Годы - Вирджиния Вулф

— Во-первых… Нет, — она решила спросить о другом: — Что там такое с Розой?

— Что? — рассеянно переспросила Элинор, пытаясь сфокусировать бинокль. — Слишком темно, — сказала она. Ей было плохо видно.

— Моррис сказал, что ее вызывали в полицейский суд. — Силия слегка понизила голос, хотя посторонних рядом не было.

— Она бросила камень… — сказала Элинор. Она опять настроила бинокль на изгородь и, не отрываясь от окуляров, ожидала сову.

— Ее посадят в тюрьму? — быстро спросила Пегги.

— На этот раз нет, — ответила Элинор. — Вот в следующий… О, вот она!

Над изгородью, петляя, пролетела птица с большой головой на короткой шее. В сумерках она казалась почти белой. Элинор сумела поймать ее в поле зрения бинокля. Спереди у птицы виднелось черное пятнышко.

— Она держит в когтях мышь! — воскликнула Элинор.

— У нее гнездо на колокольне, — сказала Пегги.

Сова скрылась из виду.

— Все, не вижу, — сказала Элинор и опустила бинокль.

Некоторое время пили кофе в молчании. Силия обдумывала следующий вопрос. Но Элинор опередила ее.

— Расскажи мне о Уильяме Уотни, — попросила она. — В последний раз я видела его изящным юношей, мы катались на лодке.

Пегги рассмеялась:

— Это было, наверное, лет сто назад!

— Вовсе не так давно, — сказала Элинор. Она была уязвлена. — Сейчас… — Она стала припоминать. — Лет двадцать, может быть, двадцать пять.

Для нее это был довольно короткий промежуток времени, впрочем, подумала она, Пегги тогда еще не родилась. Ей сейчас лет шестнадцать-семнадцать, не больше.

— Правда он милейший человек? — воскликнула Силия. — Был в Индии, сейчас вышел в отставку, и мы надеемся, что он снимет здесь дом. Хотя Моррис считает, что ему покажется здесь слишком скучно.

Опять помолчали, глядя на луг за окном. Коровы жевали и кашляли, время от времени переступая на шаг вперед. До сидящих на террасе доносился сладкий запах коров и травы.

— Завтра опять будет жарко, — сказала Пегги.

Небо было совершенно ясным. Казалось, оно состоит из бесчисленных серо-голубых частиц, напоминающих по цвету мундир итальянского офицера; только на горизонте виднелась длинная полоса чистой зелени. Вокруг царили покой, умиротворение и безмятежность. Не было ни облачка, и звезды еще не показались.

Все такое маленькое, чопорное, сладенькое по сравнению с Испанией, думала Элинор, впрочем, сейчас, когда солнце зашло и деревья выглядят монолитными массами, без отдельных листьев, в этом есть своя красота. Холмы как будто выросли, очертания их сгладились, они постепенно становились частью неба.

— Какой прелестный вид! — воскликнула Элинор, будто стараясь оправдать Англию перед Испанией.

— Если бы не строительство мистера Робинсона! — вздохнула Силия.

Элинор вспомнила: Робинсоны — местный бич, богачи, угрожающие строительством.

— Я сегодня на базаре очень старалась быть с ними вежливой, — продолжила Силия. — Некоторые их не приглашают, но я считаю, что в деревне с соседями надо обходиться вежливо.

Она помолчала, а потом проговорила:

— Мне о стольком хочется тебя расспросить.

Бутылку опять перевернули горлышком вниз. Элинор стала покорно ждать.

— Насчет Эберкорн-Террас уже были предложения? — спросила Силия. Кап-кап-кап, закапали вопросы один за другим.

— Пока нет. Агентство хочет, чтобы я разделила дом на квартиры.

Силия задумалась на минуту, а затем вновь оживилась.

— А как у Мэгги? Когда ожидается ребенок?

— В ноябре, кажется, — сказала Элинор. — В Париже, — добавила она.

— Надеюсь, все будет хорошо. Только жаль, он родится не в Англии. — Силия опять поразмыслила. — Ее дети, выходит, будут французами?

— Выходит, так, — сказала Элинор. Она смотрела на зеленую полосу, которая бледнела, переходя в синеву. Приближалась ночь.

— Все говорят, что он очень мил, — сказала Силия. — Но… Рене… Рене… — У нее был сильный акцент. — Не похоже на мужское имя.

— Называй его Ренни, — предложила Пегги, произнеся имя на английский лад.

— Это напоминает мне Ронни, а имя Ронни я не люблю. У нас был конюх Ронни.

— Который воровал сено, — сказала Пегги.

Опять помолчали.

— Как жаль, что… — начала Силия, но осеклась, потому что вошла горничная убрать со стола.

— Чудный вечер, правда? — сказала Силия уже другим голосом, соответствующим присутствию слуг. — Похоже, дождя так и не будет. А в этом случае я не знаю… — И она принялась рассуждать о засухе и недостатке воды. Колодец постоянно пересыхает…

Элинор смотрела на холмы и почти не слушала.

— Впрочем, сейчас воды вполне хватит на всех, — сказала Силия.

Почему-то смысл этой фразы не сразу дошел до сознания Элинор.

— «…вполне хватит на всех», — повторила она.

После чужих языков, так долго звучавших вокруг нее, это сочетание слов показалось ей очень английским. Какой красивый язык, думала она, повторяя про себя обычные слова, которые Силия произносила так непринужденно, лишь едва заметно раскатывая «р»: Чиннери жили в Дорсетшире с незапамятных времен.

Горничная ушла.

— О чем я говорила? — сказала Силия. — А, о том, что мне жаль. Да… — Но тут до сидевших на веранде донеслись голоса и запах сигарного дыма: к ним направлялись мужчины. — А вот и они… — Силия опять не договорила.

Стулья были переставлены по-новому и увеличены в числе.

Все теперь сидели полукругом и смотрели вдаль, за луга, на блекнущие холмы. Широкая зеленая полоса у горизонта исчезла. От нее на небе остался лишь намек, тень. Вокруг стало тише и прохладнее. И в людях как будто что-то улеглось. Они не испытывали потребности говорить. Над лугом опять пролетела сова, но видны были только ее белые крылья на фоне темной изгороди.

— Вон она летит, — сказал Норт, пыхнув сигарой.

Наверное, это его первая сигара, предположила Элинор, — подарок сэра Уильяма. Вязы стали на фоне неба совершенно черными. Узор их листвы напоминал черное кружево. Сквозь него Элинор увидела первую звезду. Она посмотрела выше. Еще звезда.

— Завтра будет погожий день, — сказал Моррис, выбивая трубку об каблук. Далеко на дороге загремели тележные колеса. Затем послышалось хоровое пение — сельские жители возвращались домой. Это Англия, думала Элинор. Она почувствовала, будто медленно погружается в мягкую массу, которая состоит из качающихся ветвей, темнеющих холмов и черного кружева листьев, украшенного звездами. Над головами людей пронеслась летучая мышь.

— Терпеть не могу летучих мышей! — воскликнула Силия, испуганно заслонив голову рукой.

— Правда? — сказал сэр Уильям. — А я скорее люблю их. — Голос его звучал спокойно и почти печально.

Сейчас Силия скажет: «Они запутываются в волосах», подумала Элинор.

— Они запутываются в волосах, — сказала Силия.

— У меня-то волос нет, — сказал сэр Уильям. Его лысина и широкое лицо белели в темноте.

Мышь пролетела опять — теперь над самой землей, у их ног. Прохладное дуновение коснулось их щиколоток. Деревья слились с небом. Луны не было, зато звезд становилось все больше. Вот еще одна, подумала Элинор, глядя на мерцающий огонек над горизонтом. Но он висел слишком низко и был слишком желтым. Это дом, а не звезда, поняла она. Силия заговорила с сэром Уильямом. Она хотела, чтобы он поселился рядом. А леди Сент-Остелл сообщила ей, что усадьба Грейндж сдается. Интересно, это Грейндж светится или все-таки это звезда? — подумала Элинор. Беседа продолжалась.

Старой миссис Чиннери надоело уединение, она появилась внизу пораньше, села в гостиной и стала ждать. Ее торжественный выход остался неоцененным: в комнате никого не было. Наряженная в старушечье платье из черного сатина и кружевной чепец, она сидела и ждала. Ястребиный нос свешивался надо ртом между сморщенных щек. На одном из полуопущенных век виднелся красный ободок.

— Почему они не заходят? — брюзгливо спросила она у Эллен, молчаливой чернокожей горничной, стоявшей у нее за спиной. Эллен подошла к окну и постучала по стеклу.

Силия перестала говорить и обернулась.

— Это мама, — сказала она. — Мы должны войти в дом.

Она встала и отодвинула стул.

После темноты гостиная, в которой горели все лампы, производила впечатление сцены. Старая миссис Чиннери в своем инвалидном кресле, со слуховой трубкой, восседала будто в ожидании почестей. Выглядела она совершенно так же, как раньше, ни днем старше, как всегда, оживленная. Когда Элинор наклонилась к ней для традиционного поцелуя, жизнь вошла в привычное русло. Так она наклонялась, вечер за вечером, к своему отцу. Это действие было ей приятно: она чувствовала себя моложе. Весь ритуал она знала назубок. Они, люди средних лет, проявляют почтительность к старикам, а старики любезны с ними. Затем повисла обычная пауза. Им нечего было сказать ей, ей нечего было сказать им. Что же дальше? Элинор увидела, как глаза старухи засветились. Отчего могут вдруг стать голубыми глаза девяностолетней женщины? От мысли о картах? Да. Силия внесла столик, покрытый зеленым сукном. Миссис Чиннери была страстной поклонницей виста. Но и у нее был свой ритуал, свой этикет.