Рассказы о Москве и москвичах во все времена - Леонид Репин

Еда была непременной атрибутикой праздника — хотя бы потому, что в другое время она на улицах отсутствовала, если не считать пирожков с повидлом и мороженого. А тут — разносолье-хлебодарство! И все это продавалось с кузова грузовиков, обтянутых красными полотнищами. На фоне красного все казалось гораздо вкуснее.

В остальное время едой на улицах в Москве не торговали, во всяком случае — в первые послевоенные годы. Наверное, руководители партии и правительства считали, что есть на улице неприлично. Но мыто так не считали: нам хотелось есть всегда и везде.

Раньше пивом разливным торговали на улице. Что и говорить, чаще оно бессовестно отдавало водопроводной водой, насыщенной хлором, но иногда попадались торговцы с совестью: своим наливали с учетом знакомства. Зато зимой по желанию клиента в кружку доливали пива из чайника, стоящего на включенной электроплитке, иначе от холода зубы ломило и виски пронзала леденящая боль. Однако некоторым такие мучения нравились, и они с гордостью отвергали пиво из чайника.

А сейчас чем можно на улице перекусить, ежели никуда не заходить? А это — смотря где. На улицах — одно, в парках — другое, скажем, шашлыки в парках теперь не проблема. Проблема — настоящий бараний шашлык. Как-то повстречал я шашлычника удивительного — в Лужниках, на ярмарке. Стоит дядя лет шестидесяти, в тюбетейке, зовут Сарыджа, приехал из Ташауза в Туркмении. Вот у него — необычайный шашлык. Когда он уже готов, Сарыджа обмакивает каждый кусочек в нечто похожее на майонез, а сверху присыпает мелко нарезанным репчатым луком — и снова кладет шампур на угли. И получается еда, вполне королей достойная.

Еще помню в наше почившее время бубликами торговали на улицах. Иногда даже горячими, с тоненькой хрустящей корочкой, присыпанной опиумом для народа — маком. Райское наслаждение — съесть такой бублик за пять копеек со стаканом томатного сока за десять. Соль выдавалась бесплатно. И как-то уютно делалось, и весь город нам домом казался…

Когда идешь по переулку…

Шел-шел по Маросейке — и уж миновал этот дом, как вдруг словно бы что-то одернуло, заставило остановиться и оглянуться. А потом и вовсе захотелось перейти на другую сторону улицы, чтобы получше охватить взглядом весь дом — праздничный какой-то, поневоле заставляющий вообразить некоего расфранченного старичка благородных кровей в бирюзовом камзоле с белыми бантами, окруженного изящными статуэтками белотелых особ.

Роскошное это здание, открывающее знаменитый в старой Москве Армянский переулок, принадлежало графу, фельдмаршалу П. А. Румянцеву-Задунайскому, выдающемуся полководцу, которого турки больше огня боялись и перед войной специально засылали шпионов, чтобы прознать: как он там, жив ли граф этот хитрейший? Король Фридрих II и вовсе своих генералов предостерегал, сохранилось тому свидетельство: «Опасайтесь, сколько возможно, этой собаки-Румянцева, прочие для нас не опасны». Вот сколько страха сумел Петр Александрович на супостатов нагнать!

Дом же этот — главный дом городской усадьбы заказывал для себя богатейший московский купец М. С. Грачев, и, как предполагается, далеко не безосновательно, сам Василий Баженов над проектом работал. Словно бы кисть фантазера и выдумщика по фасаду прошлась…

А переулок Армянский повлек меня, потому что хотелось хотя бы какие-нибудь следы дома Артамона Матвеева отыскать. Боярин Артамон Сергеевич великую роль сыграл в русской истории: просвещеннейший человек своего времени, знавший несколько языков, знаток европейской культуры, сподвижник и друг личный царя Алексея Михайловича и, что для нас самое важное, — воспитатель, дядька юного Петра Великого. Это он, Матвеев, и никто другой, привил Петру Алексеевичу вкус, интерес к Европе и научил все полезное для России перенимать. Да он и Наталью Нарышкину, мать Петра, воспитывал.

Дом Артамона Матвеева в этом переулке, тогда в его честь и называвшемся Артамоновским, располагался в самом начале — по правую руку, перед другим знаменитейшим домом Тютчевых, поставленным учеником и другом Баженова — Казаковым на фундаменте старого дома боярина Ивана Милославского. И были они — Матвеев и Милославский — злейшими, лютыми врагами, даром что и дома-то их разделяло — всего ничего. А в Боярской думе вражда их полыхала ярким пламенем: оба боролись за первенство. Хотя был Матвеев сильнее, влиятельнее и к царю ближе стоял, Милославский оказался коварнее.

В Столповском переулке, как он тогда назывался, ставить новый дом Матвеева уговорил сам царь Алексей Михайлович: место удобное, тихое и от Кремля поблизости. Матвеев, хоть и боярин, в отличие от своего недруга Милославского, очень небогат был. Денег на каменные палаты найти не мог. Не строить же ему, в самом деле, рядом с палатами Милославского хоромы бревенчатые… Но и в прежнем доме, тесном да неказистом, под боком у богатого Милославского не очень-то было сподручно.

А дальше произошла история невероятная. Вышел однажды поутру Артамон Сергеевич на крыльцо, смотрит, а весь двор его каменными плитами завален! Народ, безмерно почитавший Матвеева за доброту и за то, что он постоянно о простых людях заботился, собрал могильные камни, отцов надгробия, и в дар ему принес. Так и сказали: «Дарим ими тебя, нашего благодетеля…» Можно только догадываться, что тогда испытал боярин Матвеев.

Что и говорить, ярка была жизнь Артамона Сергеевича, а завершилась ужасно. В дни стрелецкого бунта в Кремле его растерзали на глазах царской семьи. А покоя вечного он не нашел, хоть и похоронили его в двух шагах от дома, здесь же, в Артамоновском переулке — в подклете церкви Николая Чудотворца в Столпах (потому и переулок прежде Столповским был). Милославского, умершего своею смертью, положили неподалеку — у той же церкви. Казалось бы, теперь затихли бурные страсти…

А нет. Когда выяснилось, что Милославский участвовал в заговоре, который и погубил Матвеева, царь Петр приказал выкопать останки изменника, перевезти на свиньях в цареву вотчину — село Преображенское и там предать казни. А усадьбу, на камнях главного дома которой стоит нынешний дом № 11, в казну забрать. Вот какие житейские бури в этом тихом ныне переулке разыгрывались…

Однако история боярина Матвеева и на этом не заканчивается. В своей последней книге, вышедшей уже после того, как его не стало, Юрий Нагибин рассказывает об Армянском переулке и о той церкви, подле которой Матвеев был похоронен. И вроде бы мальчишкой до войны видел он эту могилу. Ну, думаю, надо и мне посмотреть.

Прохожу далее, в сторону Мясницкой, куда переулок вливается, — и ни следа церкви не нахожу. Туда и обратно прошел переулок — нет никакой церкви. Подумал, может, она теперь во дворе каком-нибудь прячется? И во дворах нет ее. А искал я, как выяснилось, вчерашний день: еще в тридцать восьмом году церковь снесли и все могилы с землей сровняли. Нет теперь могилы у Артамона Сергеевича…

Нашел место, где та церковь стояла, красавица, сохранились ее фотографии — редкостной красоты памятник русского зодчества был. Сейчас здесь безликое здание. Где еще недавно какое-то ПТУ помещалось, теперь — музыкальное училище. Звучат гаммы над усыпальницей рода Матвеевых…

Не сохранилось и последнее прибежище Артамона Сергеевича, куда прах его потомки перенесли — здесь же, на прицерковном погосте. Граф Н. П. Румянцев, праправнук Матвеева, поставил в начале 1820-х годов надгробие в виде саркофага с двумя портиками и колоннами. Но и этот небольшой памятник дорогому нам всем человеку не пожалели, снесли…

А почему Армянским переулок стал называться? Потому что забыли Матвеева. Иначе так бы и оставался Артамоновским он или Столповским. Да что там: нет человека, так и имя его стерли из памяти. Нет церкви Николы в Столпах — так и это название не удержалось… Но давно уже, где-то в середине XVIII века, в переулке поселилась богатая армянская семья Лазаряна, который постепенно сделался Иваном Лазаревым. Человек был достойный, известный политик при дворе Екатерины Великой. Впрочем, не сам он переулок Армянским назвал. А название укоренилось и дошло до нашего времени.

Под кровом дома родного

Битым, перекореженным жизнью стариком выглядел этот дом, когда я впервые увидел его. Такая жалость, помню, меня охватила при виде его, что поневоле остановился подле ограды.

Высокое благородство угадывалось в сохранившихся, хотя и искаженных временем чертах отжившего здания. И эти древние, по всем признакам древние стены, чьей-то решительной и доброй рукой вписанные в первый этаж некогда роскошного особняка в Армянском переулке, как же удивительно смотрятся они на фасаде — лице старика… Тогда я не знал творца этого дома, не знал и того, кто жил в нем когда-то, и столь редкостное, счастливое сочетание показалось случайностью. Мемориальная доска появилась здесь сравнительно недавно… А дом меж тем — творение Матвея Казакова. И жил в нем почти до двадцати лет Федор Тютчев.