Когда я вгляделся в твои черты (СИ) - Victoria M Vinya

― Мистер Дарси, ― по-детски прошептала она, стиснув на груди ткань футболки.

― Чего? ― Эрен издал смешок недоумения и тоже бросил взгляд на Шевроле, мгновенно посмурнев. ― До чего всё-таки тесен наш остров…

― Вадим Александрович! ― сама не своя прокричала Микаса, размахивая руками, и подалась всем телом вперёд. ― Постойте! ― Она сорвалась с места.

― Микаса, что ты делаешь? ― Эрен поймал её за локоть и сердито сдвинул к переносице брови.

― Да пусти же ты меня! ― в сердцах завопила она, одёргивая руку.

Вдали прогремело, почерневшие облака пришли в движение, в воздухе начинало пахнуть озоном. Вторя направлению хлынувшего ветра, Микаса обернулась вслед уезжающему автомобилю и побежала за ним. Насекомые горланили как сумасшедшие, предчувствовали надвигающуюся грозу. Остановившись на полпути, Микаса схватилась за волосы на макушке и поглядела, как на песок и торчащие из него травинки капают холодные капли.

Он был ответом. Ответом на её мольбы, её спасителем ― её мистером Дарси. «Я стремлюсь к тебе всем своим разрушительным существом», ― твердили его голосом воспоминания об осенней ночной поездке. Вадим Дементьев не Эрен Йегер ― не чудаковатый мальчик без стремлений и познаний об искусстве и жизни. В его руках власть изменить её существование, в его руках её детское сердце, подаренное в день их первой встречи. Микаса вновь ощутила, сколь желанным он был для неё ― взрослый, смелый в суждениях, умный и элегантный. Он противоположность её юношеским барахтаньям под одеялом с лучшим другом, противоположность грязному, убогому мирку, в который ей предстояло завтра вернуться по прибытии домой. Наплевав на здравый смысл, на всё пережитое за это лето и за последние дни, Микаса двинулась вперёд. Ливень умывал пустые тропинки и качающиеся деревья, стекал грязными ручейками вдоль просёлочной дороги. Она недолго блуждала по лабиринту участков, без труда угадав дом Дементьева по припаркованному возле дороги авто. Он отличался от вычурных коттеджей вокруг. Это был небольшой старинный дом, полностью перекрашенный и отремонтированный.

Трясясь от холода и сырости, Микаса постучала в дверь. Глухие шаги, скрип петель.

― Ты чего здесь делаешь, глупышка? ― неестественно улыбнувшись, произнёс Дементьев и отпил из стакана виски.

― Я увидела вашу машину и поняла, что единственное место, где я сейчас хочу быть — рядом с вами! ― На её глазах выступили слёзы.

Дементьев вдруг переменился в лице и окинул взором свою гостью с головы до пят.

― Ты зря пришла, девочка. Я не тот, кто должен тебя утешать, что бы ты себе там ни выдумала.

― Откуда вам это знать? Вы привыкли играть в затворника и разучились понимать, что другие могут в вас нуждаться! Я никуда не уйду!

― Что ж… Переубедить тебя не способны и небеса, ― сдался он. ― Проходи, а то вымокла вся, как облезлая дикая кошка.

Без лишних церемоний гостеприимства Дементьев ушёл в гостиную. Скинув сандалии, Микаса проследовала за ним в полумрак и остановилась подле старинного кресла, наблюдая, как он берёт с камина бутылку из толстого стекла, чтобы плеснуть ещё одну порцию выпивки. Он был прекрасен в отсветах рыжего пламени, ему так шли бежевые брюки свободного, но изящного кроя и синяя рубашка-поло. Обернувшись, Вадим протянул наполненный стакан Микасе.

― Прости, но чая у меня нет. Зато мигом согреешься.

― Моя глупая мамаша встретила хорошего человека, но вскоре бросила его ради этого грёбаного алкаша, ― сказала Микаса, принимая из рук Дементьева виски.

― Мне очень жаль. Эта мразь никак не перестанет отравлять твоё существование.

― Вся моя жизнь ― калейдоскоп дерьма. И только вы в ней неизменно были тем, кто одним только своим видом дарил мне утешение.

― Неужели? Так уж я один? ― ухмыльнувшись, уточнил Дементьев. ― По-моему, ты устала и жутко бредишь. Потому что единственный, кто действительно мог дарить тебе утешение, ― твой бешеный дружок.

― Эрен ― это несерьёзно…

― Хах, может быть. Не мне судить. Но, кажется, пару дней назад ты считала иначе. По крайней мере, мне так казалось, когда я видел вас подле дома вашего друга. Ещё подумал тогда, мол, как же она повзрослела. Ты ведь здесь впервые занималась с ним любовью? Верно, девочка?

Микаса была шокирована его бестактной прямолинейностью. Воинственно прижав обеими руками к груди стакан, она рассерженно сверкнула на него грозовыми глазищами, словно именно они и повелевали дождём да молниями за окном.

― Я не хочу говорить об Эрене! И вас не касается, чем мы… ― Она выдохнула и сделала большой глоток. ― Порой я вас не понимаю: зачем из кожи вон лезете, чтобы доказать мне, что вы подонок, каким не являетесь? Дерзите, говорите непристойности…

― Потому что я и есть подонок. И это ты пришла ко мне, а, значит, будешь говорить, о чём хочу я, или проваливай отсюда! Не так уж много и потеряешь. ― Вадим закурил, изучая трепет пламени в камине. ― Я сочувствую тебе. Но я не могу помочь. Не так, как это сделал бы порядочный человек.

― Возможно, сейчас мне и не нужен порядочный.

Микаса поставила стакан и вплотную подошла к Дементьеву. Боязливо вытянув руку, прикоснулась к его щеке. Он не смог сдержать наслаждения и, опустив веки, вжался сильнее в её ладонь. Гроза на улице пела заупокойную песнь домам, и осипшие ветра кричали треском качающихся ветвей. В девичьем сердце поднималась та же буря и обещала погубить её с потрохами. Микаса упивалась торжественностью и сдержанной взрослостью этого момента. «Это так по-настоящему», ― думала она.

― Можете прикидываться сволочью сколько угодно. Вы не спрячете от меня за душевными ранами и наигранным уродством свою доброту. ― Она деловито вздёрнула носик. ― Почему-то все герои со шрамами на лице любят строить из себя воплощённое зло, когда на самом деле не являются им.

― Нет, ты поразительно наивна! ― Дементьев бесстыдно припал влажными губами к тыльной стороне её ладони. Затем отстранился и сел в кресло, продолжая густо дымить.

― Считаете меня дурой?

― Считаю, что у тебя голова засрана романтическим говном, которым ты, по всей видимости, сейчас лечишь себя от безысходности, ― прямо и холодно ответил он. ― Видишь ли, люди живут иллюзиями «скрытой доброты», хотя мир каждый день подкидывает им под нос прямой ответ, но его игнорируют и продолжают прославлять книжно-сериальное мыло о добряках, которые ведут себя с окружающими как последние гандоны, но им простительно — ведь «душа чистая». Надо только пострадать рядом с этой мразью несколько лет. Великое заблуждение, что шрамы не оставляют на сердце след, не делают чёрствым. Ведь что как не внешнее уродство делает человека озлобленным на мир.

― Вы просто защищаете свою пещеру, из которой не хотите выползать на свет.

― Кажется, ты не слушала…

― Я вас люблю! ― не отдавая себе отчёта, выпалила Микаса.

Дементьев рассмеялся, как сам Сатана.

― Люблю, ― повторила она твёрже и беззастенчиво села к нему на колени.

— В самом деле? Это и есть твоё оружие, чтобы доказать, как я заблуждаюсь? Ты просто воспроизвела нечто наиболее понятное, потому что массовой культуре больше нечего тебе предложить, кроме слезливой фальши. Ты даже не знаешь, любишь ли меня. Зато надеешься максимально привлечь моё внимание этой белибердой из своих книжек.

Микаса ощущала нутром, что сейчас происходит переломный момент в её судьбе, и она должна сделать выбор. А всё, что мешает, отрезать и выбросить на свалку, как бы оно ни болело, ни кровоточило. Она поцеловала Дементьева, по-детски жадно обвив рукой его шею. От него пахло дорогим алкоголем и дорогими сигаретами, и он по-прежнему был воплощением той недосягаемой роскоши, к которой стремилась её душа в оборванных лохмотьях. Отстранившись, Микаса выжидающе поглядела ему в глаза.

― Я знал, что ты жестока и беспощадна. Но и представить не мог, насколько же ты грязная… Скажи, ты и впрямь готова поставить на кон всё ради эгоизма?

― Я бы хотела однажды быть с вами, Вадим Александрович. Когда вы перестанете считать меня никчёмным ребёнком.