Тысяча ударов сердца - Кира Касс

холодном поту. Они совсем из другого теста. Их учили воевать, а не вести переговоры.

Эскал привлек девушку к себе:

– На их поступки я повлиять не могу, но за себя ручаюсь. Пойми, я должен отправиться туда, чтобы не прослыть трусом. – Он обхватил ее лицо ладонями так бережно, словно бесценную фарфоровую вазу. – Но я обязательно вернусь к тебе, и никакая армия не сможет мне помешать.

Ноэми всхлипнула. Эскал склонился к ней и поцеловал.

Осознание обрушилось на меня ударом молота. Выходит, в сказках написана чистая правда. Едва ли мне выпадет испытать настоящую, беззаветную любовь, зато Ноэми с Эскалом познали ее в полной мере.

Это ощущалось во всем: в его пылких интонациях, в изящном изгибе ее тела, в благоговейной тишине, наступившей после слияния их губ. Они любили друг друга, но научились скрывать свои чувства.

Любили вопреки неминуемому. Даже не будь Ноэми простой служанкой, Эскал обречен жениться на королевской особе. Но неизбежная, мучительная разлука не заставила их отказаться от своих чувств.

Их любовь не ведала преград. Подозреваю, оба неоднократно пытались разорвать заведомо обреченную связь, но потерпели неудачу.

Не желая нарушать их уединение, отнимать редкие минуты счастья, я на цыпочках поспешила прочь.

Голова гудела от мыслей, атаковавших меня, точно рой рассерженных пчел. Поступки Эскала теперь представлялись в совершенно ином свете. Всякий раз, преподнося мне подарок, он не забывал про Ноэми. Выходит, все наоборот: своим вниманием ко мне он маскировал заботу о ней. Он осыпал ее комплиментами, под разными предлогами добивался ее присутствия на семейных мероприятиях. Иначе говоря, не хотел расставаться с ней ни на секунду.

Ноэми удивила не меньше! Никогда не сомневалась, что она умеет держать язык за зубами, но чтобы до такой степени!.. Интересно, какие еще секреты она хранит? Впрочем, ее трудно осуждать. Выплыви правда наружу, Ноэми сию же секунду удалят из дворца. А чем это закончится для Эскала, даже подумать страшно.

Но особенно я удивлялась себе. Пусть для Эскала я оказалась отнюдь не на первом месте, но это не отменяло его искренней любви ко мне. Пусть Ноэми не доверила мне свою тайну, однако это не умаляло ее преданности. Собственная зависть – вот чему я искала и не находила оправданий, и это ранило больнее всего.

Все мои девичьи мечты и грезы обратились в прах. Мне даже не суждено познать то мимолетное, но упоительное счастье, какое испытывали Ноэми с Эскалом. Пора смириться с неизбежным и перестать тешить себя пустыми надеждами. Лестные, пылкие признания Ретта хотя и тешили мое самолюбие, но не вызывали ответных чувств. К чему скрывать… он не герой моего романа. Если любить, то до потери сознания, до изнеможения. Я жаждала страсти, нежности… любви безрассудной, но непреодолимой.

Увы, судьба распорядилась иначе.

Жалость к себе настигла меня у дверей моих покоев. Обливаясь слезами, я отшвырнула меч, стянула сапоги, наспех разделась и, побросав одежду, рухнула на постель в попытке затвориться от внешнего мира, от горького разочарования, следовавшего за мной по пятам.

Как мне сейчас не хватало мамы!

Леннокс

Я не видел ее лица, но аромат узнал почти сразу.

– Ты далеко от дома.

– Ты тоже, – ответила она.

Хм, не поспоришь.

– Это поправимо.

Наши пальцы переплелись. Вокруг простирались поля, поросшие высокой травой и дикими цветами. Я покорно следовал за ней, глядя в затылок, будто светло-каштановые кудри указывали мне путь.

Как легко было идти с ней в ногу. Как упоительно было ощущать ее нежную, не изуродованную мозолями ладонь в своей. Какой чарующей музыкой звучал ее голос, каким она поддразнивала меня, приговаривая:

– Потерпи. Осталось чуть-чуть.

Миновав поля, мы очутились на взгорье. Скоро, совсем скоро я увижу родную гавань…

Меня разбудило прикосновение шершавого языка к щеке. Колючка лизала мне лицо. Смущенный, разочарованный, я судорожно вздохнул.

Колючка нервно поскуливала. Последние дни она была сама не своя, похоже, чувствовала мое настроение и сейчас вилась вокруг меня вьюном, стараясь утешить. Она все чаще скиталась по окрестностям, но, наверное, оно и к лучшему. Серые лисицы рождены для воли.

Я встал, почесал Колючку за ушами. Жаль, ей не объяснишь, что мне самому предстоит долгое скитание, откуда я могу не возвратиться.

– Ты прекрасно справишься и без меня. Только, пожалуйста, береги себя, держись подальше от здешних обитателей, иначе могут посчитать тебя едой. Если мне суждено погибнуть, спасибо, что скрашивала мое одиночество. Правда, сейчас у тебя появились конкуренты. Но, – я понизил голос до шепота, – скажу по секрету, они тебе в подметки не годятся.

Я поцеловал ее в макушку. Довольная Колючка свернулась калачиком на тонкой подушке. Улыбнувшись, я стал собираться в дорогу. Заправил рубашку в самые приличные штаны, застегнул камзол на все пуговицы.

Затем побросал в мешок все самое необходимое. Путь предстоит долгий. Весь день мы проведем в дороге, ночью разобьем лагерь, а наутро пустимся вплавь. Значит, надо позаботиться о ночлеге, не спать же на голой земле.

На секунду мной овладело искушение взять с собой локон Анники как талисман, оберег от всех несчастий. Ведь что-то явно оберегало принцессу. А впрочем… мне не нужна защита. Король Терон явится в сопровождении горстки телохранителей, мы же обрушимся на него всей армией.

Однако соблазн был слишком велик. Порывшись в недрах ящика, я извлек отрезанную прядь, по-прежнему закрученную спиралью, и рассеянно намотал ее на палец. В сердце шевельнулось подобие жалости. Пока Анника прячется за высокими стенами, я вот-вот завладею ее – точнее, своим – замком.

Услышав стук, я вздрогнул и быстро спрятал каштановый завиток. Колючка юркнула в угол. Блайз зачем-то явилась ко мне ни свет ни заря с каким-то свертком под мышкой.

– Доброе утро, – поздоровалась она.

– Доброе. Что это у тебя? – Я ткнул пальцем в сверток.

– Не знаю. Подобрала у тебя под дверью. – Блайз протянула мне тяжелый узел, похожий на сложенный пополам кусок темный материи.

Я развязал тесьму и ахнул, моментально сообразив, что передо мной.

Записки в свертке не оказалось – да и с чего бы? – но и без того ясно, кто оставил его у порога. Только мать могла сберечь отцовский плащ.

Я сглотнул, стараясь отогнать смятение, задвинуть его подальше, туда, где хранились самые дорогие воспоминания о детстве, о зеленоватых трупных пятнах на коже отца, о рвотных спазмах, сотрясавших меня после убийства матери Анники, о страхе перед близостью, об ужасе во взгляде каждого, кто принял смерть от моего меча.

Горло перехватило от подступающих рыданий. Нет, довольно с меня