Годы - Вирджиния Вулф

— До Святого Павла, — сказал он, протягивая кондуктору мелочь.

Омнибусы кружили и вились в безостановочном водовороте вокруг ступеней собора Святого Павла. Белая статуя королевы Анны будто главенствовала над этим хаосом, была его центром, как ось у колеса. Казалось, она направляет движение своим скипетром, руководит человечками в котелках и пиджаках, женщинами с чемоданчиками, повелевает повозками, грузовиками и моторными омнибусами. То и дело от толпы отделялись фигурки и поднимались по ступеням в церковь. Двери собора открывались и закрывались без перерыва. Иногда наружу вырывались приглушенные звуки органной музыки. Голуби ходили вразвалку, воробьи порхали. Вскоре после полудня старичок с бумажным пакетом занял свое место на средних ступенях собора и принялся кормить птиц. Он держал кусок хлеба в протянутой руке. Его губы шевелились. Казалось, он улещивает, уговаривает птиц. Почти сразу его окружил ореол хлопающих крыльев. Воробьи усаживались ему на голову и на руки, голуби ковыляли у его ног. Небольшая толпа собралась, чтобы посмотреть, как он кормит воробьев. Старик разбрасывал хлеб вокруг себя. Затем воздух задрожал. Большие часы, а с ними вместе и все часы города, как будто собрались с силами, как будто издали предупреждающее ворчание. Наконец грянул удар. «Час дня», — означала громогласная весть. Все воробьи поднялись в воздух. Даже голуби перепугались: некоторые из них совершили короткий облет вокруг головы королевы Анны.

Когда затихли последние отголоски удара, Мартин вышел на открытое пространство перед собором.

Он пересек проезжую часть и встал, прислонившись спиной к витрине магазина, глядя вверх на огромный купол. У него было удивительное чувство, будто составные части его тела пришли в движение и, сложившись заною — в соответствии с гармонией здания, — замерли. Эта перемена пропорций восхищала его. Он жалел, что не стал архитектором. Он стоял, прижавшись спиной к витрине, и старался проникнуться ощущением всего собора в целом. Но это было трудно из-за сновавших мимо людей. Они натыкались на него, задевали. Был час пик: служащие из Сити спешили на обед. Они срезали углы по ступеням собора. Голуби взлетали и садились. Мартин начал подниматься по ступеням, глядя на то и дело открывающиеся и закрывающиеся двери. Как надоедливы эти голуби, подумал он, — мешаются под ногами. Он медленно шел наверх.

«Кто это? — подумал он, увидев девушку, которая стояла у одной из колонн. — Что-то знакомое…»

Ее губы шевелились — она говорила сама с собой.

«Это же Салли!» — осенило Мартина. Он заколебался: заговорить с ней или нет? Чье-нибудь общество сейчас не помешало бы: ему надоело быть наедине с собой.

— О чем задумалась, Сэл? — спросил он, хлопнув ее по плечу.

Она обернулась; выражение ее лица мгновенно изменилось.

— Как раз о тебе, Мартин! — воскликнула Салли.

— Вот уж неправда.

Они пожали руки.

— Стоит мне о ком-то подумать, он всегда появляется. — Она сделала характерное для нее переминающееся движение и стала похожа на взъерошенную курицу, тем более что была одета в пальто немодного покроя. Они постояли немного на ступенях, глядя вниз на многолюдную улицу. Двери собора в очередной раз открылись, оттуда вылетели аккорд органной музыки и неясное бормотание священника. За дверями был церковный полумрак.

— Так о чем же ты… — начал Мартин, но не договорил. — Идем-ка пообедаем, — предложил он. — Приглашаю тебя в здешний мясной ресторан. — И он повел Салли вниз по лестнице, а потом по узкому переулку, запруженному телегами, на которые грузчики бросали из складов коробки.

Мартин и Салли толкнули крутящиеся двери и вошли в ресторан.

— Сегодня много посетителей, Альфред, — приветливо заметил Мартин, когда официант принимал его пальто и шляпу и устраивал их на вешалке. Мартин знал официанта, потому что часто здесь обедал, и официант знал его.

— Очень много, капитан, — сказал тот.

— Ну, — проговорил Мартин, садясь, — что будем есть?

От столика к столику на тележке катали большой коричневато-желтый кусок мяса с костью.

— Это, — сказала Сара, указав рукой.

— А пить? — Мартин взял винную карту и стал ее изучать.

— Пить? Напитки выберешь ты. — Сара сняла перчатки и положила их на красновато-коричневую книжечку — явно молитвенник.

— Напитки выберу я, — согласился Мартин. Интересно, подумал он, страницы молитвенников всегда бывают украшены золотой и красной краской? Он выбрал вино. — И что же ты делала, — спросил он, отпустив официанта, — у собора Святого Павла?

— Слушала богослужение.

Сара огляделась. В зале было жарко и многолюдно. Стены были покрыты золотыми листьями, инкрустированными по коричневому фону. Люди постоянно проходили мимо, входили, выходили. Официант принес вино. Мартин наполнил бокал Сары.

— Не знал, что ты посещаешь службы, — сказал он, посмотрев на молитвенник.

Сара не ответила. Она все смотрела вокруг, на входящих и выходящих людей, и понемногу отпивала вино. На ее щеках начал проступать румянец. Она взяла нож и вилку и принялась за превосходную баранину. Несколько минут ели в молчании.

Мартину хотелось разговорить ее.

— И что же, Сэл, — спросил он, дотронувшись до книжечки, — ты в этом находишь?

Она открыла молитвенник наугад и начала читать со своей обычной интонацией:

— «Непостижим Отец, непостижим Сын…»[45]

— Тихо! — прервал ее Мартин. — Люди слышат.

Из уважения к нему она стала вести себя, как дама, пришедшая в ресторан обедать с кавалером.

— А что ты делал у собора? — спросила Сара.

— Жалел, что не стал архитектором. Вместо этого меня отправили в армию, которую я ненавидел! — с чувством ответил Мартин.

— Тихо! — шепнула Сара. — Люди слышат.

Он быстро оглянулся, а затем рассмеялся. Официант поставил на стол пирожные. Опять стали есть молча. Мартин вновь наполнил бокал Сары. Ее щеки горели, глаза блестели. Он завидовал наполнявшему ее чувству всеобщего благополучия, которое он и сам раньше испытывал, выпив бокал вина. Вино было кстати — оно снимало преграды. Он хотел разговорить ее.

— Я не знал, что ты посещаешь службы, — сказал он, глядя на молитвенник. — И что ты об этом думаешь?

Сара тоже посмотрела на молитвенник. Затем постучала по нему вилкой.

— А что думают они, Мартин? Женщина, которая молится, и старик с длинной седой бородой?

— Почти то же самое, что думает Кросби, когда приходит ко мне, — сказал Мартин. Он вспомнил старушку, стоявшую у двери его комнаты с пижамной рубашкой на руке, вспомнил преданное выражение на ее лице. — Для Кросби я бог, — объяснил он, подкладывая Саре брюссельской капусты.

— Бог старой Кросби! — засмеялась Сара. — Всемогущий, всесильный Мартин!

Она подняла бокал в его честь. Она что, смеется над ним? — подумал он. Он надеялся, что не кажется ей слишком старым.

— Ты ведь помнишь Кросби? — спросил он. — Она на пенсии, а пес ее умер.

— На пенсии, а пес умер? — переспросила Сара.

Она опять посмотрела через плечо. Разговаривать в ресторане было невозможно, беседа распадалась на мелкие фрагменты. Мимо без конца проходили служащие из Сити в аккуратных полосатых костюмах и котелках.

— Это хороший храм, — сказала Сара, глянув на Мартина.

Она вернулась к теме собора, понял Мартин.

— Великолепный, — согласился он. — Ты смотрела на статуи?

Вошел человек, которого Мартин узнал: Эрридж, биржевой маклер. Он поманил Мартина пальцем. Мартин встал и отошел поговорить с ним. Когда он вернулся, Сара уже опять наполнила свой бокал. Она сидела и смотрела на людей, точно была маленькой девочкой, которую он привел на рождественский сказочный спектакль.

— Какие планы на вечер? — спросил Мартин.

— В четыре — на Круглый пруд, — сказала Сара, постукивая ладонью по столу. — В четыре — на Круглый пруд.

Теперь она перешла, подумал Мартин, в сонное благодушие, следующее за сытным обедом с вином.

— С кем-нибудь встречаешься там?

— Да, с Мэгги.

Помолчали. До них долетали обрывки чужих разговоров. Человек, к которому отходил Мартин, удаляясь, тронул его за плечо.

— В среду в восемь, — сказал он.

— Точно, — откликнулся Мартин и сделал пометку в своей записной книжке.

— А какие планы на вечер у тебя? — спросила Сара.

— Надо навестить сестру в тюрьме, — сказал Мартин, поджигая сигарету.

— В тюрьме?

— Розу. Она сидит за то, что бросила камень.

— Рыжая Роза, красная Роза, — начала Сара, опять потянувшись за вином, — дикая Роза, колючая Роза…

— Не надо, — сказал Мартин, закрыв ладонью горлышко бутылки. — Тебе хватит.

Она немного возбуждена. Надо ее утихомирить. Люди все слышат.

— Дьявольски неприятная штука, — сказал он, — сидеть в тюрьме.