Как жизнь, Басалай? Без особых хлопот?
– Когда это мы жили без хлопот, драго… Ты большой человек, у тебя уйма людей на посылках, а бедному цыгану самому нужно за всем уследить, всем угодить и никого не забыть, вот что характерно, иначе обидятся…
– У всех, знаешь ли, хлопоты, – задумчиво сказал Данил, поставив чарочку. – И зря ты говоришь, Басалай, будто нет у меня хлопот… Еще какие.
– У большого человека – мелкие хлопоты, у мелкого человека – большие… Ты большой человек, Данил.
– Мелкие хлопоты – они, знаешь ли, еще надоедливее. Вроде занозы. Заноза у меня завелась, Басалай. И подхватил я ее, гуляя по твоим дорожкам… Хороший ты человек, шэро баро, и люди у тебя хорошие, да при многолюдстве всегда выходит так, что заведется паршивая овца, хоть ты плачь…
Басалай выжидательно смотрел на него. Красив был барон и эффектен, спору нет – хоть библейского патриарха с него пиши, серебристые ниточки светятся в буйной шевелюре и расчесанной бороде, но в густых бровях ни следа седины. «Вот так, должно быть, наши предки-арийцы и выглядели, – подумал Данил, – пока не раскололись на индийцев, славян и прочих немцев…»
– Я вас чем-то обидел, Данил? Наис девлескэ,[12] ничего за собой не знаю… Или мои ребята напроказили?
– Я даже и не знаю, то ли это еще твои ребята, то ли уже не твои…
– Слушай, говори яснее, прошу тебя. Ты человек ученый, диплом есть, Брежнева охранял и насмотрелся, должно быть, на умных и больших людей… А я – цыган неученый, запутанных слов не понимаю, мне, дураку, нужно попроще…
Самую чуточку Басалай нервничал, конечно. Данил не верил, что в доме, кроме них, один Изумрудик, парочка ребят со стволами всегда найдется… Только ребята, сколько бы их ни было, не спасут, если настанут серьезные разборки и тебе объявят, что оттоптал ты, стервец, чью-то любимую мозоль…
– Я тебя, Басалай, люблю и уважаю, – сказал Данил. – Все мы тебя любим и уважаем. И живется нам в нашем маленьком городке вроде бы мирно, как положено соседям… – он умышленно тянул, дипломатия тут была самая что ни на есть восточная. – Но вот заведется вдруг паршивая овца…
– У меня?
– У тебя, Басалай. У тебя, пативало ром.[13] Жора Хилкевич – твой человек?
– Мой. Хороший мальчик, вежливый, маркетингу обучался. Цыгане, Данил, люди простые, деньги привыкли в холстину заворачивать, а холстину класть под кровать, так уж приучены. Чтобы вложить денежку не в пустые бумажки, каких нынче развелось неописуемое количество, а в хорошее дело, без таких ребят не обойтись, пусть они и не цыгане… Неужели Жора тебя как-то надул?
– Боюсь, шэро баро, он в первую очередь тебя надул… – сказал Данил. – Твой мальчик опасно заигрался с Бесом. Потому я и говорю честно – не всегда уже понимаешь, чьими стали твои мальчики… Не знаю, как он работал на тебя, но в последнее время твой Жора влез в наши дела так, что впору идти жаловаться стороннему человеку, чтоб рассудил…
– Данил, а ты его ни с кем не путаешь? – серьезно спросил Басалай. – В самом деле, Жора честно работал все, что ему поручали. Слышал я, конечно, что он и с Бесом пару раз покурлыкал, но ты же знаешь – иногда без дипломатии не обойдешься.
– Это уже не дипломатия, – сказал Данил. – Не далее как сегодня он на меня пытался натравить мальчиков с Восточного, а потом из его машины палили по моей, как, прости господи, задрюченные ковбои… Я к тебе не жаловаться пришел, Басалай. Не такой я хилый, чтобы жаловаться. Я к тебе пришел сказать: «Не пройдет и получаса, как мы твоего Жору обидим так, что мало ему не покажется. И поскольку лично я тебя уважаю, пришел предупредить, как честный человек. Если что-нибудь имеешь против, говори сразу, будем перестраивать диспозицию на ходу. С учетом того, что Басалай заупрямился, хоть и знал, что обида наша велика…»
Басалай задумчиво прикрыл глаза. Данил знал: сейчас под высоким лбом идет молниеносная и тончайшая работа мысли, недоступная лучшей вычислительной машине.
– А по-другому ты никак не можешь? – Басалай открыл глаза.
– Увы… – развел руками Данил.
– Ну, коли ничего не поделаешь… Да в конце концов, он и гажи[14]… И не ты первый про него говоришь плохое… Ничего тут не поделаешь, Данил. Сам виноват. Со родес, кода аракхэс – что ищешь, то и найдешь… Разбирайся с ним как хочешь, только постарайся сделать так, чтобы потом обо мне никто не подумал ничего плохого…
– Уж за это не беспокойся, – сказал Данил. – Значит, без обид, шэро баро?
– Какие обиды? Вы мне сделали добро – я вам всегда готов добром ответить. – Он бросил быстрый взгляд в сторону двери в соседнюю комнату (определенно там был кто-то), понизил голос: – Данил, как между старыми друзьями: нет ли на продажу царского золота? Твоего личного? Болтают, завелось у вас сумнакайорро…[15]
– Откуда? Да еще у меня?
– Мое дело – сторона, не хочешь, не говори. Но если надумаешь – лучше меня никто не заплатит. Могу даже зелеными.
– Да с чего ты взял?
Басалай подмигнул:
– Данил, помнишь нашу Дарку?
– Такую не забудешь, – хмыкнул Данил.
– Фантомас вокруг нее вьется, как граст[16] вокруг кобылки. Зовет в жены, чтобы все было по-честному. И говорил ей на днях, будучи подпитым, что вы с Кузьмичом выкопали-таки клад Булдыгина, сплошь монеты с разными императорами, только он его у вас отнимет и увешает Дарку империалами от ушей до пяток. Положим, не Фантомасу отбирать у вас клады, но слушок этот он не сам выдумал, гуляли такие разговоры… Словом, если будешь искать покупателя на монеты – лучше друга Басалая никто не заплатит.
– Тьфу ты, – сказал Данил. – Да не было никакого булдыгинского клада, чтоб я так жил. А Фантомас уже империалами никого не увешает, хлопнули Фантомаса с утра пораньше…
– Пхандало леско дром![17] – черные глаза цыганского барона засветились неподдельной тревогой. – Вот, значит, как… Ну, прости, если не то сболтнул…
«Второй раз уже всплывает базар о кладе, – угрюмо подумал Данил. – Поневоле начнешь хвататься за любую соломинку – может, Булдыгин и в самом деле не все успел выкопать, сбегая в заграницы? А Вадик проведал. А Бес проведал, что Вадик проведал… только куда пристегнуть при такой версии наркотики в стульях и прочие головоломки?»
Закрывая за собой высокую зеленую калитку, он имел все основания занести в свой актив еще один плюсик: этикет соблюден, как и положено меж белыми людьми, отдал Басалай своего нашкодившего кадра. Положим, он и так не особенно ерепенился бы, будучи поставленным перед фактом, но правила хорошего тона требуют дипломатии…
…Они рванули из двух резко затормозивших микроавтобусов, как черти – дюжина верзил в камуфляже и спецназовских черных масках с дырками для глаз и рта, обшитыми красной тесьмой ради пущего форса. Двое остались на стоянке, а остальные в хорошем темпе бросились к низенькой кирпичной мастерской. Данил бежал третьим. Дверь отлетела от пинка массивным черным ботинком, они ворвались внутрь, под яркий свет, рассыпались в обе стороны, навели короткие автоматы.
– На пол, суки! – заорал Степаша. – Всем лежать! – и чиркнул короткой очередью по ближайшей грозди ламп.
Застигнутые врасплох торопливо плюхались на пол, кто-то промедлил, и ему тут же прилетело под ребра подошвой, а подошва была толстенная. Шестеро гавриков – причем двое столь испуганно скорчились, закрывая ладонями головы, что были людьми явно сторонними, но Данил не собирался сейчас вдаваться в такие тонкости.