Господин следователь. Книга 3 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Подойдя к дому, услышал какие-то звуки, доносившийся из нашего двора. Остановился у ворот, прислушался — звуки напоминали стук поленьев. Может, Наталья Никифоровна решила на завтра дров заготовить? Не поздновато ли?

[1] В 1920-е годы незаконная порубка леса (ст. 99 УК РСФСР) составляла 40–50% от общего количества преступлений Череповецкой губернии. Еще 20% — самогоноварение (ст.140 УК РСФСР).

[2] На всякий случай — авторы песни Марк Фрадкин и Михаил Плецковский

[3] И не только. Бывает и так, что женщина, которую только что избивал муж, хватает что-то тяжелое или острое и нападает на сотрудника полиции. Автор был знаком с участковым, которого ткнули скальпелем в грудь. Чудо, что жив остался.

Глава двадцатая

Следователь как машина

Осторожно открыв калитку, пригляделся. Нет, не хозяйка. Около дровяного сарая неспешно трудилась какая-то старушка, перекладывая поленья на разосланную веревку. Ишь, приличную вязанку бабушка собирается утащить. Между прочем, я за эти дрова платил!

Ба, так это же соседка!

— Бог в помощь, Мария Ивановна! — вежливо поздоровался я.

— Ох, — схватилась старушка за сердце и осела на поленья.

Не померла бы от страха. Помрет, меня потом совесть замучает. Но с совестью-то договорюсь, а вот возиться с покойницей по морозу желания нет. Бежать в участок, потом звать доктора. И труп придется в дом затаскивать. Бабка говорила, что родных у нее здесь нет.

Нет, живехонька. И никакое сердце у нее не прихватило. Вижу, что прикидывается. Вот, коза старая!

— Не маловато ли набрала, соседушка? — поинтересовался я, перекрывая бабке путь к отступлению. — Чего сразу всю поленницу не стащила?

— Ишь, напугал-то меня, Иван Александрович! Шарфом замотан, не сразу узнала. Я уж думала — грабитель какой, или насильник.

— Воруем, значит? — спросил я. — Или мимо проходила?

— Так это, мимо шла, дай, думаю, зайду, посмотрю, а вдруг опять какая деваха караулит? Зашла, а как удержаться? Я ж бабка старая, на дрова денег нет, от вас не убудет. И всего-то пару полешков взяла.

Бабулька старательно сморщилась, пытаясь пустить слезу, но не вышло.

Пару⁈ Да мне самому такую вязанку не утащить. Пожалеть, что ли, старуху? Дескать — бери вязанку и катись? Нет, шиш. Один раз пожалею, завтра все стащит.

— Эх, Марь Иванна, Марь Иванна, — покачал я головой. — Мы ж с тобой ликер пили, думал, что мы друзья. А ты у нас дрова коммуниздишь.

Удивительно, но слово соседка поняла без переводчика. Или оно показалось ей схожим с иным?

— Так уж простите, великодушно. Я сейчас все обратно покладу.

— Поклади милая, поклади, — миролюбиво согласился я. — А как поленья складешь, дуй отсюда. На будущее имей в виду — жених Натальи Никифоровны мне кобелька обещал прислать.

— Кого прислать?

— Кобелька. Злого, чтобы девок чужих со двора отгонял, а заодно и соседей. Ну, Марь Иванна, ты поняла.

Посматривая, как бабулька складывает дрова обратно в поленницу, грустно подумал — если у меня прямо со двора дрова крадут, так что же в лесу творится? Может, у Леночки и приданного уже нет? А я-то губенку раскатал.

Сунув расческу в щель, поднял запор, вошел в сени. Слегка удивился. Обычно, услышав шум, Наталья Никифоровна уже открывала дверь в избу, подсвечивала мне либо лампой, либо свечой, потому что в сенях темно, можно и брякнуться. А тут, тишина. Вряд ли уехала, иначе бы дверь была заперта на замок. Не иначе, спит.

В некотором удивлении вошел в избу.

В прихожей горит свеча, шуба соболья висит, на мою половину дверь закрыта. Разделся, разулся, прошел на кухню.

Наталья Никифоровна лежала возле печи, на сдвинутых стульях, укрывшись с головой какими-то старыми покрывалами. Дышит тяжело, но не спит. Подошел, присел и спросил:

— Наталья Никифоровна, Наташа, ты чего? Заболела?

Спросил негромко, но голос разнесся, словно эхо. А, ну да. Дверь на половину хозяйки открыта, без мебели, а пустое пространство резонирует.

— Простудилась немного, — виновато отозвалась хозяйка, потом закашлялась.

Ну, разумеется. Вещи собирала, скакала из теплой избы на улицу, потом обратно. Вот и продуло.

— А ты чего тут?

Глупый вопрос. Свою кровать Наталья отправила к будущему мужу, а на мою лечь постеснялась.

Отправился разбирать постель. Вернулся, принялся тормошить хозяйку.

— Давай-ка, подруга, вставай. На мою койку ляжешь.

— Иван Александрович, не надо. Я тут полежу. К утру отойдет.

Ага, к утру отойдет. Приложив ладонь к Натальиному лбу, определил, что температура. Сколько градусов не знаю, но выше нормальной. Простуда — дело житейское. Я ведь и сам недавно болел, теперь ее очередь.

— Ты бы еще на пол устроилась. Лежишь тут, как бедный родственник.

Наталья Никифоровна побухтела, но встать ей пришлось. Опасался, что придется вести под руку, но ничего, дошла и сама. Надеюсь, просто простуда. Если пневмония, тогда худо.

Перед тем, как уложить женщину, пришлось помочь ей раздеться. Опять-таки — зачем-то принялась сопротивляться? Можно подумать, в первый раз ее раздеваю? Научился и крючочки расстегивать, и юбки снимать. Я вообще сейчас в роли доктора, а докторов стесняться нельзя.

Укрыв хозяйку, как следует подоткнул одеяло, задумался — и что дальше? Может, к доктору сбегать? Но единственный врач, адрес которого я знал, был господин Федышинский. Наверняка армейский лекарь не только пули выковыривал или ноги-руки отрезал, но и простуды лечил. Вот только Михаил Терентьевич у меня прочно ассоциировался либо с покойницкой, либо с трупами, поэтому к нему, как к врачу, большого доверия не испытывал. Значит, буду лечить сам. Но чем? Только народными средствами. Значит, нужно, чтобы женщина пропотела. Может, на печку ее определить? Нет, на печку не стоит. Мало ли — спуститься захочет за некой надобностью, еще упадет. И греть лучше изнутри.

Поставил сразу два самовара — и «эгоиста», и большой.

Пока «эгоист» закипал, провел ревизию в буфете. Посуды поубыло — верно, отправила в Нелазское, но припасы на месте. В наличие имеется малина двух типов — в виде варенья, и сушеная. Что лучше? А кто нам мешает испробовать оба способа сразу?

Для начала заварил сушеную малину. Добавив для вкуса немножко сахара, отправился поить Наталью. Настой малины горячий, а разбавить, как на грех, нечем.

— Давай, радость моя, лечиться будем, — предложил я.

— Давай, — шмыгнула носом хозяйка.

Пришлось выдать Наталье носовой платок, благо, их запас был почти бесконечным, помог приподнять подушку, придержал чашку.

— Ничего, я сама.

Сама, так сама. Чашку держит, уже хорошо.

— Наталья, у тебя горчичники есть?

— Горчичники?

Ясно, горчичников у нее нет. Похоже, Наталья Никифоровна даже не знает, зачем они нужны. А я-то думал, что они появились в XIX веке.

— А просто горчица?

— Банка в буфете, на той полке, где приправы, — ответила Наталья.

Открыл банку, понюхал — ух ты, ядрено! Жаль, холодца нет. Ухватив банку и ложку, пошел к больной.

— Пятки давай, — потребовал я.

— Пятки? — не поняла хозяйка. — Зачем?

— Вопросы не задавай. Сначала левую высовывай, потом правую.

Наталья высунула из-под одеяла левую пятку. А я, в традициях народной медицины, принялся мазать ее горчицей.

— Ваня, Иван Александрович, что ты делаешь? Щекотно же! — хихикнула Наталья.

— Помалкивай, — сурово ответил я, натягивая поверх пятки, смазанной горчицей, свой носок. Если что — абсолютно чистый, еще не ношеный.

— Вторую лапу давай! — потребовал я.

— У меня не лапы, а ноги, — возмутилась Наталья.

— А мне без разницы. Что есть, то и давай.

Смазав вторую пятку, тоже натянул на нее носок. Подумав, взял еще свои шерстяные носки, и натянул поверх тонких.

— Ваня, а зачем пятки горчицей мазать?

— Не бойся, есть не стану. Лежи и потей.