Реквием в Вене - Дж. Джонс

— Рад иметь удовольствие вновь познакомиться с вами, сударь, при более благоприятных обстоятельствах.

Он исчез еще до того, как потрясенный Вертен успел ответить.

— Знаете ли, Гросс, — заявил Вертен после того, как Ханслик покинул кафе. — Сомневаюсь, что этот человек хоть на йоту поверил нашей невинной сказке о школьном букваре.

— Согласен с вами, Вертен. Я бы сказал, что мы имели дело с очень проницательным судьей человеческих характеров.

— Тогда зачем продолжать этот фарс?

— Это нельзя считать фарсом, дорогой Вертен. Наша история может быть выдумана, но в ней нет ничего фальшивого относительно поручений нам от князя Монтенуово. Можно быть уверенным в том, что он проверил наши благие намерения перед тем, как согласиться на эту короткую беседу. Нет, господин Ханслик отнюдь не глупец. Он явственно видел наши истинные намерения — сбор сведений о его отношениях с Брукнером и Штраусом — и мудро выложил нам ту информацию, в которой мы нуждались.

— Но можем ли мы верить ему?

— Это ваше расследование, Вертен.

— Проклятие, Гросс, как можно быть таким вздорным!

Криминалист просто поднял брови.

— Хорошо, — сказал Вертен. — Да, я полагаю, мы можем доверять ему. Он может быть ярым приверженцем чего-то, но я также ощутил нотку искренности в том, какие чувства он испытывает прежде всего относительно Штрауса.

Гросс кивнул:

— И мы также можем проверить его некролог в «Нойе фрайе прессе». Но я не почувствовал, что он лжет.

— Собственно говоря, мы можем вычеркнуть его из нашего списка подозреваемых, — добавил Вертен. — Временно.

Официант Отто подал два стакана воды, торжественно кивнув при этом.

— Господин Ханслик стал чем-то вроде легенды, — вставил он свое слово.

— Он регулярно заглядывает сюда? — справился Вертен.

Отто сделал легкий кивок:

— Обычно сидит за этим столом. И часто в компании своего коллеги, господина Кальбека.

Он имеет в виду Макса Кальбека, подумал Вертен. Музыкальный критик газеты «Нойес винер тагблатт» и друг Брамса, которого Краус упомянул в качестве источника его истории о том, как Брамс невзлюбил музыкальный трактат Ханслика.

— Коллеги, говорите вы?

Опять легкий кивок со стороны официанта Отто.

— Они встречаются здесь по меньшей мере три или четыре раза каждую неделю. Часто они делятся замечаниями по текстам, которые написали. Собственно говоря, господин Кальбек присутствовал здесь всего несколько минут перед тем, как вы прибыли сюда. Но сегодня не было никаких текстов. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, и разговаривали шепотом, как заговорщики. Когда я подал их кофе, они оборвали разговор и возобновили его только тогда, когда я отошел подальше.

«Это могло иметь что-то общее с нашей встречей с Хансликом, но могло и не иметь», — подумал Вертен.

— Скажите мне, адвокат. Вы что, работаете над другим делом? Именно из-за этого вас занесло сюда? Возможно, что-то связанное с господином Хансликом?

Вертен поразился, заметив удовольствие, которое доставляли официанту Отто эти вопросы.

— Точно как этот английский господин, а? — сказал Отто. — Всегда курит свою трубку, играет на скрипке и ловит преступника.

Эти слова вызвали сердитое покашливание Гросса, не перестававшего утверждать, что Артур Конан Дойл при создании своего героя, Шерлока Холмса, кое-что позаимствовал из его ранних опытов пера.

— Совсем не так, как этот английский господин, — быстро ответил Вертен.

Отто выждал с момент, надеясь, что Вертен все-таки ответит на его вопрос. Но Вертен просто улыбнулся.

— Как это говорится в пословице? — напомнил официант перед тем, как направиться к другому клиенту. — Друзья неразлейвода. Вот именно такой вид был у господ Ханслика и Кальбека перед тем, как вы пришли сюда.

Покончено с его планами поработать после полудня в конторе. Вместо этого Вертен почувствовал себя обязанным ухватиться за новую нить, ненароком предложенную официантом Отто, и поговорить с Максом Кальбеком.

Но Кальбек отсутствовал в своем кабинете в редакции «Нойес винер тагблатт», и редактору не было известно, когда он может вернуться.

— У Макса свои собственные часы работы, — заявил этот человек Вертену без малейшего смущения, ибо было похоже на то, что у Кальбека были прочные связи с издателем газеты — его мать была лучшей школьной подругой матери издателя — и журналист мог сам устанавливать время прихода и ухода.

Голова господина Пфингстена, редактора, была круглой, как крестьянский каравай ржаного хлеба. В нее, подобно пуговицам на огородном пугале, была вставлена пара глаз, таких темных, что они казались черными. Редкая поросль располагалась над его длинной верхней губой; сильно напомаженные волосы были зачесаны вперед, придавая ему вид римского сенатора с сомнительной репутацией.

— У него свои источники, — добавил Пфингстен, вкладывая в последнее слово язвительную иронию. — В мои времена мы шли на спектакль, досконально выслушивали все, делали заметки и затем писали статью для завтрашней газеты. Теперь все зиждется на связях, кулуарных слухах, сплетнях Придворной оперы. Спрашиваю вас: о чем мы пишем — о музыке или о военном шпионаже?

Вертен не смог ответить мрачнолицему господину Пфингстену на этот вопрос и отправился восвояси. Так что в конце концов после обеда ему было суждено появиться в своей конторе.

Господина Тора отправили в Альтаусзее, а Берта предположительно навещала Виктора Адлера, так что Вертен решил, что никто не будет отвлекать его от работы. Когда он приблизился к подъезду на Габсбургергассе, он заметил, что дверь была оставлена приоткрытой. Он уже несколько раз жаловался на это привратнице, госпоже Игнац, стареющей женщине, любительнице кошек. Один из жильцов с верхнего этажа упорно пренебрегал обязанностью плотно затворять дверь за собой. Действительно было неприятно, поскольку в здание мог зайти любой праздношатающийся.

Госпожа Игнац отсутствовала в своей привратницкой при входе, так что Вертен приберег свою жалобу на будущее. Он отправился к своей конторе на третьем этаже, и на мгновение ему показалось, что за матовым стеклом входной двери промелькнула тень. Но это было невозможно.

Или, вероятно, Берта решила вместо визита по расследованиям помочь в конторе. Он почувствовал внезапный прилив гордости из-за того, что она оставила свое собственное расследование, чтобы навести порядок в конторе. Да еще в ее положении.

Дверь была заперта, но это не означало, что жена не находилась внутри. В конце концов, это все еще было официальное обеденное время и контора была закрыта с полудня до двух.

Он вставил ключ в замочную скважину, повернул его и отворил дверь.

— Берта, — позвал он, ибо приемная оказалась пустой, — ты здесь?

Ответа не последовало. Его воодушевление исчезло. Что ж, делать нечего, придется заняться писаниной.

Вертен вошел в кабинет и тотчас же был потрясен, увидев, что ящики из письменного стола были выдвинуты, а бумаги разбросаны повсюду. Он ощутил движение за своей спиной, но перед тем, как смог отреагировать, острая боль пронзила заднюю часть его головы. Колени у него подогнулись, и он без сознания повалился на пол.

— Бог ты мой, Вертен, вас ведь могли убить. — Гросс приложил к ране влажный компресс. — Здесь, возможно, придется наложить швы.

У Вертена было такое ощущение, как будто в голове били литавры. Он поднялся на одном локте и не смог устоять перед искушением потрогать рану другой рукой. Он почувствовал влагу и тепло; убрав руку, он увидел кровь, но не много.

— Кто-то проник в контору, — пробормотал Вертен.

— Совершенно очевидно, — согласился Гросс.

— Сколько времени я пробыл без сознания?

— Я криминалист, а не медиум, Вертен. Когда вы пришли сюда?

— Вскоре после часа.

Гросс бросил взгляд на часы на стене за его спиной.

— Тогда около получаса. Квартирные хозяйки и Брамса, и Брукнера обе уехали на месяц в деревню, так что я решил встретиться с вами здесь.

С минуту Гросс обозревал хаос в конторе.

— Вы видели того, кто напал на вас?

— Нет. Не успел.

— За чем он охотился? — озадаченно спросил Гросс.

— Вы считаете, это был наш человек? — Вертен сел и, несмотря на некоторое головокружение, решил, что все в порядке. Никакого сотрясения мозга. Никакой больницы. Меньше всего он хотел попасть сегодня именно туда.

— Я не могу прийти ни к какому иному заключению. Если только вы сейчас не занимаетесь каким-то щекотливым делом по спорному завещанию.

Вертен покачал головой и зря поступил так, ибо литавры в голове грянули во всю мощь. Адвокат закрыл глаза и зажал переносицу.

— Нет, — наконец удалось ему выдавить из себя, — ничего такого.