На передовой закона. Истории полицейского о том, какова цена вашей безопасности - Элис Винтен

на Лиз и понимаю, что она тоже это прочитала. Я замечаю, что обеспокоенная соседка позвонила в 17:37. У нас была очень занятая смена, полная срочных вызовов и поездок с мигалками. Этот несрочный вызов отошел на задний план.

– Возможно, внезапная смерть, – говорю я. – Это может подождать?

Лиз задумчиво смотрит на меня.

– Вдруг это не внезапная смерть? Вдруг он жив?

Ей не нужно добавлять слово «еще», мы обе его подразумеваем. Я киваю и даю задний ход.

– Я надеялась, что ты это скажешь, – говорю я.

Снова подъезжаю к воротам. В конце концов, в чем смысл проверки благополучия человека, если полиция не может доехать до него несколько часов? Мы обладаем правом вторжения на частную территорию, чтобы защищать жизнь и здоровье людей. Нельзя изначально предполагать, что они уже мертвы.

– Пообедали, называется, – говорит Лиз с улыбкой. Она стала прекрасным полицейским, и мне очень приятно работать с человеком, который находится со мной на одной волне. Мы обе предпочитаем отправиться на вызов, а не обедать в участке. – Если он действительно умер, то тело хотя бы относительно свежее.

– Да, это не будет вторая Хильда, – отвечаю я.

Она ежится.

– Какое облегчение.

Срочные вызовы вытесняют несрочные. Но никогда не знаешь, чем может обернуться даже рутинная проверка.

Остаток пути проходит в тишине. Я не включаю маяки и сирену, потому что вызов не считается экстренным. Хотя могла бы, у меня есть на это право, но, если я попаду в аварию, мне придется объясняться в суде. По этой причине я еду с обычной скоростью. Воспоминания о теле Хильды лезут мне в голову вопреки попыткам отогнать их. Интересно, вспоминает ли ее Лиз? Чувствую, как у меня желудок выворачивается, и ругаю себя за брезгливость. А затем вспоминаю, что беременна. Возможно, все же стоило что-нибудь съесть. К тому моменту, как мы подъезжаем к нужному дому, я успеваю смириться, что это будет очередной долгий вызов по поводу внезапной смерти. У меня урчит живот, и я проклинаю свой наивный энтузиазм.

Когда мы выходим из машины, дверь соседнего дома открывается, и к нам торопится обеспокоенная женщина лет шестидесяти. На ней тапочки на низком каблуке и огромный халат, который она придерживает на груди, волосы накручены на ярко-розовые бигуди. Она мне уже нравится.

Теперь, когда я знаю, что беременна, начинаю иначе оценивать предстоящую смену.

– Какое счастье, что вы приехали, – говорит она и указывает на соседний дом. – Я очень беспокоюсь о Генри. Мы видимся каждое утро. Он выходит забрать молоко и всегда сидит на том маленьком стуле, – она указывает на пластмассовый стул прямо у двери. – Я стучалась к нему и звала его через прорезь для почты, но он не ответил. Он никогда никуда не уезжал! – она прижимает руки к груди и вздрагивает. – Я знаю, произошло что-то плохое.

Лиз достает блокнот.

– У него есть родственники неподалеку? – спрашивает она.

– Его единственный сын переехал в Абердин несколько лет назад. Знаете, он шотландец. Генри, я имею в виду.

Она говорит быстро и размахивает руками. Лиз кладет руку ей на плечо.

– Все нормально. Вы поступили правильно.

Женщина тяжело вздыхает.

– Простите, – говорит она. – Понимаете, я жила рядом с ним двадцать лет. Мне стоило позвонить раньше, но я лежала с гриппом и почти не выходила из дома. Стыдно признаться, но я только сегодня поняла, что не видела его.

Женщина закрывает лицо руками.

– Все хорошо, – говорит Лиз, хлопая женщину по спине.

– У вас, наверное, нет ключей? – спрашиваю я, кивая на дверь Генри.

– Нет, извините.

– У вас есть контактные данные его сына? – интересуюсь я.

– Да, – отвечает она. Ее глаза влажные от слез. – Я уже звонила ему и оставила сообщение на автоответчике.

Я киваю Лиз, но она уже спрашивает номер телефона. Оставляю ее собирать контактные данные, а сама подхожу к дому. Белая дверь сделана из ПВХ, и в ней есть прорезь для почты и три вставки из матового стекла. Я громко стучу в дверь. Всегда стоит сначала постучать, хотя бы на всякий случай. Как я и ожидала, ответа не последовало. Видно, что свет в прихожей не горит, и за матовыми стеклами темно. Я делаю шаг назад и подношу рацию ко рту.

– Би Экс, это 215, прием!

– Говорите, 215.

– Мы на Парсонс-Роу. Вы могли бы зафиксировать, что мы собираемся силой проникнуть в дом, поскольку владелец, вероятно, находится внутри без сознания?

– Принято, 215. Вам требуется таран?

– Да, пожалуйста. Как можно скорее.

– Принято.

Я пристегиваю рацию к жилету. В ней раздается рокот голосов, поскольку диспетчер ищет наряд, который привезет нам ярко-красный таран для выбивания дверей. Я даже не собираюсь пытаться выбить дверь из ПВХ своими силами. Нагибаюсь и поднимаю заслонку прорези для писем. Мне в лицо ударяет струя теплого воздуха, и я делаю глубокий вдох. Воздух затхлый, и в нем есть неприятная нотка, но я не уверена, что это запах смерти. Я встаю, и ко мне подходит Лиз.

– Ну что?

– Не знаю. Правда, запах не самый приятный, – я смотрю на соседку и вижу, как ее пушистые тапочки удаляются в сторону дома. – Мы не можем попасть внутрь с черного хода?

– Нет, у этого дома и соседского общая стена. За домом нет сада.

– Прекрасно, – вздыхаю я.

Раз нам не отвечают, а сами мы не сможем открыть дверь, нужно дождаться, пока привезут таран.

С каждой стороны от двери есть окна. На них плотный тюль, и нам не видно интерьер. Лиз прижимается лицом к стеклу, а я снова нагибаюсь к прорези для почты. Диспетчер подтверждает, что нам уже везут таран. Лиз благодарит его по своей рации, а я опять поднимаю заслонку прорези. Это стандартная пластиковая крышка, под которой находится черная щетина. Она пропускает почту, но мешает заглянуть в прихожую. Я достаю блокнот из кармана жилета, просовываю его в прорезь и прижимаю к верхнему краю щели, чтобы приподнять щетину. Внутри слишком темно, чтобы что-то рассмотреть. Вот дерьмо.

До меня долетает далекий звук сирены, и я надеюсь, что это таран. Один из главных плюсов работы в Лондоне заключается в том, что помощь всегда где-то неподалеку. Мне нужно просто встать и подождать. Мы выбьем дверь, найдем тело и покончим с этим. Однако что-то заставляет меня оставаться на коленях. Я извиваюсь и достаю фонарик из крепления на поясе. У меня уже колени болят от жесткого бетонного пола, но я пытаюсь направить свет в щель, которую