Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад - Олег Айрапетов

Победитель заявил слушателям о том, что идет формирование нового правительства, что во главе его встанет князь Львов, а сам он возглавит Министерство иностранных дел. Лидер кадетов обещал, что теперь предательств и разглашений русских секретов не будет. На вопрос о том, кто избрал новых вершителей судеб России, последовал вошедший в историю ответ: «Нас избрала русская революция»20. Милюков вспоминал о триумфе своего выступления: «Речь эта была встречена многочисленными слушателями, переполнившими зал, с энтузиазмом, и оратор был вынесен на руках по ее окончании»21. В эти дни говоривших речи часто носили на руках.

Возможно, это было причиной, что они не сразу обратили внимание на окружавшие их признаки новых политических реалий.

Таврический дворец представлял собой картину, которая вряд ли давала основания для радужных умозаключений: «Солдаты, солдаты, солдаты, с усталыми, тупыми, редко с добрыми или радостными лицами; всюду следы импровизированного лагеря, сор, солома; воздух густой, стоит какой-то сплошной туман, пахнет солдатскими сапогами, сукном, потом; откуда-то слышатся истерические голоса ораторов, митингующих в Екатерининском зале, – везде давка и суетливая растерянность»22. Эта масса только временно могла пойти за столь чужими и, как скоро станет ясно всем, чуждыми ей лидерами. Собственной же силы у них не было. «Сразу же сказался дефект партии, – отметила позже член ЦК кадетов. – Генералы у нас есть, а армии нет. У левых армия огромная, но нет ума в центре. Или не хватает. Но в первые дни мы не отделяли себя от левых»23. Вскоре за это пришлось платить.

«Какая злая ирония судьбы заключается в этих словах Милюкова, – вспоминал в эмиграции один из его слушателей, – ибо, представляя жалкую и бездарную карикатуру на царское правительство, они в то же время дали поразительно верную характеристику будущего Временного правительства, членом которого состоял сам Милюков, правительства, которое заслужило дружное презрение со стороны русского населения, исключая разве самих бывших “министров”, их партийных поклонников и соратников»24. Будущее страны в первые дни революции казалось таким ясным: это должна быть конституционная монархия. 3 (16) марта была опубликована декларация нового правительства, оглашавшая его состав и задачи25. Она звучала довольно пафосно: «Временный комитет членов Государственной думы при содействии и сочувствии столичных войск и населения достиг в настоящее время такой степени успеха над темными силами старого режима, который позволяет ему приступить к более прочному устройству исполнительной власти»26.

Заявляя об образовании и составе Временного правительства, Родзянко и Львов, подписавшие этот документ, перечислили и основные направления своей политики: 1) немедленная и полная амнистия по политическим и религиозным делам (включая военные мятежи); 2) свобода слова, печати, собраний, стачек; 3) отмена всех сословных и вероисповедальных ограничений; 4) немедленная подготовка к созыву Учредительного собрания на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования; 5) замена полиции милицией с выборным начальством и подчинение милиции органам местного самоуправления; 6) выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования; 7)«неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении»; 7)«при сохранении строгой воинской дисциплины в строю и при несении военной службы – устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам, Временное правительство считает своим долгом присовокупить, что оно отнюдь не намерено воспользоваться военными обстоятельствами для какого-либо промедления по осуществлению вышеизложенных реформ и мероприятий»27.

Глава этого правительства, впрочем, не вызывал столь общего презрения, во всяком случае, поначалу. Его приветствовали почти все. Однако от приветствий его политика от этого не становилась привлекательной. «Князь Львов, – вспоминал И. Г. Церетели, активно работавший в Исполкоме Петроградского совета, – имел за собой долгую карьеру земского деятеля и завоевал общее уважение не только среди либералов, но и в демократических кругах своей работой по распространению образования среди масс крестьянства и по поднятию культурного уровня народа вообще. В этой области он показал себя организатором крупного масштаба, и этот престиж вознес его на пост главы первого революционного правительства. Но в области большой политики он чувствовал себя не на своем месте – отсюда та уклончивость его поведения, к которой он прибегал при всех мало-мальски затруднительных случаях и которая давала его противникам основание говорить о “византинизме” его характера… Его уклончивые манеры объяснялись не “дипломатничанием”, а обыкновенной нерешительностью»28.

Впрочем, не отличался решительностью и Исполком Петросовета, так и не решивший в первые дни своей работы, что делать со свалившейся на его плечи ответственностью. Он дипломатично призывал пресекать проявления анархии, насилие над офицерами, «.все бесчинства и грабежи, врывания в частные квартиры, расхищение и порчу всякого имущества, бесцельные захваты общественных учреждений»29. «Главным фактором отказа от участия во власти была война, – вспоминал один из его членов. – Принять власть в то время, как свыше 10 миллионов людей было под ружьем, демократия не могла, так как не знала, как относиться к армии и к войне»30.

Вскоре это незнание проявило себя в полной мере. Ожидаемое успокоение не пришло. 3 (16) марта Родзянко известил Алексеева, что «в Петрограде вспыхнул новый солдатский бунт», и в новых условиях кандидатура Михаила Александровича в качестве императора, а не регента в малолетство наследника Престола «.ни для кого не приемлема, и вероятна гражданская война». В связи с этим он просил рассмотреть возможность задержать обнародование манифеста об отречении31.

Теперь, когда Временный комитет Государственной думы оказался под сильным влиянием левых партий, ради спасения от внутреннего конфликта и в качестве гарантии восстановления порядка он предлагал новые уступки – собрать Учредительное собрание для определения формы правления в России. Эти предложения не вызвали у Алексеева положительной реакции, и он предложил собрать совещание главнокомандующих фронтами в Могилеве 8 или 9 марта. Словам Родзянко Наштаверх уже не верил, считая, что авторитет Временного правительства достаточен для удержания ситуации под контролем32. Большинство командующих, за исключением Сахарова, сочли невозможным ни проведение совещания, ни задержку манифеста.

Николай Николаевич (младший) добавил к этому абсолютное непризнание идеи Учредительного собрания33.

«Великий князь Михаил Александрович, – вспоминал князь П. Д. Долгоруков, – был соломинкой, за которую хотел Милюков ухватиться, когда Россия начинала тонуть»34. Как всегда, соломинка оказалась плохой опорой. 3 (16) марта Михаил отказался от власти вплоть до определения Учредительным собранием формы правления35, 8-12 (21–25) марта все остальные члены династии отказались от своих прав на престолонаследие и удельные земли36. 3 (16) марта на заседании Исполкома Петросовета обсуждалась судьба членов императорского дома. Было решено настаивать на аресте императора, его брата подвергнуть фактическому аресту, объявив его состоящим под надзором революционной армии. Наиболее изощренная и осторожная позиция была выработана к третьему лицу: «По отношению к Николаю Николаевичу ввиду опасности арестовать его на Кавказе, предварительно вызвать его в Петроград и установить в пути строгое над ним наблюдение»37.

На особую любовь или уважение со стороны руководителей созданных революцией органов великий князь рассчитывать явно не мог. И не только в Петрограде. «Имя б. великого князя, – вспоминал председатель тифлисского Исполкома Совета солдатских депутатов С. И. Верещак, – не пользовалось ни положительной, ни отрицательной популярностью. Ничего яркого, что бы врезывалось в представление солдата, им проявлено не было. Популярность являлась уделом генералов, руководивших операциями армии. Для нас он был великим князем, изгнанным на Кавказ, и только»38. Отношение к окружению наместника было ничуть не лучшим: «Это был какой-то штаб-двор, из которого в среду высшего командного состава поползли неведомые раньше интриганство и политиканство»39.

«Все перевернулось вверх дном, – вспоминал курсовой офицер тифлисского Михайловского военного училища, – Грозное начальство обратилось в робкое, вчерашние монархисты – в правоверных социалистов, люди, боявшиеся сказать лишнее слово из боязни плохо связать его с предыдущим, почувствовали в себе дар красноречия, и началось углубление и расширение революции по всем направлениям. В общих чертах революция в Тифлисе вышла действительно малокровной, все протекало удивительно мирно, некого было даже хоронить в качестве революции. Городовые, например, стояли на улицах дня три, пока постепенно не заменены были милицией»40. Эксцессов не было, улицы города покрылись красными флагами, а над дворцом наместника продолжал развиваться Георгиевский штандарт, все казалось спокойным. Под аплодисменты собравшейся толпы были освобождены арестованные, но нападений на офицеров и генералов на улицах не было41.