Полукрылые. Черные песни забвения - Урбанская Дарья

Более не раздумывая, Артем хлестнул по противникам первой пришедшей ему на ум мелодией – барьером, сдерживающим психео.

– Получайте, сволочи!

Это не сработало. Оба мужчины слегка пошатнулись, как от порыва ветра, и только. Но это не остановило Титова. Он выплевывал из себя Выпевание за Выпеванием, вкладывая в них свой страх, свою боль, свою злость. Ничего толком не получалось, но он старался снова и снова, перебирал все знакомые мелодии, лихорадочно соединял одни с другими, пытаясь сходу создать что-то новое.

Напряжение застилало Артему глаза, но он все же успел заметить, как нападающие кивнули друг другу, словно готовясь начать действовать. И тогда, повинуясь какому-то интуитивному ощущению, пришедшему из глубины сознания, Артем просто перестал насиловать память, пытаясь извлечь из нее то, чего там не было. Он набрал побольше воздуха в грудь и запел самой своей сутью, свои сердцем.

Эл молча стояла рядом, очевидно, тоже не зная ни одной мелодии, что могла бы помочь. Неожиданно она взяла его за руку. Артем сбился с Песни и на секунду замолчал, от удивления разжав стиснутый кулак, а ее прохладная ладонь проскользнула внутрь. Вихрева переплела их пальцы и немного сжала, как будто в жесте одобрения.

Артем поймал чуть было не ускользнувшую Песнь, а Эл подхватила ее, как тогда на соревнованиях, и через их сплетенные руки в него словно потекла дополнительная сила, а еще спокойствие и уверенность.

Их тихие голоса звучали в унисон и переплетались, дополняя друг друга. Внутри Артема рождалось какое-то незнакомое чувство, что-то неведомое поднималось из глубин его души, рвалось к поверхности, расталкивая, протискиваясь, стремясь ввысь. Нестерпимо начали зудеть виски и скулы. Артем потер лицо свободной рукой, словно отгоняя назойливое насекомое, и обомлел, нащупав подушечками пальцев жесткую колкую щетину и плотные бугорки под кожей.

Он что… окрыляется?! Но этого просто не может быть! Это невозможно! Первая трансформация должна произойти не раньше, чем через год, а то и позже…

Артем повернулся к Вихревой и увидел, что и ее лицо стремительно покрывается серебряной маской. Тысячи мелких перьев, блестящих, как жидкая ртуть, прошили кожу и, сверкая, выбрались наружу. Глаза поменяли разрез, стали более круглыми и выпуклыми. Неестественными. Нос хищно изогнулся, а на висках над ушами выступили серебряные гребни. Кто говорил, что гарпии отвратительны? Окрыленная Элла была так прекрасна, что у него перехватило дыхание. Только чудом Артему удалось не сбиться, не прервать Песнь. Возможно, дело было в том, что это не он сейчас выпевал мелодию, Песнь сама рвалась наружу из его сердца, хотела быть спетой именно здесь и сейчас.

Преследователи смотрели на них во все глаза, эмоции на их лицах сменялись быстро, как кадры в фильме – сначала появилось непонимание и недоумение, затем брезгливое удивление и, наконец, страх.

«Наконец-то, удалось их хоть чем-то пронять», – злорадно подумал Артем.

Глядя на двух мужчин перед собой, он почувствовал жгучее желание, чтобы они испытали все то, что выпало на его долю в последнее время. Ссора с мамой, обида и непонимание, издевки одноклассников, презрение, тяжелый унизительный разговор с отцом – все это переплавилось в единый тугой комок горечи и отчаяния, болезненно пульсирующий в груди. И неважно, что люди на крыше были тут совершенно ни при чем. Они были виновны как минимум в том, что состояли в сговоре с тем, кто похитил маму. С тем, из-за кого она за сутки превратилась из цветущей женщины в дряхлую развалину. А значит, они должны поплатиться.

Артем чувствовал, как его Песнь расходится вокруг и достигает незнакомцев. Подавленные мощью звуков, они повалились перед ним на колени и, обхватив себя за головы, стали шататься из стороны в сторону, как умалишенные. По их лицам градом катились слезы, а глаза невидяще смотрели перед собой. Они что-то бормотали, говорили, рассказывали, возможно, даже убеждали его в чем-то, но Артем ничего не слышал. В его ушах яростно и оглушающе ревела мелодия Песни.

На секунду вид взрослых крепких мужчин с перекошенными лицами, рыдающих, как дети, размазывающих по щекам слезы, отрезвил Артема, но он тут же уплыл на волнах всемогущества, ощущение которого дарила ему Песнь.

Вокруг стало заметно светлее, не как днем, конечно, но достаточно, чтобы темные тени отпрянули к краям крыши и разбежались по углам.

– Как хорошо! – отстраненно подумал Артем. – Зажегся еще один фонарь…

Ему больше не нужна была поддержка Вихревой, и он отпустил ее ладонь. Распахнул руки, в безотчетном порыве то ли взлететь, то от объять пространство. Вздохнул полной грудью, до боли в переполненных легких.

За звуками Песни Артем не слышал тревожных голосов мамы и Эл. Назойливыми мухами звуки вились где-то на краю его сознания, занятого сейчас более важными, как ему казалось, делами.

– Тем, хватит, остановись!

– Сынок, ты меня слышишь? Артем, приди в себя!

Но он не мог остановиться. Песнь рвалась изнутри, из самого его сердца, скручивала желудок и выворачивала наизнанку. Все тело болело, но это была приятная обжигающая боль, будто срываешь присохшие бинты с раны. Вдруг в груди запекло, загудело, завибрировало, и словно взорвалось маленькое солнце. Стало жарко, но он чувствовал – все правильно, так и должно быть! Перед глазами нестерпимо полыхнуло, а затем Артема поглотила темнота.

Глава, в которой у Артема появляется девушка

Когда Артем пришел в себя, ему нестерпимо хотелось пить. Как будто весь песок Сахары набился ему в рот и высосал из организма влагу до последней капли. С трудом он разлепил потрескавшиеся губы и застонал.

Рядом кто-то резко вздохнул, затем раздался негромкий глухой звук удара, словно что-то упало на пол. Он дернулся и с трудом приподнял тяжелые веки, но все, что смог увидеть – это чей-то смутный силуэт, исчезающий в прямоугольном пятне света. Через несколько минут – а может, и часов, Артем не ощущал течение времени – он почувствовал на своем лбу прохладную ладонь и окончательно проснулся. Над ним склонилась молодая женщина в белом халате. Увидев, что он открыл глаза, она улыбнулась и, чуть обернувшись, сказала кому-то:

– И правда пришел в себя, молодец!

Затем медсестра обратилась к нему:

– Доброе утро, Артем! Как себя чувствуешь? Что-нибудь болит?

– Нет… – прошептал он еле слышно, откашлялся и повторил громче: – Нет!

Собственный голос показался ему вороньим карканьем.

– Можно мне попить?

– Не можно, а нужно! Твой организм сильно обезвожен, надо восстанавливать водный баланс.

Незнакомка помогла ему сесть в кровати и подняла повыше подушку, чтобы на нее было удобно облокотиться. Затем протянула руку и подала ему бутылочку воды, стоявшую на тумбочке рядом с кроватью.

– Сам сможешь открыть?

Артем смущенно кивнул, открутил крышку и стал жадно пить большими глотками, пока не опустошил бутылку наполовину.

– Не торопись, лучше понемногу, но каждые пять минут.

Пока он пил, медсестра развернула принесенный темно-синий чехол, в котором оказался тонометр. Артем знал, как им пользоваться – видел, как мама измеряет давление себе и бабушке.

– Сейчас проверим у тебя давление, а потом я еще капельницу поставлю. Не бойся, это не больно! И вы сможете спокойно поболтать.

Только теперь он заметил, что кроме них в комнате есть кое-кто еще – на стуле у окна, прежде скрытая фигурой медсестры, сидела Вихрева с книгой в руках. Она поймала его взгляд и несмело улыбнулась. Артем уже открыл рот, чтобы засыпать ее миллионом вопросов, но одноклассница приложила палец к губам, а затем указала на женщину в белом халате, изобразила руками крылья и покачала головой.

Титов прекрасно понял, что Эл имела в виду – «поговорим после, когда неКрылатая уйдет». Так что откинулся на подушку и стал осматриваться. Он находился в небольшой прямоугольной комнате, похожей на палату в больнице. Жалюзи на окне были сдвинуты, за окном светило солнце. Кроме его кровати, здесь стояли еще три, но они были пусты.