По Мыслящим Королевствам - Алан Фостер

Тщательно прицелившись, благонамеренный монах выпалил из порошкострела. Парализующая мысль розовая мгла рванулась в направлении пастуха. Когда она окружила его, он понял, что останется таким же, но будет другим. Похожим внешне, но изменившимся внутренне. Этиоль предельно сосредоточился на боли своего собственного рождения, на ударе молнии, убившей друга детства, на том, как он всю ночь спорил с другими мужчинами и женщинами деревни, что делать с мимохожим охотником, который, злоупотребив гостеприимством наумкибов, напал на юную девушку. Все это были сильные мысли, сформулированные в соответствии с его собственным, уникальным способом мыслить.

Из жерла устройства розоватая дымка надвигалась, будто при замедленном движении, как кровавая пена.

Эхомба подумал о море.

Позади него заскулил Алита. В другое время пастух, возможно, и обратил бы внимание на этот необычный звук. Ему приходилось слышать, как большой кот и ворчал, и рычал, и храпел, и даже мурлыкал во сне, но Эхомба никогда не слышал, чтобы он скулил. Пастух не обратил бы внимания, даже если бы Алита затянул традиционную деревенскую песню — настолько сильно он старался сосредоточиться на собственном образе мыслей. А если бы он поглядел, что заставило кота скулить, это удивило бы его даже больше, нежели чрезвычайно необычный способ кошачьего самовыражения.

Алита взвыл, потому что его лапы вдруг очутились по колено в воде. В холодной темной воде, которая сильно пахла водорослями и солью. Стоявший рядом Симна ибн Синд заморгал и нахмурился, поскольку что-то было не так, а что именно — он не мог понять.

Трое книжников за столом, разинув рты, в изумлении смотрели на воду, образовавшуюся вокруг их ног. Казалось, она поднимается из самого пола, просачиваясь наверх сквозь щели между каменными плитами.

Не замечая того, что происходит вокруг, Эхомба непрерывно вызывал в памяти наиболее старые, самые отчетливые эпизоды из богатого запаса своих воспоминаний, те, которые он мог воспроизвести с наименьшими усилиями. Он думал о вкусе моря, когда глоток воды случайно прорывался сквозь губы во время плавания, о прохладном, бодрящем ощущении самой жидкости на голой коже, о ее пряной солености, которая щекотала нёбо, и внезапном ожоге, если она попадала в нос. Он помнил, что далекие плоские горизонты моря являли собой единственный реальный край света. Он возрождал в уме внешний вид тварей, что, извиваясь, плавали в его глубинах, видел перед собой скромное величие скелетов крупных и мелких существ — море каждое утро выбрасывало их на берег, и те лежали, словно товары старого мудрого купца, аккуратно разложенные для обозрения и на пробу.

А по мере того как Эхомба вспоминал и думал, море продолжало заполнять комнату допросов, и уровень воды поднимался со сверхъестественной, немыслимой быстротой. Она покрыла его колени и дошла до бедер. Вскочив со стульев, три пораженных книжника пятились назад и пытались добраться до двери. Повсюду вокруг Эхомбы на воду осела розовая пыль — и исчезала, растворялась в темно-зеленой глуби, как молотые чайные листья в кипящем котелке.

Монахи закричали. Дверь отворилась; за ней барахтались двое вооруженных служителей, стоя по пояс в воде. Потоп, начавшийся ни с того ни с сего, повсюду в доме был таким же мощным, как и в комнате, не суля книжникам ни безопасности, ни суши.

Рядом с Эхомбой Симна ибн Синд, полустоя-полуплавая, сильно затряс головой, заморгал и будто бы впервые увидел, что все кругом залито водой. С трудом передвигаясь в воде, теперь уже доходившей ему до груди, он схватил пастуха за руку и дернул:

— Этиоль! Эй, братец, теперь уже можешь закрыть кран! Наши заботливые наставники смылись. — Северянин окинул нервным взглядом прибывающую воду. — Лучше бы и нам поскорее убраться отсюда, пока случай подходящий.

Эхомба, казалось, не слышал друга.

Вполголоса ругаясь, Симна подтащил к себе потерявшего ориентацию Алиту. Посредством множества торопливых подталкиваний ни на что не реагирующего пастуха наконец удалось положить ничком на широкую спину кота. Пристроив таким манером своего долговязого спутника, они полувброд-полувплавь покинули комнату.

Выбравшись по коридору в центральный внутренний зал здания, путешественники обнаружили там полнейший хаос. Обезумевшие монахи неистово пытались поддерживать бесценные тома и свитки над поднимающейся водой, которая резво подбиралась ко второму этажу. Пенящиеся волны бились о перила, а совершенно очумевшая рыба выпрыгивала из воды и плашмя шлепалась обратно.

— Главный вход! — крикнул Симна, которого с головой накрывали поднявшиеся волны и барашки. — Плыви к главному входу!

Монахи и служки беспомощно плескались в воде. В задней части зала над теперь уже затонувшим камином зарождался миниатюрный шквал. Симна поглядел в воду под собой, и ему показалось, будто он увидел, как что-то глянцевое и мускулистое промелькнуло под его телом. Сзади и несколько в стороне, вертясь в воде, служитель, уже без оружия и доспехов, вдруг вскинул обе руки вверх. Пронзительно завопив, он скрылся под волной, затянутый вниз чем-то таким, что не должно было привольно плавать среди обители правильного мышления.

Не отставая от северянина, мощно рассекал испещренные солью буруны черный кот. Повернувшись на спину и по-прежнему выгребая к главной двери, которая уже почти полностью погрузилась под воду, Симна прокричал своему размякшему другу:

— Довольно, братец! Ты своего добился, что бы это ни было. Выключай воду!

Сквозь черную гриву до него донеслись слова. Это определенно был голос Эхомбы, только приглушенный.

— Не могу… должен думать только… о море. Продолжать думать… здраво. Продолжать думать… по-своему.

— Нет! Хватит! — Северянин выплюнул изо рта соленую воду. На вкус она была в точности как морская, вплоть до крохотных песчинок, которые обжигали язык. — Ты достаточно сделал!

Вокруг них обитатели здания орали и вопили, дрыгали ногами и молотили руками, пытаясь удержать головы над водой. Не все оказались хорошими пловцами. В этот миг зал, да и весь дом были заняты не правильным мышлением или же неправильным мышлением, а лишь мыслями о том, как выжить.

— Ох! Ради Гелуджана… — Симна понял, что ударился головой о тяжелую деревянную двойную дверь главного входа.

Лишь маленькая ее часть оставалась над поднимающимися водами. О том, чтобы ее открыть, преодолевая чудовищное давление воды, нечего было и думать. К тому же железные ручки теперь находились намного футов ниже его быстро работающих ног.

Что-то сдавило плечо северянина, и он сам взвизгнул, поворачиваясь, чтобы дать отпор. А когда увидел, что это всего лишь Эхомба, вышедший из оцепенения, то не знал, кричать ли ему от облегчения, или посильнее ударить друга в лицо. Во всяком случае, неспокойные воды, в которых они плавали, не дали бы ему возможности как следует примериться.