У кладезя бездны. Адские врата - Александр Афанасьев

– Господин барон…

Из кухни появился человек. Он его не знал.

– Что вы здесь делаете?

– О… простите, что воспользовались вашим гостеприимством без вашего ведома, барон.

– Это так называется, да? Да вы вломились в мой дом!

– Но мы ничего не украли…

Из комнаты проявился еще один человек. Вот его барон знал очень хорошо.

– Виктор? А ты какого черта тут забыл?

Виктор Сантелли, депутат от крайне правого Национального союза (у него было только шесть представителей, его идеи напугали бы даже Муссолини) раздвинул губы в улыбке:

– Барон, приношу извинения. Мы люди простые. Вот, пришли в гости, хозяина нет, решили подождать…

– Как вы сумели войти, на двери замок.

– Да бросьте, какие мелочи…

– Я всегда знал, что вы громила, Сантелли…

Сантелли ничуть не обиделся.

– Прошу!

Поняв, что его просто не выпустят, барон прошел в залу.

Там оказался третий человек. Среднего роста, лысый, в черных «полицейских» очках, несмотря на полумрак.

– Добрый день… – поздоровался он.

Барон уловил, что итальянский не является для этого человека родным.

– Кто вы?

– Сударь, к чему такие вопросы? – спросил Сантелли. – Давайте выпьем и поговорим о делах. В качестве некоей компенсации… мы принесли хорошее вино. Выпьем и станем друзьями.

На полу и в самом деле стояла сумка, Сантелли начал доставать из нее вино и приборы, ставя на журнальный столик. Барон с первого взгляда определил, что вино хорошее, не купленное в магазине. В магазине хорошее вино не купить, оно стои́т именно так, как вино держать нельзя – вертикально, на жаре и под сильным светом. А на этой бутылке были следы паутины, но не было этикетки – совсем никакой. Значит, это вино из чьих-то погребов, не предназначенное для продажи. Конечно, и тут можно нарваться на уксус… но шансов меньше.

– Выпивка делает друзьями только алкоголиков, – отрезал барон. – Аргентина, верно?

– А вы проницательны…

– Это наше вино, синьор… – заговорил человек в черных полицейских очках, – вино нашей родины, страдающей от разгула анархии. Вино красное, как кровь. Выпейте его, синьор, чтобы хоть немного узнать мою родину…

Барон не притронулся к налитому бокалу.

– Вы говорите про кровь. Вам не кажется, что у вас проливается слишком много крови, чтобы это можно было считать нормальным? Как насчет тех студентов, а?

– Какие студенты, синьор. Да это коммунисты!

– Это не повод направлять броневики и обстреливать студенческий городок.

– Позвольте нам самим, синьор, решать в нашей стране, как нам бороться с коммунизмом. Вижу, у вас с коммунизмом не борются и дела обстоят все хуже и хуже. Может, вам стоит взять пример с нас, а, депутат?

– А как насчет расстрелянных священников? Может, они тоже были коммунистами?

– Нет, они укрывали их в храмах…

Сантелли поднял свой бокал, даже видя, что никто не следует его примеру.

– За процветание, господа!

Человек в черных очках поднял бокал, но пить не стал.

– Барон, вы уже понимаете, зачем мы пришли? – спросил Сантелли, хлебнув вина и решив, что пора переходить к делу.

– Да уж понял…

– Тогда перейдем прямо к делу…

Человек в черных полицейских очках запустил руку в сумку и достал оттуда пачку купюр в банковской упаковке.

– Полмиллиона лир, синьор. В качестве залога нашей дружбы. Дружба с Аргентиной – не улица с односторонним движением.

Аргентинцы, связанные с крайне правыми, просчитались, и сильно. Это был семьдесят шестой год, мосты дружбы только намечались. Общество в Италии еще не было серьезно расколото, не радикализовалось, крайне правых, как и крайне левых, было слишком мало. В семьдесят шестом существовала лишь ограниченная группа людей, поддерживающих Аргентину, – в Консульте, в Палате депутатов, побольше – в Сенате, приближенных Короля. Часть занимали такую позицию из-за денег, и только часть – по геополитическим соображениям. Тогда еще аргентинские военные не окончательно разругались с североамериканцами, их сводная дивизия даже воевала в ЗАПТОЗ. Сил у аргентинского лобби, чтобы дать депутату Полетти многолетние ассигнования на дорогу, не было – и они решили дать денег лично барону.

И просчитались в этом. Барон был аристократом, и он был честным человеком. С одной стороны – сейчас у него хватало денег. С другой стороны – он еще не забыл, что такое честь. Подкупить аристократа было намного сложнее, чем подкупить простолюдина.

Барон отрицательно покачал головой.

– Неужели я так дешево выгляжу?

Человек в черных полицейских очках повторно запустил руку в сумку и положил на стол еще одну пачку.

– Вы правы. Миллион. Для ровного счета. Скажите, кому еще нужно дать в вашем комитете, чтобы вопрос прошел?

Барон снова покачал головой.

– Вы меня утомляете. Идите вон.

Человек в черных полицейских очках начал выкладывать на стол новые пачки.

– Три миллиона. Никто не узнает о нашей дружбе, не переживайте. У нас уже много друзей.

Барон улыбнулся.

– Вероятно, вы судите о людях по себе. У вас нет друзей, у вас есть работники. Пока вы платите – они будут работать на вас. Как только кто-то заплатит больше – они станут работать на других. Вон, тот же Сантелли. Вы думаете, что он действительно ваш друг?

– Можете мне не верить, барон, – сказал Сантелли, – но я действительно друг Аргентины. Эти люди ведут войну…

– Против собственного народа… – сказал барон, – я и забыл. Да… такой человек, как вы, может и впрямь стать другом Аргентины…

– Сколько вам нужно?

Барон уже забыл о дороге. Да, он играл по правилам – но он был достаточно самостоятельным игроком, чтобы позволить себе самостоятельно выбирать партнеров по игре. Аргентинцы были последними, с кем бы он хотел сесть за стол. Барон не был коммунистом, но считал, что даже методы Муссолини были чрезмерными, а уж аргентинцы…

– Нисколько.

– Вы так богаты? – спросил Сантелли с уже откровенной злобой в голосе. Барон слышал, что отец Сантелли лишился довольно приличных участков земли в Триполитании, на которых обнаружили нефть. Да как лишился – просто заложил их банку, а деньги прокутил. Сантелли был вынужден начинать с нуля, такие люди обычно испытывают злобу по отношению к другим людям, к обществу, потому что считают себя несправедливо лишенными того, что они заслуживали по праву. Барон родился в счастливой и довольно состоятельной семье и потому, как все европейские аристократы, испытывал чувство вины за свое благополучное происхождение и старался как-то загладить его.

– Вполне.

– Да… – сказал человек в черных полицейских очках, – скорее всего, вы и в самом деле не испытываете нужды. Кто же будет испытывать нужду, отмывая деньги мексиканской наркомафии.

– Теперь вы оскорбляете меня в моем доме, – заметил барон, – я, кажется, уже сказал вам идти вон.

Человек в черных полицейских очках аккуратно собрал деньги обратно в сумку. Вместо денег выложил на стол папку с документами. Барон только сейчас заметил, что у этого человека – руки в тонких перчатках телесного цвета.

– Несомненно, господин барон… Вы правы в одном – если вы не хотите дружить с нами, вы будете работать на нас. Ознакомьтесь с этими документами на досуге. Спросите вашу очаровательную молодую жену, что они обозначают. Она может вам не ответить… мексиканская кровь горяча, а если в сочетании с итальянской… Но вы все равно спросите…

Человек в черных полицейских очках встал, закинул сумку на плечо, улыбнулся. Когда он улыбался, его лицо было чем-то похоже на череп.

– Мы не осуждаем вас, синьор барон. Хороший дом, молодая жена, побольше денег… все, что нужно, чтобы встретить старость. Но вот сицилийские друзья могут иметь совсем другое мнение относительно этого…

Человек в черных полицейских очках вздохнул и закончил:

– Кстати, как ваш сын? Умный мальчик? Если хотите, мы можем помочь с его… так сказать, трудоустройством. До встречи, господин барон…

На следующий день барон Цезарь Полетти разбился на спортивной машине, в нескольких километрах от своего поместья. Официальный вердикт был прост – не справился с управлением, дорога и в самом деле была опасной, а поворот – не просматриваемым. Полицейских удивило только то, что не было следов торможения – выглядело все так, как будто барон вошел в поворот, совсем не тормозя, на полной скорости. Такое мог утворить лишь обширявшийся наркотиками юнец – но не депутат парламента. Но признаков преступления не было, барона в этих краях слишком уважали, чтобы говорить о самоубийстве – ведь самоубийц хоронят за кладбищенской оградой. Дело закрыли…

Молодой Карло Полетти, теперь – барон Карло Полетти, – спешно вернулся на родину из Швейцарии, где он проходил практику в банковском деле. На похоронах он молча, на глазах всех людей подошел и отрезал кисточку с покрывала, накрывавшего гроб отца. Кровная месть. В Италии она считалась обязательной только в самых южных, горных областях и на Сицилии – но про кровную месть знали все.