В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья Олегович

Мир потонул в потоке света и разбился на осколки от пронзительного визга.

Часть 1, фрагмент 16

Архгрра’Храгр бережно поддерживал огонь, скармливая ему хворост, что добыл сам, и тот, что остался после человека. Снег был несильный, но шёл, не переставая и холод пробирал до костей. Время от времени приходилось срываться с места, чтобы быстро обежать руины, принюхаться, убедиться, что никто не крадётся к временному укрытию. Только после этого он возвращался к свету, теплу, вновь поддерживал огонь.

В минуты отдыха шхаур’харрах позволял себе отдалиться от хлопот насущных, телесных, и подпитать свой дух. Он опускался на корточки для удобства, складывал ладони перед собой, а потом раскрывал их как книгу. И хотя ладони были пусты, пред его глазами действительно была открыта книга. Та книга, которую ему тайно читала старая няня, по которой он учился читать, сначала запоминая священный молитвенный текст на слух, а потом и на взгляд. Всё меньше сородичей уделяли себя изучению исконной веры своих предков, всё чаще они слепо шли за адептами Рогатых Владык и видел Архгрра’Храгр, что было это плохо.

Он помнил каждую строчку от первого до последнего слова. Перелистывая невидимые страницы, шхаур’харрах водил взглядом по невидимым строкам, слыша невидимые слова в своей голове чётко и ясно. Постепенно он начинал совсем немного покачиваться взад-вперёд, уходя в религиозный транс, но даже в таком состоянии уши стояли торчком. В Великой Пуще тот, кто не настороже, — тот мёртв.

Потому, когда снаружи раздался короткий звук, похожий на надсадный возглас боли, Архгрра’Храгр закрыл свою священную книгу, достал нож и очень осторожно выглянул из укрытия.

Он не приближался к яме прежде и даже не желал вдыхать воздух, проистекавший из её затхлых недр, но в этот раз пришлось подойти, ибо на самом краю поверх камней виднелись пальцы. Нависнув над чернотой, задержав дыхание, Архгрра’Храгр увидел человека, висевшего на одной руке. Кхрррай’Яй свидетель, — эта тупомордая тварь выглядела ещё хуже, чем обычно. Верно, потёки спёкшейся крови на лице были тому виной.

Архгрра’Храгра постиг соблазн полоснуть ножом по пальцам, насладиться коротким падением человека обратно и убежать прочь. Тот выглядел так, словно был на последнем издыхании, он не смог бы воспротивиться… нет, нельзя! Как бы мерзостно ни было его, Архгрра’Храгра позорное положение, но правда такова, что человек спас его от долгой и мучительной смерти. Глупая тварь, неужели трудно было понять, что шхаур’харрах предпочёл бы умереть, а не возиться теперь, помогая кровному врагу выживать в Великой Пуще?! Но дело было сделано.

Лёжа в дурацком деревянном доме, выстроенном на виду у всех хищников леса, Архгрра’Храгр несколько раз пытался покончить с жизнью, дабы избавиться от долга, но к стыду своему, не смог. За то возложил на себя наказание, тяжёлое, позорное, такое, которое следовало перетерпеть и забыть, никому никогда о нём не рассказывать. Лёгкое избавление сделает наказание недействительным.

Архгрра’Храгр убрал нож и схватил человека за руку, чтобы вытянуть на поверхность, после чего потащил, оставляя в снегу глубокий след. Вскоре бесчувственное тело уже лежало у костра, в который ушли остатки топлива. Шхаур’харрах подумал было, взять и отложить булаву, в которую Тупая Морда вцепился другой рукой, но стоило протянуть к ней пальцы, как по коже пробежали предостерегающие мурашки. К этой вещи лучше было не прикасаться.

День давно перевалил за половину, закат приближался, а Архгрра’Храгр ни за что не собирался ночевать в обители древних. Тащить же человека на себе… у долга должны быть какие-то границы.

Человек захрипел, шевельнулся слабо, попытался открыть глаза, но не смог из-за крови, залепившей веки. Ворча бранно себе под нос, Архгрра’Храгр взял немного снега и стал отирать кровь, смывать её с глаз Тупой Морды. Кровавые дорожки протягивались ещё и из носа, кровь запеклась в уголках рта чёрной сухой плёнкой. Когда глаза открылись, шхаур’харрах отшатнулся, ибо взглянули на него залитые кровью сферы, явно полуслепые, явно болящие.

— Дружок?

— Почему ты не сдох там, Тупая Морда? — выплюнул Архгрра’Храгр раздражённо.

— Я только и делаю, что разочаровываю тебя, Дружок.

Движения, да и речь, давались ему с заметным трудом, однако человек быстро приходил в себя, убивая последнюю надежду на освобождение до срока. Тупая Морда с натужным стоном подтянул себя к стене, опёрся о неё, уронил голову раз, другой, шея плохо держала вес. Справившись с этим, он обратил внимание на свою правую, в которой лежала булава.

— Ахог подери, кажется, у меня эпидермис припекся.

Морщась, человек с силой разжал пальцы, оставляя на рукоятке частицы собственной кожи.

— Что там было? — решил-таки спросить шхаур’харрах, — что с тобой произошло?

— М-м-м… Не знаю.

Архгрра’Храгр оскалился и стал издавать отрывистые хрипы, — смеяться. Ему было так весело, что он даже о колено шлёпал.

— Какой же ты глупый, Тупая Морда! Какой глупый! Посмотри на себя, полутруп! Посмотри! Едва не сдох там! Едва не сдох! И что, много знаний получил? Много? Уморил!

Он покатился по притоптанной снежной корке.

— Сколько прошло времени? Сколько я там был?

Отсмеявшись, Архгрра’Храгр через силу поднялся.

— День всего прошёл, Тупая Морда. День.

— День… господи… а мне казалось, я бродил там неделями…

Усечённая пирамида куталась во влажный туман, полный болотных огней. Тишина стояла над подмёрзшей трясиной и лишь тяжёлые шаги нарушали её. Некто огромный шествовал в ночи, меся грязь копытами, и там, где появлялся он, многие опасные твари старались спрятаться в самые глубокие норы.

Некто брёл к пирамиде, бесстрашно, целеустремлённо, неспешно. Выбравшись на остров твёрдой почвы, некто промедлил немного. Он с силой втянул воздух тремя парами ноздрей, понюхал ещё раз, задумался, и метнулся ко входу. То, что увидел он внутри пирамиды, заставило его окаменеть и ещё долго некто таращился шестью пылавшими во мраке очами на пустое пространство, оплавленные, искажённые стены. Чем дольше он смотрел, тем громче клокотало у него в горлах, звук поднимался из глубин брюха, рос, переходил в рычание. Некто обернулся, вышел под открытое ночное небо и взревел громко, протяжно, страшно. Три голоса его разносился далеко вокруг, заставляя чудовищ сжиматься в ужасе. Но не всех, не всех. Некоторые чудовища беззвучно отозвались на зов и пронзили мрак ночной, добрались до болот и пришли к пирамиде чтобы припасть к ногам звавшего.

Получив приказ, они обрыскали весь островок, всю пирамиду, и бросились на поиски.

Дружок был неправ, кое-что Тобиус с собою вынес. Воспоминания его были отрывочны, маг помнил, как спустился во тьму, как бродил средь стен, видел ужасные… ужасные, ужасные, ужасные статуи, помнил, как нашёл громадную залу… А дальше — болезненное беспамятство. Как ни старался Тобиус найти путь в чертогах своих воспоминаний, терпел неудачу. Сплошной мрак и звенящее бессмысленное эхо, отдающееся болью во всех частях мозга поочерёдно.

— Всё, что помню, — глаз в вышине и… и… что такое «чула»?

Киноцефал зарычал.

— Чула. Чула? Чула…

— Прекрати, Тупая Морда!

— Чу… — ещё полуслепые глаза обратились к нелюдю. — Ты знаешь, что это такое?

— Проклятье! — рявкнул охотник зло. — Злое слово! Нельзя его произносить! Нельзя! Особенно в селениях древних! Нельзя! Не навлекай больше бед, Тупая Морда! Не навлекай!

— Какая бурная реакция.

— Довольно! Ты можешь идти? Всё равно! Тебе придётся идти, можешь ты или нет!

Рыча, киноцефал схватил мага за руку, дёрнул, закидывая её себе на плечо, и потащил прочь. Ему пришлось нелегко, хотя Тобиус и старался не висеть на проводнике. Это был трудный бег наперегонки с солнцем.

Прежде человек мог сколько угодно смеяться над путями псоглава, но вот его втащили в лес едва ли не на закорках и сбросили на подстилку из еловых веток внутри умело вырытой в снегу пещеры.