То, что сильнее (сборник) - Мария Метлицкая

– Полкило, пожалуйста! И два кофе, – говорит она.

Потом она приносит все это на стол и жестом предлагает мужчине присоединяться. Он судорожно сглатывает слюну и подходит к столу. Благодарно кивает ей – и начинает жадно есть. Она видит, что на нем хорошее, дорогое пальто из тонкой шерсти – тогда такие вещи бросались в глаза. Мятые, но явно не из дешевых, брюки, вполне приличные ботинки – тоже из разряда дефицита. И крупные, точно импортные, часы. В них она разбирается хуже. Он, обжигаясь, пьет крупными глотками кофе, греет руки об стакан. Тонкие, красивые руки пианиста, с аккуратными и ровными ногтями. Оба молчат. Ей вдруг почему-то совсем не хочется есть.

– Неприятности? – спрашивает она.

Он кивает:

– Ну, это если очень мягко говоря, – и улыбается ей.

Он наедается быстро – свойство очень голодного человека. Чистым носовым платком тщательно вытирает руки. С достоинством кивает:

– Большое спасибо.

Она машет рукой:

– Какая ерунда, господи. Мелочи.

– Это не мелочи, – серьезно говорит он. – Накормить голодного человека – это не мелочи.

Достает пачку золотого «Мальборо» и предлагает ей. В пачке всего пара сигарет. «Ого! – думает она. – Тут не так все просто». Такой атрибут, как золотое «Мальборо», в те годы говорил о многом. Или, по крайней мере, наводил на размышления.

Они выходят на улицу и закуривают.

– Вы позволите себя проводить? – галантно осведомляется он.

– Господи, какие церемонии! – смеется она.

– Были бы сапоги со шпорами, обязательно бы звякнул, – в тон ей отвечает он.

До ее дома они идут неторопливым прогулочным шагом. Молча.

– Знаете, как бывает, – говорит наконец он. – Теряешь все и сразу. Сразу и все.

– Не знаю, – крутит головой она.

Что она могла потерять в свои восемнадцать лет? Девочка из хорошей, благополучной семьи. Не подверженная никаким порокам. Пока еще с крепким здоровьем. Обожаемая и опекаемая всей родней. Балованная по мере сил – частные врачи, спецшкола, отдых на море, дача, джинсы, дубленка. Ее любили, опекали, гордились ею. Бабуля прибирала за ней постель, гладила юбки, готовила завтрак. Что она знала тогда о потерях? Любых – моральных, душевных, материальных. Нет, она была благополучна и благоразумна. До определенного времени. Все испивают свою чашу. Но до этого было еще далеко.

Он улыбнулся и хмыкнул:

– Ну, дай вам бог никогда этого не узнать! – Он поежился и поднял воротник пальто.

– Вы, наверное, южанин? – спросила она.

– Да нет, я москвич. Но отчасти вы правы. По происхождению я грек. Из крымских греков. Балаклава, помните?

Она кивнула.

– Родители приехали в Москву в конце тридцатых, так что я родился уже здесь. Но холод действительно переношу с трудом.

– Гены, – кивнула с пониманием она.

Они дошли до ее подъезда.

– Еще покурим? – с надеждой спросил он. Торопиться ему явно было некуда. – Знаете, сегодня я потерял все – деньги, квартиру, машину. Любимую женщину.

– Она умерла? – с испугом спросила она.

– Хуже, – ответил он, – она меня предала. Впрочем, я ее понимаю. Мою жизнь выдержит не всякий.

– Вы шпион? – Она упражнялась в остроумии.

Он усмехнулся:

– Хуже, я игрок. Ну ладно, я краду ваше прекрасное, молодое время. Вы и так были слишком добры. – Он поцеловал ей руку, бросил окурок и направился к метро.

– Послушайте!

Он обернулся.

– Вам есть где переночевать?

Он посмотрел на нее с удивлением.

– О чем вы? Не беспокойтесь. Я, конечно же, что-нибудь придумаю.

Ей показалось, что он пытается убедить скорее себя.

– В конце концов, есть вокзалы, их еще никто не отменял. – Он попытался улыбнуться.

– Бросьте, какие вокзалы! – в сердцах сказала она. – У нас три комнаты, родители в Питере. Дома одна бабуля – она прекрасный человек. Пойдемте, ей-богу. А завтра будете решать свои проблемы. Утро вечера мудренее.

Господи! И куда ее понесло?! Ну сделала доброе дело, которое к тому же ничего не стоило, – и успокойся, крепко спи и смотри хорошие сны. Когда совесть чиста.

Он смотрел на нее с нескрываемым удивлением.

– Что вы, это неудобно, – нерешительно сказал он.

– Бред! – горячилась она. – Все вполне удобно. И вполне нормально. Так меня воспитали родители: протяни человеку руку, если ему плохо. Мимо пройти несложно. Сложнее будет дальше с этим жить.

Он стоял, поеживаясь и зябко кутаясь в пальто. Она подошла к нему и решительно взяла за руку. Он слегка упирался и продолжал отказываться и отговаривать ее, неразумную. Они поднялись на седьмой этаж и позвонили в дверь. Она услышала, как бабуля медленно шаркает тапками, и нетерпеливо еще раз нажала на кнопку звонка.

– Я на вертолете не летаю, – услышала она бабулин голос. Коронная фраза в ответ на ее нетерпение.

Наконец, она открыла дверь, и брови ее удивленно поползли вверх. Такого у них еще не было. Кавалеров на ночь ее благочестивая внучка не приводила. Да и кавалер был весьма сомнителен – староват, небрит. Смущен.

– В общем, так, – забарабанила она. – Это мой хороший знакомый. Туськин дядька из Балаклавы.

– Откуда? – изумилась бабуля старинному слову.

Она махнула рукой:

– Неважно. Ему негде ночевать, и, как следствие, он переночует у нас.

– А у Туськи? – уточнила бабуля. В логике ей не откажешь.

– У Туськи нет места. У них же двушка и семеро по лавкам.

Короче говоря, Азнавура она уложила в гостиной на диване. Она долго не могла уснуть: а ну как «обнесет» он сейчас всю квартиру? Да ладно, если просто «обнесет», а если заодно и нас прирежет? Чтобы без свидетелей? Так, на всякий случай. «Дура, идиотка», – корила она себя. Благородный порыв, видите ли.

Слушала бабулины вздохи в соседней комнате. Одна надежда на бабулину бессонницу. Ее начало клонить в сон – молодость брала свое. На всякий случай она тихонько встала и придвинула к двери кресло. Но только она начала засыпать, вспомнила про «видик» в гостиной – папину гордость и мечту – и про песцовую мамину шубу в коридоре. Да уж, ночка была та еще! Она то засыпала, то просыпалась и прислушивалась к звукам в квартире. Но было тихо.

Ни свет ни заря – что ей было совсем не свойственно – она вскочила, накинула халат и бросилась в гостиную. Там никого не было. Постель сложена стопочкой. На столе записка: «Вам зачтется. Спасибо». Видик и шуба на месте. Бабуля спит. Так, можно перевести дух. Она свободно вздохнула. А если он сделал слепок ключей? Нет, это уже паранойя, определенно. Вышла из комнаты, охая и кряхтя, бабуля. Подозрительно оглядела ее.

– Ну, где твой квартирант?

– Да, свалил уже, – беспечно отмахнулась она.

– Как же ты отпустила человека без чашки кофе и бутерброда? – удивилась бабуля.

В общем, к вечеру она отошла, а через пару дней и вовсе забыла эту историю. Ах, как сказочно легко можно в молодости выбросить из головы все лишнее!

Прошло месяца два. Зима наконец развернулась вовсю – снег, метель, морозы. Но она любила зиму. Зимой легче дышалось. Отряхивая снег, она торопливо вбежала в подъезд и – увидела Азнавура с большим букетом белых гвоздик.

Здесь надо притормозить и опять кое-что объяснить. И напомнить, что в те годы даже банальная красная гвоздика была сказочным везением. А что говорить о белой? Ее тогда просто, кажется, не существовало в природе.

Азнавур был тщательно выбрит, аккуратно подстрижен, кофейная дубленка, голубые джинсы. Терпкий запах нездешнего одеколона. Для женщин за сорок – мужчина из волшебного сна конца семидесятых. Он делает шаг навстречу и протягивает ей букет. Дальше больше – он приглашает ее в ресторан.

– Выбирайте любой, – говорит он.

– Да я в них как-то не очень, – почти робеет она.

Догадывается: «клеит». Но мужского интереса в его глазах не видно. Увы! Она смущается и отказывается – он настойчив.

– Я человек игры и долги возвращаю. Дело чести, – объясняет он.

Тут она понимает, что ее отказ его обидит. Да почему бы и нет? Почему бы не сходить в ресторан? По букету она догадывается, что это будет явно не шашлычная «Риони» и не чебуречная «Ингури». Она поднимается в квартиру, переодевается и чмокает бабулю. На улице его ждет такси. Судя по счетчику – не час и не два.

Они едут в «Прагу». По тем временам – более чем круто. Впрочем, и по этим вроде бы тоже. В «Праге» его встречают как родного. В зале помпезно, богато и золотисто. Тугие, накрахмаленные, кипенные салфетки, блестящие приборы, хрустальные пепельницы. Заказывает «скромненько» – икра, белуга, семга. А ей очень хочется плебейского оливье.

Они переходят на «ты». Курят, естественно, «Мальборо голд». Отговаривает брать котлету по-киевски – лучше кусок свежего мяса. Он мажет ей икру на свежий огурец (и это в конце февраля!).

– Попробуй икру на огурец, – советует этот эстет. – Хлебом не увлекайся. Ты склонна к полноте.

Она обижается: вот гад, оговаривает! Прозорливый какой! Склонна к полноте! С годами убедилась – точно, прозорливый. Но тогда стало обидно. И верить не хотелось. А предпосылки все же были, были, уже тогда.