Последний конвой. Часть 2 (СИ) - Саморский Виктор Романович Samorsky

Последнее, что я успела увидеть, как по лагерю стремительно несется броневик Эмиссара, подняв за собой столб пыли, а пулеметчик на ходу разворачивает ствол в сторону пустыни.

Когда я оказалась в безопасности, защищенная глубоким блиндажом с отвесными стенками, покрытыми металлическими листами, молодой сержантик наконец додумался уточнить:

— Лидия Андреевна, что случилось?

Вот ты мог с этого начать?

Нет, милый, рассказывать тебе всю эпопею назойливых ухаживаний пожилого чекиста в состоянии острого спермотоксикоза я не буду даже под страхом смерти. Поэтому сочиняю прямо на ходу. Врать не люблю и не умею, но стараюсь быть как можно более убедительной.

— Ничего не произошло! Я проводила проверку выданного мне табельного оружия. Пальнула в песок. Просто так! Чтобы убедиться, что пистолет исправен и не подведет в случае опасности.

Таких больших и круглых глаз я не видела очень давно.

— Лидия Андреевна, а вы могли это проделать в другое время? Хотя бы предварительно руководство поставить в известность?

— Я не подумала…

Сержант замялся, потоптался на месте и сказал:

— Вы меня простите, Лидия Андреевна, но я вынужден доложить о вашем проступке Эмиссару.

— Я понимаю…

— Без обид! — немного суховато буркнул штурмовик, поджав губы, развернулся и шустро убежал по ступенькам наверх отменять тревогу.

Тут меня немного запоздало накрыло раскаяние.

Ух, что теперь будет! Сейчас прилетит Быков и сожрет меня с потрохами. Во всяком случае, я на его месте именно так и поступила бы. Я же себя знаю…

Шум наверху продолжался недолго, пару секунд. Потом зычный голос отдал команду, я не расслышала, что именно, стенки ямы хорошо поглощают звук. Наступила тишина.

Выждав немного для порядка, я осторожно выглянула из убежища и убедилась, что вокруг — никого. Броневик укатил обратно на стоянку. Часовые заняты делом — бдят. Штурмовики свободной смены вернулись в блиндаж — досыпать. Хотя, какой теперь сон? И вообще, лагерь выглядит так, словно ничего и не произошло.

Может, пронесет, и меня не прибьют насмерть?

Эмиссар действительно пришел. Не сразу, минут через пятнадцать — двадцать. Я к тому времени уже немного успокоилась, полностью осознала всю нелепость ситуации и даже немного раскаялась. Вон какой шухер из-за меня поднялся. И даже немного лестно стало. Штурмовики — молодцы, перво-наперво бросились врача спасать, а уже потом оборону лагеря занимать.

Быков оказался на удивление спокоен. Как будто действительно не произошло ничего особенного, а тревога была запланирована в качестве учений. И вот теперь, довольный результатами своих подчиненных, командир со спокойной совестью отправился в заслуженный отпуск, а по дороге заглянул к мне, старому другу, перекинуться парой словечек.

Быков, спустившись в «лазарет», вначале осмотрел раненого, уточнил состояние. Оглядевшись по сторонам, подвинул маленький стульчик поближе и с опаской пристроился на нем. Стул отчаянно заскрипел под мощным торсом, но выдержал, не развалился. Эмиссар помолчал пару секунд, словно подбирая слова, потом спросил спокойным ровным голосом:

— Лидия Андреевна, давайте начистоту. Что произошло?

— Я проверяла исправность…

— Лидия Андреевна, — перебил Быков слегка повысив голос, даже не удосужился выслушать мои жалкие оправдания до конца, — эту версию я уже сегодня слышал. А теперь, пожалуйста, правду!

Я молчала, закусив губу.

— Чернецкий? — уточнил он.

Боже мой, неужели все настолько прозрачно? Все всё видят. Все всё понимают.

У меня задрожали ресницы и запершило в горле. Я кивнула головой и отвернулась.

— Понятно, — нахмурился Быков, — значит, опять Чернецкий воду мутит. Хорошо, я с ним поговорю еще раз. Раз не понимает по-хорошему…

Родион нахмурился, поиграл желваками и не стал продолжать фразу. Повисла неловкая пауза.

— Я понимаю, что у вас был очень тяжелый день, и нервы на пределе. И все же, Лидия Андреевна, постарайтесь взять себя в руки и хотя бы немного поспать. Ночью нам опять предстоит большой переход. Может быть, даже самый большой и тяжелый за всю экспедицию. Нужно как следует отдохнуть, чтобы хватило сил на дорогу.

Быков поднялся.

— Отдыхайте, Лидия Андреевна, я пойду, у меня еще есть неотложные дела.

И вышел.

Это все?

Я даже растерялась. Ожидала криков и угроз, наказания. Уж пистолет-то точно должен был изъять. Лично я отобрала бы без всяких сомнений. Нет, потом, конечно,вернула бы…

А если серьезно?

С чего бы Эмиссар сегодня такой добренький? Обычно он злой и сердитый. Неужели из-за инцидента на побережье? Или я что-то не поняла?

И вдруг не удержалась и глупо хихикнула. А Чернецкий сегодня точно выхватит по первое число. Впору начинать потирать ладони и злорадно ухмыляться.

Но расслабилась я слишком рано. Не прошло и пяти минут, как в импровизированную дверь из стеганого ватного одеяла «постучал» Чекист. Взгляд мутный, недобрый, лицо серое, осунувшееся. Я только сейчас обратила внимание, как сильно сдал наш «великий и ужасный» политрук. За каких-то несколько дней постарел на десять лет.

Вошел в медпункт, огляделся по сторонам, покосился на спящего Василя. От предложенного стульчика великодушно отказался кивком головы.

— Лидия Андреевна, нам нужно серьезно поговорить о произошедшем сегодня.

Сердце забилось с утроенной скоростью. Неужели Родион успел все рассказать?

Ой, да что за глупые мысли, это же политрук. Он так и все знает. Работа у него такая.

И что теперь? Будет заступаться за своего помощничка? Или решил отомстить за нанесённое оскорбление?

Тут меня такое зло взяло, что словами не описать.

Не буду я оправдываться! Пусть даже и не пытается запугивать. Я тебе не водитель, которого легко заменить можно. Я — врач. Причем, в единственном экземпляре. Вывести и расстрелять не имеет права, экспедиции каюк придет.

А значит, ничего он мне не сделает.

А сама стою, едва жива от страха. Молчу, как рыба об лед, и глаза в пол, как провинившаяся третьеклассница, прячу.

— Лидия Андреевна, — политрук так и не дождался ответа, — я не хочу вам ничего приказывать. Я прошу…

Интересное начало. Чего это он попрошайничать собрался?

— … я понимаю, как это звучит со стороны, — продолжил монолог Чекист, — и все же, я вас очень убедительно прошу, о сегодняшнем происшествии никому ни слова.

Немая сцена.

— Лидия Андреевна, состав экспедиции очень разнороден. Люди смертельно устали от жары и постоянного недосыпа. Нервы на пределе. Невозможно предсказать, какова будет реакция, когда народ узнает всю правду. Может быть, это и неправильно, но во избежание паники лучше не посвящать общественность во все подробности происшествия… — политрук сбился и замолчал.

— Но как же…? — начала я.

— Никак, — перебил Чекист, — я не прошу вас врать. Просто не нужно говорить всей правды. Не преувеличивайте опасность без крайней необходимости. Эти черви или кто они там, пиявки, — водные твари. По пустыне за нами вслед не поползут. Мы проехали больше тысячи километров, а наткнулись на них только сейчас. Я уверен, явление локальное, и больше мы с этими паразитами никогда в жизни не столкнемся. Предупрежден — значит вооружен. А народ зря пугать мы не станем. Да, Лидия Андреевна? Вы согласны со мной?

Я замялась с ответом. Звучало по-мужски логично, но в корне неправильно. Почему он считает, что непременно должна начаться паника? Неужели наши мужики такие глупые и трусливые?

— Лидия Андреевна, — Чекист напрягся, видимо, уговаривать женщин он не умел, — я буду с вами предельно откровенен. У нас очень маленький запас питьевой воды. Возвращаться в Асуан слишком поздно, остается прорываться сквозь озера или объезжать их вокруг по пустыне. Но вокруг — это очень далеко и долго. В составе экспедиции зреет недовольство. Будет очень сложно объяснить людям почему нет воды, а мы все дальше и дальше углубляемся в пустыню.