Любовь под прицелом - Аркадий Карасик

— Была Ольга. Я с ней расстался, но развод оформить но успел…

— Бывает и такое… Кем тебе приходится Любовь Серегина?

— Фактически — жена…

— Ну что, хлопцы, поможем двоеженцу, а? Парень он для зоны ценный, ему не грех и помочь… Лаврентьев, проконсультируйся у местных юристов… Через недельку доложишь…

Я оглядел доброго подполковника. Ни разу еще не приходилось встречаться с отзывчивыми ментами.

Похоже, Любаша зря времени не теряет. Неужели ей удалось свести «полезное знакомство» с самим начальником? Иначе откуда у него необычная заинтересованность в судьбе осужденного за соучастие в убийстве? Чувство человеколюбия у большинства тюремщиков удаляют при поступлении на службу. Как вырезают ненужный и вредный аппендикс.

Значит, Любаша… Ну что ж, время покажет, прав я или ошибаюсь.

Радик обрадовался, узнав о том, что будет работать со мной — заскакал вокруг, охлопывал меня, тормошил, обнимал.

— Молоток, Колька, ох, какой же ты молоток! Признайся, в роду цыганов нет, а? Может быть, прадед побаловался с горячей цыганкой или красавец цыган провел ночку с бабкой? Не обижайся, друг, в жизни все случается… Цыган — верный человек, преданный друг, добра не забывает, зла не прощает… Давно глаз на тебя положил, а теперь ты мне дороже брата кровного, так и знай, ближе отца с матерью. Голову за тебя положу, обидчику твоему кровь пущу…

Я с трудом утихомирил новоявленного «братца». Полночи внушал азы поведения в гараже. Автомеханик из парня, как из меня гинеколог. Первая же ошибка — вылетит цыган из гаража,

и мне достанется за обман.

— Пока руку не набьешь, будешь на подхвате. Подай-отнеси. Понял? Гайки крутить и то — по моей подсказке… Дошло? Самостоятельности — никакой. Потом, когда научишься азам, разрешу — по мелочевке, а пока слушайся меня, как цыганского барона…

— Не как барона, как отца родного буду слушаться! — глядя на меня, как на икону, заверил Радька. — Зинке прикажу ежедневно молиться за тебя… Приедет — коньяк привезет, разную хурду-мурду — все тебе, сам не притронусь…

Радик оказался неоценимым помощником. Понимал с полуслова, выполнял только бегом. Сообразительный от природы, он быстро усвоил труднодоступные для новичка термины. Если я, копаясь в двигателе, бросал: ключ на семнадцать, то требуемый инструмент тут же попадал мне в руки. Переспрашивал редко и всегда по делу… Просто талант!… Черт его дернул катать зазнобу на

чужой иномарке!

— Чем занимался до ареста? — однажды спросил я цыгана.

— Думаешь, воровал? — обиделся Радик. — Я не щипач и не форточник, чужого никогда не брал… Тот самый распроклятый «мерс», чтоб у него сразу все шины полопались, после прогулки припарковал на старое место. Даже сиденья протер, чтобы

они моей бабой не пахли. Если бы ханыга-владелец не засек ничего бы не случилось… Капиталист сучий! Шум поднял, будто я у него бумажник спер, квартиру почистил, жену трахнул. Милиция — тут как тут… Машинка «мерседес» классная, ну, словно корабль какой. Девка, которую тогда прокатил, обалдела, ей-бо, обалдела…

— Зинка все это тебе простила?

— А куда она денется? Цыганка — хорошая жена, все понимает, все прощает… Не то — по стене размажу, на куски порежу!

Радик делал зверское лицо, сжимал руки в кулаки… Но я знал — напускное. На самом деле он до безумия любит свою Зинку, просто умирает по ней. Бывало, заявится вертухай: Власов, собирайся, жена пришла. Радик — бреется, чистится, одеколонится. Руки дрожат, на лбу пот выступает. Возвращается после свидания и хвастает: моя Зинка лучше всех, что на работе что в постели…

Меня он только и называл: любимый брат мой…

И вот однажды цыган, не на словах, а на деле доказал свою любовь и преданность.

Дело в том, что многие зеки смотрели на нашу «ударную» работу искоса. Исчезают сразу после утренней баланды, на обед и ужин когда приходят, когда не появляются. И начальство терпит явные нарушения порядка! Значит — не чисто. Уж не стукачи ли завелись в бараке? Уж не пасут ли эти двое барачного пахана? Не пора ли разобраться с сявками?

Но главное, что настораживало подозрительных зеков — придуманное ими же общение авторемонтников с заказчиками с воли. Предполагаемые контакты — получение левых денег, значит, благ в виде спиртного, наркотиков. И все это достается сявкам! Никто в этом не сомневался.

— Отойдем, побазарить нужда пришла, — буркнул мне небритый зек в бане, кивнув в сторону натужно плюющихся душевых сеток.

Я подчинился. Краем глаза заметил, как насторожился Радик, как, спрятав за спиной обрезок оставшейся после ремонта трубы, двинулся следом. 1

— Вот что, фраер, базар такой: нюхалка кончилась, махра обрыдла, жратва хреновая. Раздобудешь — жив останешься, нет — замочим… Пощипай мужиков, которым машины клепаешь.

Может быть, я и подчинился бы, но все переговоры с заказчиками, включая получение платы за ремонт, выписку квитанций, даже составление калькуляций, старшина взял на себя. Нас к заказчикам и близко не подпускали. Такое условие выдвинул начальник режима, тот самый пожилой майор.

Объяснять это зековскому рэкетиру бесполезно. Все равно не поверит. В баньке мыться и не замочиться?

— А почему я должен…

— Попридержи, сука, метлу! — зашипел зек. — Я тебя с говном смешаю и жрать заставлю!

Возле душей появились еще двое. Они отрезали мне дорогу в раздевалку, в которой во время помывки дежурил прапорщик с двумя солдатами охраны.

Положение безвыходное, избиения не избежать. Сопротивляться в таких случаях не рекомендуется — вполне могут придушить. Говорят, такие случаи уже были.

Я растерялся и был готов уже пообещать и деньги, и наркотики, и заморские сигареты…

Вдруг между мной и рэкетирами возник цыган. Худой, взъерошенный, смуглый, он походил на черта, выскочившего из преисподней. Запрыгал перед опешившими зеками. Взмахивая куском трубы, истерически заорал:

— Не дам! Вначале меня замочите, потом до Кольки доберетесь!… Ах вы, петухи неощипанные, жеребцы кастрированные, паханов изображаете, да? Расшлепались, безмозглые ослы, мозги раскисли от нюхалки, да? Не соображаете, что зекам башли не доверят, что их до вольных не допустят?… Ишь ты, мочить задумали, твари ползучие… Да я вам сейчас последние мозги повышаю!

Радик кривлялся, подпрыгивал, непрестанно бранился. Настолько замысловато, что я не выдержал и, несмотря на серьезность обстановки, расхохотался.

Зеки, ворча, отступили.

Только в раздевалке я понял: цыган перепуган не меньше моего — до дрожи в коленках, до слез. Именно от испуга — истерические вопли, бешеные скачки вокруг рэкетиров, угрозы.

Но не отступил тщедушный парнишка перед тремя здоровенными мужиками, не спасовал… А ведь понимал, не мог не пониматьь, что ничего со своей игрушечной трубкой не сделает, видел, что

в руке одного из зеков угрожающе чернела заточка…

— Неужто полез бы в драку? — недоверчиво спросил я цыгана в гараже. — Тебя бы одной соплей перешибли…

— Полез бы, еще как полез, — гордясь своим поступком, заверил меня Радик. — А ты разве оставил бы брата в беде?

— Конечно… не оставил… Ты не отвлекайся, шплинтуй как следует

— Ну?

— Лапти гну! — заорал я, стараясь скрыть замешательство. Полуграмотный сын кочевого племени дал мне наглядный урок верности. Без высоких слов и поэтических сравнений. Что перед его поступком высокие слова: человек человеку товарищ, друг… и так далее, не помню.

Дни шли за днями, недели за неделями.

Я с нетерпением ожидал свидания с Любашей. Личного, то есть, когда между нами не будет ни стекла, ни решетки.

И оно состоялось.

Небольшая комната с узкой кроватью, столом и двумя стульями, после барака казалась мне шикарными апартаментами. Мы стояли друг против друга, не решаясь обняться.

— Как ведёт себя твой «хулиган»? — шепотом спросила Любаша.

Знакомая словесная разминка, предваряющая слияние.

— Плохо ведёт. Не слушается, дерзит, — охотно включился я в игру.

Не пора ли наказать его — поставить в угол?

— Давно пора…

Я обнял девушку. Её непослушные руки расстегнули пояс брюк, опустили молнию на ширинке.

— Возьми меня, милый… Господи, как же я соскучилась по твоим объятиям!

Сдерживая нетерпение, я помог Любаше освободиться от блузки и джинсов, снял с неё комбинацию и лифчик.

Когда я вошёл в неё, скрипнули пружины солдатской койки.

— Так, любимый, так! — горячечно шептала она, будто помогала мне достигнуть нужной глубины. — Только не торопись, милый, дай мне почувствовать тебя…

Объятия, объятия… Кто способен измерить их силу и сладость? Комната с окрашенными масляной краской панелями давно не беленым потолком стала нашей. На целый час…

— Сняла комнату в соседней деревушке, — разнежено шептала Любаша, положив голову мне на грудь. — Хозяйка хорошая, чем-то напоминает Дарью Павловну… Работаю… Взяли на ферму доить коров… Дело нехитрое, освоила, выдаиваю не меньше других… Как твои дела?