Сотрудник уголовного розыска - Геннадий Яковлев

— Вот, — сердито кивнул в его сторону, причесывая пятерней свои растрепавшиеся медные волосы, Коля Воронцов. — Карманный вор Хамза Бергизов… Мы за ним целый час следили. Как он орудовал в трамваях! Где толкучка — он туда. К одному в карман, к другому! Мы думали его с поличным взять, да не стали дожидаться. Задержали.

— Не лазил я по карманам, — обратился к Андрею задержанный. — Честное слово. Клепает этот рыжий на меня. Он сам воровал, проходимец, — ткнул Бергизов пальцем в сторону Коли. — Я лично видел: он у старушки вытащил трешку. Пальцы сложил лодочкой, и-и-и раз к ней в карман. Деньги вытянул…

У вспыльчивого Коли обиженно запрыгали губы, красные пятна появились на скулах. Он весь напрягся, рванулся вперед и вдруг ударил Бергизова в лицо. Тот покачнулся, однако устоял. Все замерли от неожиданности. У Нинуси глаза стали круглыми. Женька Бертгольц тоненько вскрикнул.

— Ну, попомните вы меня, — зло выдавил Бергизов.

А Коля Воронцов стоял теперь съежившись, низко опустив голову. Его сильные руки висели.

Борис Чудный подробно записал объяснение Хамзы, и ему разрешили уйти.

Бергизов от порога обвел всех сердитым взглядом и так хлопнул дверью, что со стола покатились ручки и карандаши. В штабе стало тихо-тихо. Было слышно, как нудно гудит комар, залетевший в комнату. Командир отряда повернулся к Николаю Воронцову:

— Мы создали оперативный комсомольский отряд, — заговорил Тихомиров чужим голосом, — объявили войну хулиганам, пьяницам, ворам. А ты занялся мордобитием. Позор! Сейчас же уходи. Больше ты не будешь участвовать в рейдах. Об остальном поговорим на заседании бюро.

Воронцов медленно повернулся и, опустив голову, вышел из комнаты.

В штабе долго держалась натянутая неловкая обстановка. Разрядил ее Борька Чудный:

— Хватит, ребята, молчать. Получилось, понятно скверно. Только мы не должны сейчас нагнетать атмосферу. Кстати, давайте узнаем о Бергизове. Что за человек, чем дышит?

Он подтянул широкий офицерский ремень на гимнастерке и взял телефонную трубку. У Бориса уже давно были приятельские отношения со многими сотрудниками милиции.

— Алло! Дежурный? Ты, Вася? Привет! Ну, как там у тебя?.. Ага, понятно… Вася, мы тут задержали карманника Хамзу Бергизова. Он известен вам?.. Так, так. Сидел, говоришь, за карман? И опять замечен. Ясно, ясно.

Борис повесил трубку.

— Кем бы он ни был, — не вытерпел горячий Женька Бертгольц, поправляя с достоинством очки, — а бить человека, правильно сказал Андрей, позор! Но я согласен и с тобой, Борька. Нечего нам киснуть… Кстати, ребята, у меня идейка. У штаба простаивает одна машина. Давайте на нее посадим группу комсомольцев — это будет наш передвижной патруль. Пусть ребята ездят по самым глухим уголкам. Быстрота! Натиск!

Предложение Женьки всем понравилось. Раздобыв где-то кусок обоев, на чистой стороне крупными буквами вывели: «Комсомольский патруль». Надпись ребята укрепили наискось на борту машины. Женя забрался с пятеркой комсомольцев в кузов, и «оперативка» ушла в рейс. Она заменила несколько пеших оперативных групп, и впоследствии без нее не проходил ни один рейд.

В этот вечер Женькина группа задержала несколько хулиганов и пьяниц.

— Мы берем самых отчаянных! — кричал Бертгольц. — А остальных домой отправляем. Сразу на улицах стало спокойнее и тише. Попрятались хулиганы. Перепугали мы их…

В коридоре штаба находились задержанные. Двое из них спорили с комсомольцами-часовыми, один беззаботно напевал, еще двое сладко похрапывали на скамье.

Каждого из задержанных надо было подробно опросить и принять меры.

Через два часа работы Чудный побледнел и охрип. Нинуся с теплой жалостью смотрела на его усталое лицо. Андрей выгнал Борьку на улицу: подышать чистым воздухом.

Перед комсомольцами предстал толстый розовый мужчина с одним ухом. Как только его ввели, он начал защищаться:

— Я задержан безвинно! Я человек интеллигентный, положительный, главбух! Главбух артели «Медник».

В рапорте комсомольской группы по поводу задержания главбуха сообщалось:

«Нетрезвый, пел непристойные песни у ресторана, оскорблял нецензурной бранью прохожих».

Читать мораль подвыпившему главбуху сейчас не имело смысла, и Андрей отпустил его домой. А в артель «Медник» было заготовлено письмо:

«20-го июля на улице Дзержинского у ресторана «Колос» был задержан работник артели Борноволоков Никодим Онуфриевич, который, будучи пьяным, пел непристойные песни и приставал к прохожим.

Мы, члены оперативного комсомольского отряда Ленинского райкома ВЛКСМ, считаем его поведение хулиганским и просим администрацию принципиально обсудить Борноволокова на общем собрании артели. О принятых мерах сообщите нам».

Домой члены штаба уходили с рассветом. Они тихонечко напевали сочиненную Женькой песню:

Меня родило море,Меня оно сделало сильным.Меня трепало море,Меня оно сделало честным.Меня баюкало море,Меня оно сделало смелым!

Никто из ребят не был моряком, но им нравилась эта песня. И не только потому, что ее сочинил Женька. Их привлекал боевой темп ее, настрой, ритм. Песню пропели трижды и остановились. Надо было расходиться. Нинуся как-то торопливо подошла к Чудному, стоявшему несколько в стороне. Женька, заметив это, круто повернулся и скрылся за углом. Одна Нинуся могла вернуть его…

Строители, строители, зачем возводить дома многоэтажные? Влюбленные вас не понимают. Мелкие камешки не долетали до четвертого этажа, а большим можно было выбить стекло. Тогда Андрей крикнул:

— Русалка!

Катя, студентка пединститута, не разрешала Андрею называть себя иначе. Она любила свое детское прозвище. Так ее называла мать за неистовую любовь к воде.

Андрей крикнул только пять раз. Больше он бы и не смог, если бы даже и захотел. В рот, в нос, в уши хлынула холоднющая вода — целое море. На балконе в ярко-красном халате стояла русалкина мама. В одной руке она держала пустое ведро. Андрей мгновенно снял разбухшую, как картофельная лепешка, кепку и поклонился в знак признательности. Рядом с мамой улыбалась Русалка.

— Бешеный, — сказала она, а у самой даже глаза смеялись.

Андрей бросил цветок Русалке. Цветок был давно приготовлен и даже прикреплен камешек к корешку…

Тихомиров с Русалкой, взявшись за руки, побрели к реке. На знакомом, отшлифованном водой валуне блестели капельки росы. Русалка спустилась к воде и стала плескать ее ладошками, любуясь радужными брызгами.

— Иди сюда, — позвал Андрей.

Девушка, откинув свои прямые каштановые волосы со лба, поднялась от воды и подошла к Тихомирову.

Когда он смотрел в ее синие глаза, ему было очень хорошо.

С улиц уже уходили дворники, торопились на базар женщины с кошелками. Прощаясь, Русалка сказала:

— И когда ты бросишь свой штаб? В кино даже не можем вместе сходить. Да и вообще не в свое дело ты, Андрей, ввязался. Ты адвокат, а не милиционер. Зачем тебе лезть в эту кашу?

В логове

Хамза Бергизов жил на квартире у часового мастера Леонида Красавчикова. С ним он познакомился в тюрьме, когда отбывал наказание за карманную кражу. Красавчик в то время сидел за ограбление магазина. В тюрьме Красавчика побаивались, зная его жестокость и силу.

Однажды два вертлявых, чем-то похожих друг на друга парня заставили Хамзу играть с ними в вырванные из газеты карты. Сначала играли на хлеб, и казалось, Хамзе везло. Но недолго. Через час он уже проиграл свой недельный паек и одежду.

— Снимай, пацан, тряпки, — кривя в недоброй усмешке рот, потребовал один из вертлявых.

Хамза под общий смех начал стягивать куртку.

— А ну, сдохните! — раздался вдруг сердитый голос. Мускулистый лысый Красавчик остановился около вертлявых и, обращаясь к ним, проговорил: — Заденете еще раз татарчонка — головы откручу.

— Да чего ты, Красавчик? Мы же так, пошутили… Зачем нам его барахло, — виновато заговорили парни, торопливо ретируясь.

Жалость ли сильного к слабому или еще какое-то чувство побуждало Красавчика, но он выделял Хамзу из остальных, явно ему покровительствовал. И Хамзу больше никто не смел тронуть.

Бергизов старался поближе держаться к своему шефу. Часто Хамза делился своими мыслями с Красавчиком. Тот его слушал, пусть даже снисходительно, но все равно это льстило Бергизову. Судьба у Хамзы была сложная. Родителей он не помнил. Воспитывался в детдоме. Из детдома Бергизов не раз убегал. Бродяжничал, научился лазить по карманам. Его несколько раз задерживали, предупреждали. К уголовной ответственности привлекли впервые.

Хамза, как ему казалось, многое узнал в тюрьме, и больше всего — от Красавчика. Опытный вор, часто поглаживая очень рано облысевшую голову и по привычке хмуря черные брови, поучал его: