Последний полустанок - Владимир Иванович Немцов

— Опять ты насчет ребят? Но за Багрецова я головой ручаюсь. Ни за что он такую штуку не выкинет.

— А Бабкин тем более. Человек семейный, осторожный, — протирая очки, как бы с самим собой говорил Дерябин, потом быстро надел их и зло усмехнулся. — Черт его знает, чему тут верить? Медоваров клялся, божился, что все печати осмотрел… А для него печать самое главное. Тут он не ошибется.

Набатников взял его под руку и настойчиво потащил вниз по лестнице.

— Пустая мнительность. Но я все же попрошу Медоварова разыскать ребят. Пусть поручит узнать домашний адрес Багрецова, позвонит матери. Наверное, она скажет, у каких киевских знакомых мог бы он остановиться. Чего-чего, а такие дела Медоваров проворачивать умеет.

— Хорошо, — согласился Дерябин. — Только, пока мы не будем абсолютно уверены, что в «Унионе» никого нет, поднимать его выше нельзя.

Для Набатникова вся эта история казалась нелепостью, но, не желая сердить старика, он не стал возражать. Спустившись этажом ниже в переговорную будку, Афанасий Гаврилович приказал радисту вызвать НИИАП и тут же заручился согласием Пояркова на подъем «Униона».

Однако когда уже все было решено и Набатников попросил к микрофону Медоварова, чтобы он распорядился передать радиоуправление Дерябину, произошло непонятное осложнение.

— Нет уж, дорогой Афанасий Гаврилович, увольте, — ласково запел Толь Толич. — Программа утверждена, согласована и с вами и с другими заинтересованными представителями. Какое же мы с вами имеем право ее нарушать? В пункте втором указана высота, или, как говорят у нас, задан эшелон. Мне еще придется расхлебывать вчерашнюю историю. Столкновение…

— Какое же у нас может быть столкновение на высоте в сотню километров? Да и потом «Унион» поднимется в районе, где не проходят авиалинии.

— Не знаю, не знаю, уважаемый Афанасий Гаврилович…

— Как не знаете? — постепенно раздражаясь, спросил Набатников. — Вы же все это согласовывали с Аэрофлотом и другими организациями?

— Да разве я им подчинен? — плаксиво заговорил Толь Толич. — Вот дадут санкцию сверху, тогда пожалуйста. Забирайте свой «Унион» и командуйте как хотите. А я человек маленький. Мне приказано его только доставить.

— Но я беру ответственность на себя.

— Пожалуйста, Афанасий Гаврилович. Берите, но когда «Унион» прибудет на место назначения. А пока, я очень глубоко извиняюсь, с меня никто ответственности не снимал. Вы же это прекрасно понимаете. В крайнем случае, запросите Москву.

— Сегодня воскресенье, и к тому же вечер. Да и вообще никто в это дело не будет вмешиваться. Сами должны решать.

— Ну что вы от меня хотите, золотко? Я стрелочник и выполняю утвержденную программу. Инициативу, конечно, от нас сейчас требуют, но ведь к этому привыкать надо. Хорошо вам, Афанасий Гаврилович…

Набатников еле сдерживался. Самым неприятным в этом разговоре было то, что в свое время, по долгу секретаря партийной организации, Набатникову пришлось заниматься персональным делом Медоварова, в результате чего тот получил выговор и был освобожден от работы в институте. Если сейчас чересчур нажимать на пострадавшего Толь Толича, то его друзья могут приписать Набатникову травлю, сведение личных счетов с осознавшим свою ошибку честным коммунистом, тем более что выговор с него давно сняли за самоотверженную и безупречную работу.

Этим умело пользовался и сам Медоваров. Тогда на партсобрании Набатников во всеуслышание признался, что в пылу раздражения оскорбил коммуниста Медоварова, назвав его «паршивым человеком». Толь Толич подал письменную жалобу с упоминанием этого эпизода, и Набатникову пришлось извиниться перед обиженным.

А потом, когда по просьбе самого Набатникова на отчетно-выборном партсобрании его кандидатуру отвели, друзья Толь Толича пустили слух, что это неспроста, что где-то в высших инстанциях разобрались в деле Медоварова и предложили освободить профессора Набатникова от обязанностей секретаря партбюро. Слухи есть слухи, не до каждого они доходили, проверять смысла не было, к тому же Набатников уехал, а Медоваров вновь воскрес на руководящей должности. В НИИАП его даже выбрали в партбюро. И теперь Толь Толич мог разговаривать с бывшим своим врагом весьма снисходительно.

— У вас все, Афанасий Гаврилович? А то меня здесь народ ждет. Готовлюсь к отлету.

— В Москву? Согласовывать?

— Зачем же? Все давно уже согласовано. Вместе с Поярковым к вам прилечу, Афанасий Гаврилович. Как положено: печати проверить, пломбы. Сам ведь ставил, сам и отвечать должен.

— Но сюда прилетел Борис Захарович. Вы что, ему не доверяете?

— Отнюдь, товарищ профессор. Только вот что-то там с аккумуляторами стряслось. С анализатором неблагополучно. По чьей вине? Нашей или временно прикомандированного к НИИАП товарища Дерябина? Проверим сообща, так сказать, для выяснения истины. Согласны?

— Хорошо, — отмахнулся Набатников. — Теперь скажите…

— Одну минуточку, — прервал его Толь Толич. — Разрешите взять с собой кое-кого из специалистов…

Но тут ему уже не дал договорить Афанасий Гаврилович.

— Меня не это интересует. Я не пойму вашего упорства. Почему вы противитесь подъему «Униона»? Есть какие-нибудь серьезные возражения, кроме тех, которые вы уже называли?

— Простите, товарищ профессор, но они не для телефонного разговора.

— Здесь Борис Захарович упоминал насчет двух парней… Это, что ли, вас останавливает?

— Шутки изволите шутить, Афанасий Гаврилович. Я сам проверял, с вашего разрешения.

— Но ведь они куда-то пропали? Матери Багрецова звонили?

— С вашего разрешения, сумели и это сделать. Днем она получила телеграмму от сына: «Жив, здоров. Привет от Люды».

— А кто такая Люда? Где она живет? Узнавали?

— Мы слежкой не можем заниматься, дорогой Афанасий Гаврилович. Не положено, здесь дело сугубо личное.

— Но если вы уверены, что этих данных вполне достаточно, что людей в диске нет, тогда чего же упорствовать?

— Ах, Афанасий Гаврилович, не жалеете вы нас, грешных. Простите, вызывает Москва. — В репродукторе послышался щелчок, и все замолкло.

Набатников бессильно откинулся на спинку стула.

— Ну что ты на это скажешь?

— А если он прав? — рассеянно поглаживая щеточку седых усов, сказал Борис Захарович. — Прав со своей точки зрения. Предположим, что из-за него ты упустил время и не смог исследовать… ну, вроде как необыкновенное явление природы. Завтра ты устроишь скандал, скажешь, что тебе мешают работать. Ну и что же? Кто-нибудь из главка пожурит Медоварова — дескать, надо было пойти навстречу уважаемому профессору, и этим дело кончится. Так, собственно говоря, и рассуждает Медоваров. Но ему прекрасно известно, что ежели бы он взял на себя смелость нарушить утвержденную