Любовь под прицелом - Аркадий Карасик

Все это я поведал почти шепотом, с долгими паузами и горестными вздохами.

Лично я подобному представлению никогда бы не поверил, осмеял бы бездарного исполнителя и велел дюжим санитарам выставить его за двери. Главврач, немолодая женщина поверила. Мало того, сопроводила страдающего «соседа» к дверям палаты.

Через несколько секунд я уже сидел возле кровати Любаши. Она нисколько не изменилась, разве что сильно побледнела. говорила невнятно, короткими всхлипами, словно проталкивала каждый звук через решето пробитых легких. Я напряженно вслушивался в эти всхлипы-признания, и в голове выстраивались события, пережитые моей дорогой подружкой……Машину, в которой ее везли двое похитителей, омоновцы так и не догнали. Попрыгав по кочкам летного поля, она вырвалась на другое шоссе, через несколько километров свернула на проселочную дорогу… Поворотов было так много, и они были настолько одинаковы, что Любаша, несмотря на все старания, потеряла ориентировку… Да и зачем ей запоминать маршрут, эти сведения никому не передашь, а ей самой не вырваться из рук бандитов. Вели себя похитители на редкость вежливо и корректно. Они не угрожали ей расправой, не лапали ее, не пили водки и не матерились. Больше помалкивали, то и дело оглядываясь назад. Обычные ребята, веселые и задорные, опасающиеся наказания за допущенную шалость. Этакую легкую, почти невесомую шалость — похищение человека.

Любаша понимала, что веселье преступников напускное. Вызвано оно удачным побегом от опасности. В любой момент он может смениться звериной жестокостью.

Как это ни странно, но Любаша видела единственную возможность, способную избавить ее от бандитской расправы, Тихон. Он, конечно, распорядится не мучить свою бывшую любовницу, не пытать и, тем более, не убивать ее. Ибо право мучить и убивать принадлежит только ему. Использует ли ом это жестокое право, когда она окажется в московской квартире в его власти?

Но это — потом. К тому же Тихон — человек настроения…

Похитители доставили пленницу на железнодорожную станцию. Один молча сидел с ней в машине, второй пошел за билетами. После его возвращения ребята поменялись ролями: втором уселся рядом с пленницей на поломанную вокзальную скамейку, а первый угнал «жигули». Через полчаса он возвратился на попутке, пренебрежительно махнул рукой… Все понятно — новенькую машину бросили на произвол судьбы где-то на околице. Бросили небрежно, без жалости, как выбрасывают в мусорное ведро отработавшую батарейку… Да и что для этих людей десять-пятнадцать миллионов, когда главарь жонглирует миллиардами, часть которых прилипает к рукам подручных.

Соседям по вагону ребята представились кратко: братья везут заболевшую сестренку на консультацию к медицинскому светилу… Чем заболела? Многозначительное шевеление пальцем, скорбно опущенные головы… Все понятно — онкология… Любопытствующие мигом отстали, расспросов не последовало зачем травмировать и без того травмированных людей?

Кормили ее похитители щедро, денег не жалели. На столике в купе не переводились балык, икорка, копчености, шоколад, Горячее приносил из ресторана официант, за особую плату.

Соседи, заглядывая в их купе, умилялись. Говорят, что плохое растет поколение, делились они друг с другом. Плюет, мол, на все духовное, не верит ни в Бога, ни в черта, презирает сентиментальные вывихи, ни во что не ставит родственные отношения… А вот поглядите-ка — молодые люди скрашивают последние, может быть, дни жизни своей сестренке…

Так и добрались до Москвы…

Тихон встретил строго, но без ярости и жесткого блеска в прищуренных глазах. Только спросил: нагулялась? Не пора ли заняться делом?

Иное дело — Владька. Появился тот через две недели после Любаши. Злой, взъерошенный, отощавший. Едва не попал в руки сыщиков под Читой. А Пельменя схватили. Как бы тот ни выложил всего, что знал. Тут Владька покосился на девушку и приник к уху шефа. Только и слышно невнятное: бу-бу-бу…

Весть о своем подручном Тихон принял с недоверчивой улыбкой. Он никому не верит, всех подозревает. А вот в Пельмене почему-то уверен. Да и что может выдать следователям рядовой агент созданной им фирмы? Что может сказать путного какой-то официант затрапезного ресторанчика?

Владька горячо спорил, но потом пожал плечами. Его дело предупредить, пускай шеф разбирается.

В конце их разговора Владька показал на Любашу и вопросительно взглянул на Тихона. «Ты мне отдал ее, — перевела Любаша беззвучный их диалог. — Значит, я могу воспользоваться… — „Нет, не можешь. Да, я уступил тебе на время девку, но ты сам упустил ее. Теперь она принадлежит мне. Кому я ее продам — тебя не касается…“

На глазах Любаши выступили крупные слезы. Она снова превратилась в объект торговли. И это после счастливой жизни, когда она была не просто человеком, а человеком любящим и любимым.

С замиранием сердца девушка ожидала очередного «покупателя». Она, как никогда раньше, сознавала свое бессилие и… свою силу. Мысли о самоубийстве не приходили ей в голову — наоборот, она лихорадочно искала пути к спасению.

Между тем дни проходили за днями, от меня вестей не было, ничего не менялось в ее жизни. По-прежнему она жила в квартире, подаренной Тихоном… Всем своим отставным любовницам он определял «выходное пособие» — однокомнатное жилье в малопрестижном районе города. Любаше, как особо «отличившейся», была выделена «берложка» вблизи Кутузовского проспекта, почти рядом с Центром, неподалеку от «хаты» Тихона.

Внешне она была свободна, могла податься в любую сторону. Но Любаша знала, что ее сторожат. Один раз в неделю ей было приказано появляться в квартире Тихона, получать причитающуюся «пенсию». Платил Тихон не густо, но на жизнь хватало. «Пасли» ее все те же парни, которые вывезли девушку из Дубровки.

Она не раз замечала их, когда бродила по магазинам либо просто прогуливалась по Москве.

Конечно, можно исхитриться и исчезнуть, но что она станет делать, удрав от «охранников»? Привыкла к своей квартирке, к ежемесячным подачкам, к вольной жизни. Искать работу? А кто её потерял, кому нужна женщина без специальности, без опыта?

Однажды, когда Любаша появилась у Тихона, наступило то страшное, чего она боялась больше всего… «Сегодня ты встреться с одним мужиком, он заинтересовался тобой, — бесцветным голосом сообщил Тихон. — Не вздумай дурить — мигом припомню все твои грехи…»

Тогда к ней впервые пришла мысль о самоубийстве. Окна — без решеток, прыгнешь с седьмого этажа — никто не догонит, не остановит…

Но встреча не состоялась.

Днем в комнату к Тихону вбежал насмерть перепуганный парень, и что-то прошептал ему на ухо. Тишка засуетился, выгреб из шкафа заранее приготовленные ценности, приказал Владьке: бежим!

В коридоре оказалась замаскированная дверь, ведущая в соседнюю квартиру, также купленную предусмотрительным главарем. Оттуда — выход в другой подъезд. Или — на чердак.

Любашу охранял Владька. Она поняла — нужно немедленно бежать. В противном случае ее продадут очередному хозяину. Тем более что кандидат на эту должность уже нашелся.

Все ушли. В квартире — Любаша и Владька. Когда он схватил ее и потащил в открытую дверь, она собрала все силы и вырвалась. В прихожей уже слышались настойчивые удары в дверь, времени на уговоры не осталось. Любаша метнулась к окну, схватила стул, стоящий рядом. Так просто она не дастся.

«Черт с тобой, — заорал в полный голос Владька. — Мне не досталась, не доставайся никому, сука!» И ударил ножом в грудь…

Больше Любаша ничего не помнит…

Последнюю часть повествования я не расслышал, но понял. Девушка стонала, кашляла. В углах рта появилась струйка крови. Я бросился на поиски врача…

5

Шефа я заметил первый, едва сделал десяток шагов по центральной аллее парка. Сидел Тихон на берегу пруда, задумчиво глядя на водную гладь. Одет он был в красный пиджак и белые брюки, ярко раскрашенный галстук оттенял праздничный наряд. Рядом небрежно брошен бледно-серый плащ, покрытый такого же цвета беретом.

Вряд ли кто мог заподозрить столь респектабельного господина в причастности к бандитскому бизнесу. Обычный отдыхающий, углубленный в раздумья об очередной финансовой сделке.

— Здравствуйте, Тихон Петрович, — громко произнес я, остановившись в двух шагах от скамейки.

Тихон не вздрогнул, не вскочил с места, даже не повернулся ко мне.

— Садись, Коля… Решил испугать? Зря. Я тебя с самого входа в парк заметил…

Врет, снова врет! Если заметил, почему не пошел навстречу? Ложь стала для Тихона непробиваемым щитом, о который разбиваются все попытки закабаленных им людей освободиться от зависимости. За время общения с шефом я не услышал от него ни слова, даже отдаленно похожего на правду.

Я устроился на скамейке рядом, пристроив на спинке далеко не модный свой плащ.

Посидели, помолчали. Первым, как и положено, молчание нарушил шеф.