Танки решают все! - Константин Мзареулов

Пролистав записную книжку, Сталин подчеркнул красным карандашом фамилии молодых генералов, успевших отличиться в июньско-июльских боях. Рябышев, Еременко, Харитонов, Власов, Москаленко, Рокоссовский, Говоров, Лелюшенко, Толбухин — каждому можно доверить армию.

Первым из соратников зашел в кабинет, как обычно, Молотов. Мельком взглянув на карту и, удостоверившись, что ничего страшного на фронте не происходит, он озабоченно сказал:

— Коба, у нас слишком сложная система управления Мы с Лазарем, Лаврентием и Георгием поговорили и согласились, что нужен специальный орган высшей власти из нескольких человек — например, Госкомитет обороны.

— Бюрократы, — усмехнулся Сталин. — Зачем нам еще одна контора, которая будет дублировать Совнарком, Политбюро и Главный военный совет? Чтобы вдвое больше бумажек писать? Не нужна такая контора, на хрен не нужна.

— Тогда нужно перенести главные рычаги управления в Ставку, а тебе пора стать Верховным Главнокомандующим.

— Ленин не стал Главковерхом.

— Ильич оставался штатским человеком. А ты должен. Тебе под силу.

— И как, по-твоему, это сделать? — Сталин насупился. — Предсовнаркома товарищ Сталин подпишет постановление о назначении самого себя Верховным Главнокомандующим?

— Оформим решением Политбюро, и Калинин издаст указ Верховного Совета.

— Да, пожалуй, — признал Сталин. — Только все прочие инстанции разгоним к чертовой матери. Невозможная путаница получается — разные там бюро, комиссии, сонеты… Власть должна быть организована четко, без лишних ненужных контор.

Обдумав неожиданное предложение, Молотов собрался ответить, однако Поскребышев доложил, что народ собрался в предбаннике, и Сталин махнул рукой: мол, запускай.

Приглашенные входили по одному, в строгом порядке: Маленков, Берия, Каганович, маршалы Егоров и Шапошников. Последним перешагнул порог генерал Антонов — начальник оперативного управления Генштаба.

Генштабисты доложили о последних изменениях фронтовой обстановки. Группа армий «Центр» продвинулась на несколько километров вдоль магистрали Минск — Смоленск Контрудары силами трех стрелковых, танковой и двух кавалерийских дивизий на разных участках Западного и Центрального фронтов не принесли желаемых успехов. Также приостановилось продвижение Югзапфронта, последние наши атаки противник отражал с большими потерями для Красной Армии. Кроме того, немцы энергично маневрируют войсками вдоль фронта — вероятно, концентрируют ударные группировки, готовясь к решительному рывку на восток.

— В чем причины наших неудач? — раздраженным тоном осведомился помрачневший Сталин. — Потапов, Воеводин и Музыченко были хороши в обороне, но не умеют наступать?

— Наши удары были слишком слабыми, товарищ Сталин, — ответил Егоров. — По существу, мы, как в Гражданскую войну, были неспособны давить на широком фронте. Такие удары, когда в каждой армии переходят в наступление одна-две дивизии, немцы легко отбивают, даже не перебрасывая подкреплений с соседних участков фронта. Пора подумать о наступлении целых армий, а то и всего фронта, массировать на участках прорыва не меньше десятка дивизий, бросать в бой больше техники. Довоенные представления о сорока пушках и двадцати танках на километр прорыва успели устареть.

Не так, чтобы сказанное начальником Генштаба было большой новостью, но рано или поздно кто-то должен был произнести эти слова вслух. Пыхтя трубкой, Сталин неторопливо прошел вдоль стола. Головы сидевших синхронно поворачивались, сопровождая перемещения вождя — точно подсолнухи за солнцем.

— Подготовьте директиву о недопустимости распыления сил и средств, — Сталин медленно выговаривал слова, стремясь к созданию идеально точных фраз. Рассчитайте необходимые цифры оперативной плотности.

Затем он объявил решения, выработанные перед началом совещания: о создании Ставки Верховного Главнокомандования, о перестановках командующих фронтами и, наконец, о создании ударных армий, костяком которых станут красноармейцы, успевшие понюхать пороху. Генштабу поручили наметить районы, где будут формироваться новые объединения, продумать штатное расписание.

Явно имея в виду Берию, Маленкова и Кагановича, отвечавших за производство разных видов вооружения, маршал Егоров поспешил высказать пожелания:

— Для массово формируемых дивизий нам понадобятся в больших количествах легкие пушки, гаубицы и минометы. Нужно побольше танков, хотя бы легких, на базе автомобильных заводов. Производство винтовок и пулеметов растет медленно, не успеваем вооружать новые дивизии.

Маршал Шапошников решительно добавил:

— Надо наконец вывести авиацию из армейского подчинения. Создавать авиакорпуса в подчинении начальника ВВС и Ставки. Только так мы сможем массировать авиацию на важнейших направлениях.

Покивав, Сталин махнул трубкой в сторону Поскребышева, чтобы тот зафиксировал полезные и важные предложения. Затем проговорил задумчиво:

— Подготовьте приказ — собирать трофейное оружие и боеприпасы. В Первую мировую целые корпуса царской армии были вооружены австрийскими винтовками.

— Австрийскими, японскими, английскими, французскими, — негромко уточнил Егоров.

— Где Кулик? — осведомился Сталин.

— В приемной дожидается, — сообщил Поскребышев!

Появившийся через мгновение начальник ГАУ маршал Кулик, услыхав о трофейном оружии, доложил:

— Собираем трофеи, товарищ Сталин. С первого дня войны собираем, — он перелистывал извлеченную из портфеля пачку бумаг и наконец нашел нужную. — Вот, пожалуйста… У меня на складах почти семьдесят тысяч немецких винтовок, чуть больше тысячи пулеметов, три сотни орудий разных калибров, почти двести танков. Но многие требуют ремонта.

— Ремонтируйте, — распорядился Верховный. — Этих трофеев хватит, чтобы целую армию вооружит.

— А куда делись польские трофеи? — неожиданно поинтересовался Егоров. — Мы ж почти полмиллиона панов пленили.

— На складах, — повторил Кулик — На память не скажу, но сотни тысяч стволов легкого стрелкового оружия собрали в тридцать девятом. Правда, пушек немного, да и танки у них были дерьмовые.

— Что получше — посылай на фронт, а дерьмом тех же поляков вооружим, — предложил хозяйственный Берия. — Пусть повоюют, нечего лагерную баланду переводить, дармоеды хреновы!

Инициативу наркома внутренних дел Сталин одобрил. Три года назад поляки показали себя не лучшими вояками, но из пленных можно сколотить хотя бы несколько боеспособных дивизий — будет от братьев-славян хоть какая-то польза.

Прекрасно помнивший печальную осень двадцатого Егоров процедил, мстительно ухмыляясь:

— Много нам кровушки паны попортили. Пусть прольют свою кровь за Советскую власть.

— Надо найти у Пилсудского подходящую цитату на сей случай, — сделав каменное лицо, произнес Молотов.

Ответом стал взрыв хохота. Все помнили, как тонко сострил Молотов после исчезновения Польши с карты мира. Много лет назад Пилсудский презрительно назвал Чехословакию «уродливым детищем Версаля». Когда в Мюнхене уговаривали Прагу отдать Судетскую область Гитлеру, польский фюрер Бек повторил эту фразу, после чего польские войска вторглись в соседнюю славянскую страну и, помогая дружкам-нацистам, аннексировали свою долю добычи. Спустя год фортуна показала панам задницу, и Молотов на весь мир объявил уродливым детищем Версаля несуществующее государство — Польшу.

Веселье продолжалось недолго — все понимали, что положение непростое, поэтому потехе — минута, и нужно найти способ переломить в свою пользу ход соитий. Ждали, что скажет Верховный.

— Сами знаете, кто хорошо шутит, — прокомментировал Сталин. — Товарищ Егоров, доложите соображения.

Соображения начальника Генштаба трудно было назвать неожиданными. Егоров предлагал продолжать жесткую оборону по всему пространству военных действий, изредка наносить мощные удары большими силами, изматывать противника, а тем временем готовить резервы.

— Недели через три-четыре, как только закончим формирование ударных армий, сосредоточим их на Западном направлении, — продолжал маршал. — Группировку, наступающую на Смоленск, надо разгромить в первую очередь и любой ценой.

— Через месяц, — задумчиво повторил Сталин. — В начале сентября… Немец не любит снега и распутицы. Когда в Англии началась зима, немцы на два месяца вкопались в землю. А ведь там только слякоть была, почти без снега. Русскую зиму — с морозами и метелью — они еще не пробовали.

Поймав на лету мысль Верховного, Егоров сообщил: по прогнозам Гидрометеоцентра зима предстоит такая же свирепая, как в прошлом году, то есть первого снега в средней полосе можно ждать не позже конца сентября.