Примус - Михаил Чулаки

- Да ни за что такого позорища не надену! Это же для девочек, а у меня уже слишком обильные телеса.

- Не кокетничай. Очень у тебя пропорциональные телеса. Сколько нужно - ни больше, ни меньше.

- Ну смотри. Будут смеяться, отошлю к тебе: "Смейтесь над Геркой, это он выдумал!" Такие только летом где-нибудь на даче носить.

- Значит, надо к ним еще и дачу. А чего? Не в Разлив же к подруге ездить, как ты в прошлом году.

- И не в Комарово к каким-то друзьям, - ответствовала она.

- В Комарово-то как раз хорошо. Только к себе домой. Я давно хочу вернуться в Комарово.

Чего хочет мужчина, от того не убежишь.

В самый центр Стокгольма глубоко врезался фиорд, доходил до Старого города и похож был на широкую реку, вроде Невы. Когда Герой с Джулией вышли на набережную, мимо проплыла большая двухмачтовая барка под красными парусами.

Барка не была похожа на элегантные яхты, предназначенные для гонок, обводы у нее были грубее, нос тупее. Видно было, что на ней просто плавают в свое удовольствие, благо фиорд и не думал замерзать.

Герой только недавно начал понимать, что это значит - жить, а не гнаться за ускользающей целью. Когда-то он был как гоночная яхта, которая разрезает волны, стремясь прийти первой и не замечая окружающих морских красот. А теперь он - как эта барка, которая не торопится, а просто плывет, наслаждаясь раскрывающимися навстречу панорамами. И если сам он живет в комфорте, обладает всем, чего только желает, плевать ему, если кто-то рвется к финишу ради смешных почестей.

Если бы только обрести надежное чувство безопасности. Такое, как снизошло на него здесь, в Стокгольме.

Погода была еще менее понятная, чем дома. Довольно тепло, в пальто мало кто ходит, на снег и вовсе никакого намека, и только голые деревья напоминали, что уже начался декабрь. Голые деревья и первые рождественские витрины.

Уже выйдя из Старого города, они набрели на цветы, лежащие на тротуаре. Можно было и не заметить этот букет на фоне рождественских витрин, но они с Джулией, к счастью, не очень глазели на витрины. Букет - и рядом на стене маленькая табличка. Герой напрягся, прочитал шведскую надпись и догадался:

- Слушай, на этом месте убили Пальме! Прямо тут, представляешь?

- А кто он такой? - не поняла его волнения Джулия.

Неожиданный пробел в образовании обнаружился. Но Герой постарался не выказать удивления ее неосведомленностью, объяснил небрежно:

- Был у них такой премьер-министр. Его застрелили на улице, когда он шел домой из кино. Вот, значит, на этом месте.

- А я-то думала, здесь спокойная жизнь. А выходит, хуже чем у нас. Все-таки премьеров у нас ни разу не стреляли.

Герой тоже был разочарован этим напоминанием о террористах здесь, в идиллической Швеции. Но почему-то чувство безопасности его не покинуло. В том-то, может, и дело, что у нас премьеры и президенты так загородились, что их никакой террорист не достанет, зато на простых граждан президентам и премьерам наплевать, вот простых граждан и стреляют как куропаток. А в Швеции премьер не отгорожен, его и убили запросто, но незагороженный премьер думает о гражданах - и потому их-то как раз стреляют редко.

Джулия увидела церковь на другой стороне улицы и потянула:

- Смотри, наверное, русская: пятиглавая, как наши. Давай зайдем!

Героя русская церковь не привлекала, но и отказывать Джулии повода не было. Джулия не слишком донимала его своими верованиями, не то что Любка, так что нужно было сделать ей любезность. Правда, из таблички у дверей стало понятно, что церковь вполне шведская, но зато в ограде среди могил они заметили одну, у которой горели свечи. И снова встретились с Пальме: оказалось, что это его могила.

- Во как помнят. Все-таки потому, что у них редко вот так убивают на улицах, - постарался Герой оправдать шведов. - И потому у шведов чувство вины перед убитым. Вот, свечки горят. А у нас так привыкли, что уже никаких чувств.

Из церковной ограды они вышли на противоположную сторону и оказались на тихой улочке. У подъездов домов стояли велосипеды, даже не стреноженные цепями.

- Вот видишь, у них даже велосипеды не воруют, - сказал он. - Нет, все-таки здесь жизнь безопасная.

Ах, если бы их с Джулией фирма производила простой и надежный продукт, равно нужный всем в мире. Вот как наследники Смирнова уехали и стали выпускать водку "Smirnoff". Тогда и они могли бы поискать себе безопасную страну. Но вербовать простодушных изобретателей в Академию Опережающих Наук Герой мог только дома. Да и успешный пирамидный бизнес возможен только среди отечественной публики. В сущности, они торговали миражами, и очень успешно торговали, но рынок миражей им открыт только в России. Возможно, в других странах нашелся бы спрос на другие специфические миражи, но надо родиться в своей стране, чтобы почувствовать, какой мираж нужен дорогой Родине.

И значит, они обречены были возвращаться в свою опасную страну Россию.

Каникулы кончились.

В аэропорту к ним подошла дама - услышала русскую речь.

- Вы в Питер? Возьмите коробку передать родным. Я позвоню, чтобы вас встретили. Очень обяжете. Я, конечно, отблагодарю.

- Нет, мы почтовыми голубями не работаем! - резко ответил Герой.

- Я вам покажу, что внутри, вы не сомневайтесь.

- Нет.

- Чего ты уперся? - удивилась Джулия, когда просительница отошла. Сделали бы любезность. Она же хотела показать, что бомбы там нет.

- Ну, во-первых, так с ходу не разберешь. Бомбу можно удачно замаскировать под какой-нибудь чайный сервиз. Ты же не стала бы каждый чайник и кофейник раскрывать, правда? А еще легче какой-нибудь наркотик сунуть. Совсем не заметишь, сколько ни раскрывай коробку - если только у тебя нюх не как у таможенного спаниеля. Приедем, а нас берут с этой коробкой. Доказывай потом, что какая-то незнакомка в Стокгольме попросила.

Приятно чувствовать себя в безопасности - и уже только поэтому не нужно было брать коробку. Но еще - Герою понравилось, что он оказался тверже Джулии! Она-то чуть не согласилась, а он твердо сказал: "Нет!" Раньше он, по своей интеллигентской стеснительности, редко умел говорить "нет". Значит, меняется он в гораздо лучшую сторону!

33

В Петербурге сразу все показалось наоборот.

Едва вышли на воздух, поразила картина грязного снега, лежащего кучами вдоль тротуара, сосенки перед аэропортом были не чисто зеленые, как в Швеции, а скорее серые, и самый воздух казался замутненным. Не говоря уж о смешанном благоухании бензина, какой-то дальней гари и ядовитой краски.

Слава богу, не пришлось отдаться в руки субъектов весьма неблагонадежного вида, настойчиво зазывавших в свои такси, хотя машин с шашечками видно не было. Орудовали частники, но очень уж оголтелые. Такие не то довезут втридорога, не то просто ограбят по дороге - это уж кому как повезет. Но Героя с Джулией машина дожидалась тут же на стоянке, хоть это - островок нормальной цивилизации.

Едва уселись и отъехали, Джулия высказалась:

- Ничего у нас никогда не будет! Все думают, как до власти дорваться и урвать, больше ничего. Раньше коммунисты под себя гребли, теперь эти новые демократы. Угораздило на воровской малине родиться! Да если бы я родилась шведкой, я бы сейчас автоконцерн имела, с "Вольво" и "СААБ" конкурировала!

Герой вспомнил неразрешимый вопрос, которым задавался в больничной ночной тиши: "Почему Я - это Я, почему Я в центре мира под названием "Герой Братеев", а не в центре другого мира?!" Джулия те же вопросы поставила грубо и примитивно, свела к пародии.

- Я еще с детства другой жизни хотела! Тогда еще мечтала не о Швеции или другой стране, а о городе настоящем. Ты-то в Ленинграде родился, а я в Вологде. И еще в первом классе решила: вырасту и уеду! Потому и в ветеринарный поступила: из Вологды в человеческий медицинский кто бы меня пустил? Если только родители не устроили бы за двадцать тысяч тогдашних. У меня Ленку, подружку, папа так устроил. Вот и учились: она в Педиатрическом на детского врача, а я в ветеринарном - на собачьего. Зато у меня теперь свое дело и я на настоящей машине езжу, а Ленка покрутилась здесь, ребенка родила без мужа да в свою Вологду и вернулась. Недавно приезжала, у меня ночевала: губки кусает и завидует, бедненькая. Потому что я сама пробивалась, а ей папа дорогу пробивал, как ледокол. Она и выросла бледной немочью... Вот и высказалась наконец. На девятом месяце знакомства. А ты и не расспросил ни разу, тебе неинтересно. А между прочим, я сразу после института могла за немца выйти. Очень любил и просил. Только он мне не нравился, одно достоинство, что немец, что в богатую страну увезет. А мне и пожить в настоящей стране хотелось, и любви хотелось тоже. Молчала и очень мучилась. А то была бы сейчас богатой фрау, тоже бы дело завела. Немцы честные, у них такого понятия нет - рэкет. Дура я, наверное, что все-таки осталась ради любви. Потом любовь эта испарилась десять раз. Любовь испаряется, а гражданство немецкое остается. А так вот живу в воровской стране. А если, например, сейчас уехать, так ведь достанут. В той же Германии рэкета нет - для немцев. А свои своих достают! Здесь-то я своими мальчиками обороняюсь, они проблемы улаживают, если нужно, а там еще и всю охрану за собой везти - дорого. Да и не пустят немцы столько подозрительных русских. Такая у нас страна - подозрительная!