Волк. Юность - Виктория Гетто

Названный лорд вскидывает голову, и я поясняю:

– Мы не станем лезть на стены. Мы разрушим их и сожжём.

– Камень?

– Да, камень. Город очень велик. Против каждого из нас стоит двадцать пять тушурцев. И драться с ними на мечах и копьях – заведомо проиграть. Нас задавят числом. Поэтому… – улыбаюсь, – на стены полезут сами тушурцы. Сьере, по пути нам необходимо набрать как можно больше пленных. Повторяю ещё раз – как можно больше. Десять, пятнадцать, двадцать тысяч рабов, которые обезопасят нас от вылазок из города, выкопав ров вдоль стены, обращённой к империи, и поставив вдоль него частокол. Кузнецы нам изготовят оси и скобы для осадных машин, ещё нам понадобятся верёвки для их постройки и, конечно, сухой лес. Лучше всего – дуб. Думаю, таковой по пути найдётся. У нас по дороге будет куча всяких деревень и городков, которые нам на один зуб, образно говоря. Масло для зажигательной смеси поставит империя. Договорённость насчёт этого существует.

Дель Ольм, главный над конницей, роняет:

– А если империя откажется? Что тогда?

– Тогда тушурцы пришлют к нам послов и постараются переманить на свою сторону… Как думаете, император согласится с этим?

Гробовая тишина взрывается криками:

– Позор! Это же измена! Предательство!

– Тихо!!! – рявкает дель Саур. Потом, глядя на меня в упор, требует: – Граф дель Парда, объяснитесь! По поводу тушурских послов.

Я слегка кланяюсь ему:

– Всё просто. До императора дойдут слухи, что фиорийцы после долгого сидения в осаде ведут переговоры с тушурцами по поводу перехода на их сторону. Почему? Да потому, что правитель Рёко не держит своего слова. А в Фиори данное кому-либо обещание ценится выше золота и человеческой жизни. Мы же для рёсцев тупые варвары, сьере! Неужели вы думаете, что от нас ждут чего-либо другого?! В корпусе будет находиться одна из дочерей императора. И если на её глазах в лагере появится кавалькада тушурцев под белым флагом парламентёров, а потом до неё дойдут ненавязчивые слухи о том, что королевство предлагает нам золотые горы за то, чтобы мы перешли на их сторону… Как, думаете, отреагирует империя? Прослыть «потерявшим лицо» для Рёко хуже смерти! Так что они будут вынуждены дать нам всё, что необходимо. Кроме войск, разумеется. Это оговорено.

– Подлый способ, – хмурится Урм.

И я взрываюсь:

– А посылать нас на убой разве не подло?! Сто пятьдесят тысяч будет противостоять нам, пяти тысячам фиорийцам! Это честно?! И вы все согласны умереть?! Никто не хочет вернуться домой?! Да?! Тем более что через четыре месяца каждый из нас сможет уже с открытым забралом и гордо поднятой головой, звеня золотом в кармане, войти в свой замок, став легендой для всего Фиори! Потому что до этого такого никогда не случалось!

Моя вспышка гнева словно отрезвила лордов. И я подливаю масла в огонь:

– Империя не считает нас за людей. Вы это все прекрасно видите. Поэтому для борьбы с такими вот… особями… все средства хороши. Честные, не очень честные, откровенно подлые. К тому же если Рёко сдержит своё обещание, то нам это и не понадобится, сьере.

– Будем надеяться, – роняет кто-то.

И я вновь перехожу к своему плану:

– Город находится между двух горных хребтов. В узком проходе. Поэтому после того, как будет поставлена преграда против вылазок, мы сможем действовать спокойно. Поставим на возвышенностях камнемёты и будем долбить стены до тех пор, пока те не рухнут. Потом бросим в бой пленников. А потом опять начнём долбить город. И снова двинем вперёд пленных. Ну а если тушурцы не сдадутся, мы просто сожжём Кытх дотла. Вместе с жителями и сокровищами. Для этого нам и нужно масло, сьере.

Тишина становится такой осязаемой, что её кусочки можно отрезать ножом.

– Хороший план, – внезапно звучит голос дель Тимо, нашего командира мечников.

– Я тоже так думаю, сьере, – откликаюсь я, – потому что это – единственный способ для нас вернуться домой живыми. – После короткой паузы добавляю: – Но я считаю, что до сожжения города дело не дойдёт. Едва мы начнём жечь Кытх, тушурцы сдадутся.

– Будем надеяться, – бурчит кто-то из задних рядов.

Но его обрывают, тоже оттуда:

– Да мне плевать на этих тушурцев, если не придётся тут умирать и можно вернуться домой на полгода раньше срока!

Одобрительный гул по шатру. Дель Саур выходит на моё место, благо я закончил и отошёл к стенке шатра.

– Тогда, сьере, будем считать, что план, предложенный графом дель Парда, принят. И через четыре дня мы снимаемся с лагеря. Кто не согласен, может покинуть совет.

Тишина. Все остаются на месте. Других ведь предложений нет. Значит, придётся делать так, как сказал я.

Герцог кивает мне:

– Благодарю вас, сьере дель Парда. Хотя, откровенно говоря, хотелось бы мне обойтись без тушурских послов…

– И мне тоже, сьере герцог. Поверьте.

Но тут снова подаёт голос дель Ольм. Барон вообще самый старший из нас, ему под пятьдесят, и голова у него варит на удивление…

– А что делать с принцессой? Она не будет путаться у нас под ногами?

Герцог улыбается:

– Граф сказал, что если она попытается вмешаться в наши дела, то отдаст своим солдатам. Мол, те сильно изголодались по женскому телу. Так что не думаю, что эта рёсская кошка осмелится что-либо предпринять…

Лорды смеются, представив картинку, потом все, уже воспрянувшие духом, расходятся по своим расположениям. Я вопросительно смотрю на герцога, но дель Саур делает условный жест рукой, значит, пока я действительно свободен.

Выхожу наружу. Сегодня изумительный вечер. Звёзды светятся так ровно и чисто, словно в открытом космосе. Ни ветерка, ни шума. Народ уже отдыхает, лошади пасутся поодаль от лагеря. Где-то поют песню, и в мужской хор вплетается высокий женский голос. Довольно красивый. Откуда в лагере женщина? Впрочем, это не моё дело. Потихоньку иду дальше. Вот и мой шатёр. Делаю было шаг внутрь, но меня окликает тёмная фигура:

– Сьере граф?

Кто это ещё? И почему часовые не остановили чужого в расположении? Но фигура выходит на свет, и я вижу служанку старого лекаря. Она кланяется мне низко-низко, как принято в Тушуре, и остаётся в согбенной позе.

– Что тебе? Шурику ищешь?

– Она в вашем шатре. Уснула. Я прошу разрешения забрать девочку.

Вместо ответа, машу рукой, мол, иди за мной. Тихонько вхожу, в свете масляного светильника вижу спящую на моей походной кровати девчушку. Шурика разметалась во сне, раскинув ручки в стороны, чёрные волосы выбились из-под головной накидки, которую здесь носят все, и рассыпались по подушке. Тапочки-туфельки с загнутыми носками сброшены, лежат возле кровати.

Тихонько подхожу к койке, всматриваюсь в девочку. У старика будет отрада, когда он не сможет уже лечить. Она вырастет настоящей красавицей… Кому-то повезёт.