Золото Советского Союза: назад в 1975 (СИ) - Майоров Сергей

— Устал? — спросил батя, когда нас оставили одних.

Кажется, за дверью опять спорили, и кто-то жаждал общения с нами. А можно я просто посплю?

— Будто марафон пробежал. Давай что-то придумывать. Ещё одного такого допроса я не выдержу.

— Что-то из сказанного тобой вообще было правдой?

— Да почти всё правда, только объяснить, почему я не помню или не знаю, не представляется возможным.

— Давай тогда так. Ты мне всё рассказываешь, как есть, а там уж вместе решаем, как эту информацию подать без риска навредить тебе.

— Только не сейчас, можно? Пусть хоть укол вкатят обезболивающий, всё ноет, снаружи и внутри.

Укол сделали, но отдохнуть долго не удалось. Следующими посетителями опять были две матери.

— Ты надолго приехала? — просил я свою, шведовскую мать.

— Ох, сынок. Я бы рада остаться до твоей выписки, но мне надо завтра обратно лететь. Дети же одни там. Тётя Дуся присматривает, конечно, но у меня душа не на месте.

— Правильно. Со мной тут уже ничего не случится, я под присмотром врачей, а они натворят ещё чего-нибудь.

В этот раз нам с батей принесли домашних пирожков. Как и где они их пекли, не представляю, но спасибо вам, наши кормилицы. Пирожки были вкуснючие, особенно на фоне безвкусной больничной еды, а запах от них разносился на весь этаж.

После матерей к нам заскочил Налымов, да хоть просветил нас, как всё произошло, как непосредственный свидетель событий, который был всё время в сознании.

— Да особо-то и рассказывать нечего. Пётр Иваныч первым вошёл, его там и повязали. А потом стрельба началась. Вижу, Саня вперёд метнулся, закрыл тебя, Дмитрий Прокопьевич, но сбоку ещё один стоял, он тоже стрелял, вы оба упали, я успел два раза выстрелить, один-то мимо, а вторым водителя вездехода насмерть. Убил я его, выходит.

— Ваську? Туда и дорога, сволочной был человек, поверь, не стоит он твоих переживаний.

— Так он и стрелял в тебя, Саша, точнее, в Шарипова целил, а ты его закрыл собой. Ну, сшибли меня на землю, ружьё отобрали, и внутрь за вами повели. Вас-то тащили уже без памяти. Только в дом — навстречу мальчишечка, и к тебе. А у самого слёзы на глазах.

— Ты убил его! — кричит Боцману. А тот, хоть злой как чёрт, но слова ему не сказал. Послушали вас, дышите, живые вроде, мальчик притащил бинты, перевязывать начал и говорит: — У него пуля внутри, доставать надо, иначе умрёт.

— Некогда нам врача ждать, уходить надо, — отвечает главный, а сам на тебя с такой тоской смотрит, будто с сыном прощается.

— Тогда я сам, — сказал мальчик и какие-то инструменты начал доставать.

А вокруг все бегают, что-то таскают. Мы-то в углу с Петром сидели, связали нас и будто забыли.

— Брось, — говорит Боцман мальчишке, — тут тебе не операционная, условий никаких. Да и некогда нам, того и гляди, нагрянут. Нам к тому времени надо быть далеко.

А тот знай своё, инструменты свои в кастрюльку бряк, спирт, вату подготовил, стоит, рану рассматривает, щупает там что-то, даже не морщится. А кровищи с вас обоих натекло, будь здоров. Я-то думал, всё, не жильцы, даже в сознание не приходите. Принёс пацан свою кастрюльку, вынул инструмент, протёр сверху спиртом, и ну в тебе, Саня, ковыряться. Как ты орал-то, ого! И ведь достал он пулю. Я аж забыл, как дышать, когда он её вынул, и рану твою зажимает, потому что крови ещё больше потекло. А его уж на выход позвали. Этот стоит, держит.

— Ян, выходи! — орут с улицы.

— Подождёте, — негромко так отзывается.

Наконец, повязку наложил, и ну реветь. Тут его в охапку, и потащили наружу.

Мы с Петром ползком-ползком, до стола доползли, а встать не получается. Пока до скальпеля дотянулись, пока смогли верёвки разрезать, думали, всё, спасать некого будет. Потом решили разделиться, я налегке к лодкам побежал, за подмогой на Перевоз плыть, а Пётр с вами остался. На наше общее счастье, через полчаса встретил якутов с оленями, они вас помогли транспортировать до Жуи. А мотора на лодке нет, сняли, сволочи и с собой забрали, а вот почему лодку не забрали, это вопрос. Ладно, что вниз по течению, но это бы нам плыть и плыть, до вечера бы сплавлялись. Вовремя вспомнили про мужика, помнишь, Прокопьич, который на слух-то Крым определил? Рация же у него. Ну, мы к нему, ещё через две рации с Перевозом связались, а они санрейс вызвали. Мы уж дальше не поплыли, я всё боялся, что растрясёт вас. Но вы живучие оказались.

Налымов умилённо улыбался, глядя на нас, мы ему пытались впарить излишки подношений, но он категорически отказался:

— Вы чего это удумали, вам значит, принесли, а я, здоровый лоб, объедать вас буду. Не-не, и вообще, мне пора, без того задержался.

После обеда и сончаса нам снова не дали выработать стратегию и тактику. Посетитель. Не больница, а проходной двор какой-то.

В палату вошла девушка, и я от радости чуть из кровати не выпрыгнул. Соня!

— Здравствуйте, — тихо поздоровалась она. — Саша Шведов здесь лежит?

Вот чёрт, а я даже в зеркало сегодня не смотрелся, не причёсывался, и только условно умылся. Батя обернулся на меня, иронично заломив бровь.

— Пойду, покурю, — сказал он, взяв курс на дверь.

— Здравствуй, Саша, — подошла Соня, нерешительно застыв в метре от моей кровати.

— Не стесняйся, подходи ближе, — позвал я её. — Присаживайся.

— Тут лежит что-то на стуле.

— Это мать принесла, подожди, уберу — начал я спускать ноги.

— Ты что, не надо, я постою, — наклонилась она ко мне, стараясь удержать. — Мне сказали, недолго. Вообще пускать не хотели. Как ты?

Как болван. Счастливый болван, к которому в больницу пришла красивая девушка, а он в таком неприглядном виде её встречает.

— Спасибо, хорошо. Садись сюда, да не бойся, тут целый свободный край. Ты откуда взялась?

— Проездом. Поступать еду.

— О, молодец. А я видимо в пролёте нынче. Пока выпишусь, все сроки пройдут.

— Жаль. А я только прилетела. И конечно не могла не зайти. Ребята в посёлке только о вас с товарищем Шариповым и говорят. Будто банду брали. Слухи один другого невероятнее. Мне поручили узнать, как было на самом деле. Но я даже не собираюсь, понимаю, что вам нельзя разглашать. Я тут вам варенья принесла, вот, малина. Выздоравливайте.

Соня наклонилась, чтобы поставить банку, и я перехватил её руку.

— Ты что, уже уходишь?

— Ну да, меня очень просили не задерживаться. Сказали, к вам весь день посетители, отдохнуть не дают. Пойду.

— Стой. Ты что, так вот и уйдёшь?

— А что ещё?

А поцеловать? — хотел спросить я, но только сжал её пальцы.

— Мы больше не увидимся?

— Что за глупости. Конечно, увидимся. Я буду приезжать на каникулы.

— Это очень долго, я до тех пор зачахну. Мне нужны положительные эмоции для выздоровления. А какие же эмоции без тебя.

Смутилась, глаза опустила и руку к себе тянет. Милый мой человечек, краше тебя на свете нет.

— Знаешь, а ты поступай на заочное. Там всё позже, и подача документов, и экзамены.

— Приеду. На заочное, вольнослушателем, кем угодно, только бы к тебе поближе. Только ты адрес оставь.

— Ой, а адреса пока нет. Я в педагогический собираюсь. Общежитие дадут, телеграмму маме отобью.

Ну положим, педовские общаги в Иркутске я и без того знаю. Бывал. Всю жизнь они на одном месте располагаются.

— Найду.

— Ну всё, теперь точно пойду.

— Погоди минутку, я тебя провожу.

— Куда? Не вставай.

— Да ладно тебе, не развалюсь. Я уже хожу понемножку. Надо двигаться, нам сами врачи сказали. Подай халат.

— Держи, — зарделась она, протягивая халат, а сама отворачиваясь. Ну и правильно, не в том я сейчас состоянии, чтобы хвастать своими телесами. Да и повязки кровавые не очень симпатичные. Жаль, голову перебинтованную спрятать некуда. Герой, ничего не скажешь.

— Готово, пойдём.

Она мне и руку подала и плечо подставила. Плечо остренькое, и ключицы торчат. Так и тянет поцеловать. Но пока хватит и того, что я на законных основаниях обнял её, вроде как опёрся, предусмотрительно здоровой стороной. Так и пошли потихоньку. Быстро у меня всё равно не получается, но я еле передвигал ногами, чтобы растянуть удовольствие. А пахнет она ночными фиалками. Я не знаю, как пахнут фиалки, но она вся как душистый цветок. Так что будет фиалкой.