Не надо преувеличивать! - Е. Мороган

… Подмена кассеты означала для следствия большой шаг вперед… или, точнее, первый шаг. Кассета — Габриэлла — Петреску — пока что звенья цепи связываются… Петреску — Вылсан? Это более чем вероятно. Я возлагал большие надежды на расшифровку записанного на кассете разговора: он мог дать уверенность и позволить присоединить последнее звено. Кто из троих? События вчерашнего вечера то и дело приходили мне на память, время от времени перемежаясь обрывками разговоров с Барбу, Нае или Мирчей в предыдущие дни. У меня было такое ощущение, что я обнаружил преступника, но для этого не имелось ни одного вещественного доказательства.

— Джелу… вот кофе, какой ты любишь!

Олимпия протянула мне кружку, в которой было не меньше пол-литра кофе и уселась за стол, задумчиво обхватив ладонями свои кудряшки.

— Я дала ему мексаформ… рисовый отвар… мятный чай… Но все напрасно!

— Свари в воде лимон, вместе с кожей, добавь мяты и напои его этим отваром. Мама прибегала к такому в самых крайних случаях.

— Правда? Попробую… если у него пройдет животик, я позволю тебе поиграть с ним целый день.

— Какая ты добрая…

— Куда ты едешь?

— По делам. Где АБВ?

— Можешь себе представить… с четырех часов утра он переодел Филиппа уже восемь раз…

— Смотри, не забудь про лимон!

Во дворе царило оживление. День обещал быть очень жарким, ночной свежести как не бывало, и солнечные лучи уже накалили пыль. За столом под навесом Мона и Алек молча пили кофе; увидев меня, они лишь коротко кивнули. Я стратегически обошел их и быстро направился к деревенской пивной.

В темном помещении царил тяжелый запах спиртного и табака. На лавках поблескивали сырые восьмерки — знак того, что дядя Тасе провел большую уборку. Единственным клиентом был лейтенант Тоадер, в штатском; увидев меня, он закричал так, словно боялся, что у меня вдруг наступит затмение памяти:

— Дядя Джелу, я здесь!

Конспиративная встреча, все правильно, но все же — что за «дядя»?

— Лейтенант, это что за выражение? — спросил я его, усевшись за стол.

— Здравия желаю, — зашептал он. — Ведь вы сами сказали, что нам нужно сделать вид, будто мы хорошо друг друга знаем.

— Ладно, ладно… Я с отвращением взглянул на стакан, наполовину наполненный пивом… Черт возьми, как вы можете пить в такой час?

— Дя… Това… Джелу! Разрешите доложить: я думаю, что вам сейчас здорово поможет кружка пива. Им лучше всего опохмеляться. Знаю по собственному опыту.

— Не говорите… — Одно из двух: либо отравлюсь, либо оживу… — Дядя Тасе, дайте-ка мне пива… Ну, что вы привезли? — спросил я, осторожно цедя из кружки. — Приятная свежесть опустилась мне в желудок, потом поднялась в голову, и боль начала проходить… — Это потрясающе, лейтенант, в том, что касается пива, вы совершенно правы.

Круглое лицо моего собеседника осветила счастливая улыбка человека, начавшего свой день с доброго поступка.

— Товарищ старший лейтенант Шербан посылает вам этот пакет.

Я вынул несколько листов… Мои бухарестские собратья проработали всю ночь, стараясь извлечь максимум из обрывков речей, которые, как я надеялся, должны были внести какую-нибудь ясность в вопрос о смерти Петреску. Но они разобрали лишь несколько слов. Из того, что сказал Петреску, было зарегистрировано только: «Деньги мои!.. сидел в тюрьме… Вылсан… сообщу в милицию». Из слов второго голоса, принадлежавшего мужчине, прояснилось лишь: «Завтра вечером… брось ты милицию…» Не слишком много, но достаточно для того, чтобы установить голосовые отпечатки собеседника Петреску. Необходимо, сообщали мне из Бухареста, заставить всех подозреваемых произнести одно из слов, зафиксированных на кассете; мне предлагали использовать слово «вечер», уточняя, что в каждой записи это слово должно быть произнесено в контексте одной и той же фразы.

— Что я должен делать? — прервал Тоадер мои размышления.

— Скажете Шербану, что он должен записать показания всех мужчин нашего двора. Пусть выкручивается, как знает, но каждый должен будет произнести предложение: «Вечером 18 августа…»

— Будет сделано! Здравия желаю!

Я не спеша направился к дому… Цепь, кажется, замкнулась. Упоминание Вылсана было очень важным. Наконец-то, после стольких дней сумасшедших поисков, мы получили что-то определенное.

9 часов утра. Во дворе супругов Петреску появилась группа милиционеров. «Гости» Дидины — если употребить этот эвфемизм с патриархальным оттенком — смотрели на них подозрительно-беспокойно: у представителей порядка был мрачный и усталый вид людей, всю ночь просидевших над бумагами, у телефонов. Сам Шербан потерял всю свою живость и любезность: сурово сведенные брови, сжатые губы, — все казалось дурным предзнаменованием. Он ждал, стоя под навесом, возле стола, с которого еще не убрали чашки, пепельницы, масленки и банки джема. Все остальные сбились в плотную кучку, казалось, не смея сесть или разговориться. Даже Мона и вечный шутник Димок были похожи на школьников, пойманных строгим учителем за списыванием.

Шербан покашлял, прочищая голос:

— Все явились?

— Студенты… — смущенно шепнул Мирча, — уехали вчера вечером в Дой май… к друзьям, которые живут там в палатке…

— Дядя Панделе и мадам Милика… Впрочем, они здесь больше не живут, переехали.

— Я знаю. Это неважно, мы проверили их алиби.

— Какое алиби, уважаемый? — взорвался Димок.

— Алиби на ту ночь, в которую была убита Габриэлла Попа.

Воцарилось тягостное молчание… чириканье воробьев и привычный шум птичьего двора делали его еще более заметным…

— Это невероятно! — коротко бросил Барбу, отыскивая в кармане халата трубку.

— Габриэллу Попа убили. Это не самоубийство и не несчастный случай.

Шербан дал им несколько секунд для того, чтобы переварить эту новость, затем коротко известил:

— Никто из присутствующих не имеет права совсем уезжать из деревни. Нам нужны ваши новые показания. Попрошу предоставить нам какую-нибудь комнату и входить по одному, мы должны пополнить данные допроса.

Сидя за столом, Джелу терпеливо ждал, когда подойдет его очередь. Дидина, узнав об убийстве Габриэллы, снова пустилась в плач. Одетая в черное, повязанная по самые брови платком, она выглядела довольно-таки впечатляюще. Джелу терпеливо выслушал синодик всех умерших в деревне, начиная с павших на войне и кончая бабой Янулей, отдавшей богу душу год тому назад в возрасте 98 лет…

Люди, выходившие после допроса — потеряв вкус не только к разговорам, но, казалось, и к жизни, — пополняли ряды слушателей вышеупомянутого синодика.

Наконец Джелу услышал, как назвали его имя, и вошел в комнату.

— Как дела, Шербан?

— Я сделал, как вы приказали. Сейчас же отправлю записи в Бухарест. Надеюсь к вечеру получить результаты… Будьте добры, разъясните мне, что это еще за голосовые отпечатки? Я хотел спросить у вас еще вчера вечером, но вы очень спешили.

— Это очень эффектная новинка. Отправляются от разложения какого-нибудь звука на первичные частоты. Одна из частот является доминантой. Доминанту и гармоники с помощью ЭВМ изображают как временные функции. По этим значениям проводится числовой и спектральный анализ. Из любой записи-показания можно вычленить группу звуков или, чаще всего, один звук в характерном сочетании, а затем показания числового и спектрального анализа этого звука сравниваются с эталонной записью. Суть голосового отпечатка именно в этом: звук, переданный тем или иным голосом, в определенном контексте всегда будет иметь один и те же параметры… Ясно?

— Ясно — не ясно, но очень интересно. Будем надеяться, что «вечер» откроет нам преступника.

— Да… Что еще?

— Блондинка! Адина Чаушу, незамужняя, 31 год. Секретарша в Металлургическом научно-исследовательском институте, где работает уже шесть лет… Ну, а теперь — держитесь! Двенадцать лет тому назад она была машинисткой в Вылсане… Потрясающе! Как вы ее обнаружили, товарищ капитан?

Да, Шербан прав, это просто потрясающе! Я скрыл удивление под своей излюбленной легкой улыбкой — в левом уголке рта.

— После кражи она проработала там еще восемь месяцев, потом ушла. До новой службы — там, где она работает сейчас — два с половиной года ничего не делала. Отдел кадров сообщает, что она сознательная, пунктуальная служащая, никогда не доставлявшая им никаких трудностей. Отношения с сотрудниками — довольно холодные и сдержанные. Единственное, что ее отличает, — это тот факт, что девушка ведет слишком широкий образ жизни для ее зарплаты: всегда элегантна, ежедневно — пачка «Кента»… Объяснение, которое дают они же сами, заключается в исключительно благоприятной внешности Адины Чаушу. В Нептун она приехала 17 августа, вечером. На следующее утро ее видели с тем австрийцем, Гансом Зиллером. В следующие дни их видели вместе еще несколько раз, затем тот уехал в Вену. Вернулся вчера днем, а вечером у них был двадцатиминутный разговор на террасе ресторана «Лазурь». Вот пока и все. Сотрудники из Бухареста соберут информацию у соседей, может быть, обнаружится мужчина или мужчины Адины Чаушу.