Франчиска - Николае Бребан

вы действительно исключительное и необыкновенно чистое существо! Я счастлив, что имел случай познакомиться с вами. Тот, кто станет вашим избранником, тот, кто окажется рядом с вами некоторое время, пусть даже весьма недолго, будет счастливым человеком. Я сам, несмотря на то что кажусь сегодня совсем иным, так как вообще-то у меня замкнутый, молчаливый, почти мизантропический характер, способен был бы подарить вам… В конце концов все это фантасмагории! — воскликнул Рэтяну и тихо засмеялся, как бы извиняясь и иронизируя над собой. — Во всяком случае сегодня вечером вы заставили меня вести себя совершенно необычно! — Рэтяну посмотрел на Франчиску и Килиана, и в его глазах блеснуло какое-то злое веселье. — Сегодня я выгляжу забавным и сентиментальным болтуном, шагающим по обманчивому откосу благородства. И последнее. Последнее! В действительности я вполне законченный мизантроп, человек, которому досталась довольно печальная участь верить себе подобным. В связи с этим коммунизм, в большей или меньшей степени покоряющий мир, оставляет меня равнодушным, оставляет меня в стороне. Моя вера в людей, моя великая вера, которую я питал, угасла, мало-помалу была задушена, и таким образом незаметно я стал бесполезным человеком. Так вот… — Рэтяну быстро зашагал по комнате, с каким-то странным удовлетворением потирая руки. — Вот почему я и не хотел обсуждать этот вопрос… Я, конечно, человек религиозный, но больше я ни в кого не верю… Сочувствие я питаю только к людям, себе подобным, я могу плакать тяжелыми, горькими слезами над их беспомощностью, над их жалкой беспомощностью, над их трагической борьбой! Но… — Тут он безнадежно взмахнул руками, хотя рот его кривился от подавленного, бесшумного смеха. — Но вы, барышня, — продолжал он на ходу, — заявили, что не верите в то, что я реален… Вы хотели прикоснуться ко мне, убедиться, что я существую, что я не призрак. О, разрешите мне это вам сказать, вы необыкновенно чистое существо. Люди, подобные вам, представляются каким-то призраком. Извините, что я говорю это так прямо. Действительно, может быть, вы и правы и я не существую, — нет, нет, я не шучу! Возможно, что я действительно нечто нереальное, очень, очень возможно. Но не думайте, что я представляю собой уникальное явление, какое-то исключение, что я изолирован. Нет, таких, как я, очень много. Заверяю вас, что я вовсе не одинок! В этом мире существует целая армия — как бы это сказать? — да, целая армия «привидений», и что бы ни случилось, куда бы ни повернула история человечества, эта странная армия будет продолжать свой марш! Да, да, обязательно, потому что это вовсе не зависит от перераспределения благ или исчезновения классов, потому что это связано с человеческой природой, с неизменной природой человека, которая все время по-разному соединяет все те же элементы, все время те же и те же элементы.

Я уже близок к смерти. — Рэтяну остановился и несколько мгновений о чем-то думал, опустив голову. — Хотя я и не стар, но я скоро умру, я чувствую это! Поэтому-то я так и откровенен с вами, хотя почти не знаю вас… Но я верю вам, — он взглянул на Франчиску, — вашей честности, вашей силе и благородству! Вы молоды, вы еще молоды, вы можете сказать, что я побежденный, хилый человек… Нет, нет! Не думайте так! А если это так, то я был побежден в тот самый миг, когда родился! Я был подобен скаковой лошади, которая бежала изо всех сил на предельной скорости и, прежде чем достигла цели, свалилась в пропасть, перерезавшую дорогу, но таинственная сила не дала ей разбиться насмерть и она невредимой вновь оказалась на старте. Как вы думаете, что будет делать эта лошадь? Очень просто: она снова побежит к той же цели! Вам кажется несколько странным этот пример? — спросил Рэтяну, поднимая брови. — Действительно, он немножко странный. Мне самому кажется, что я хватил через край, что я говорил вздор.

Последние слова он произнес тихо, как-то грустно, склонив голову на плечо, что было так неожиданно для столь живого, все время находящегося в движении человека. Потом, повернувшись к Килиану и Франчиске, которые внимательно слушали его с усталыми, бледными лицами и блестящими от бессонницы глазами, он как бы отмахнулся от овладевшей им на мгновение грусти и, желая их развеселить, схватил за горлышко пустую бутылку и стал размахивать ею наподобие тамбур-мажора, дирижирующего оркестром. В таком виде он напряженным, механическим шагом продефилировал перед ними вдоль всей комнаты от стены до стены, словно безжизненная кукла, насмешливо поблескивая глазами и скандируя резким металлическим голосом:

— Бум-ба-ра-та, бум-ба-ра-та, бум-бум-бум! Бум-ба-ра-та, бум-ба-ра-та, бум-бум-бум!

Когда Килиан и Франчиска оказались на улице, их еще преследовали пронзительные звуки марша, который исполнял старичок.

— Вот так он и будет маршировать до конца дней, — попробовала засмеяться Франчиска, — вместе со всей армией призраков! Бум-ба-ра-та, бум-ба-ра-та, бум-бум-бум!

Но Килиану было не смешно, и тогда Франчиска, словно испугавшись отзвука своего смеха, который гулко раскатился вдоль длинной пустынной улицы, повисла у него на руке, вцепившись тонкими пальцами в широкий рукав его рубашки.

ГЛАВА III

На следующий день после того, как Килиан познакомился с Купшей, когда тот ушиб ногу, перетаскивая рельсы, Купша появился у входа в партком часов около девяти утра. Килиан шел один и не торопился. Он издалека заметил стоявшего в стороне человека, который как будто поджидал кого-то. Фигура эта показалась Килиану знакомой, и он приостановился на минуту, рассматривая этого худого, одетого по-деревенски человека. Купша же, увидев Килиана и заметив, как тот замешкался, повернулся к нему боком, прислонившись плечом к стене. Килиан внимательно оглядел его, но не узнал и поднялся по узким бетонным ступенькам в партком.

Часа через полтора он с несколькими пожилыми рабочими, мастерами из инструментального и механического цехов, вышел из парткома и вновь заметил Купшу, стоявшего почти на том же самом месте. Было уже начало сентября, но стояла жара. Килиан тяжело дышал. И снова он с удивлением посмотрел на человека, на котором была надета плотная холщовая рубаха, два тонких рваных и выцветших пуловера и еще куртка из солдатского сукна. Несмотря на жару этот человек, как заметил Килиан, совершенно спокойно стоял на самом солнцепеке. В течение дня Килиан несколько раз входил и выходил из парткома один или в сопровождении кого-нибудь, а мрачная, неподвижная, почти враждебная фигура все продолжала маячить метрах в пяти от входа, кого-то ожидая.

Был уже час или час с четвертью, когда Килиан вновь появился со стороны второй проходной и