Вечерняя звезда - Ларри Макмертри

Миссис Рау оставила мужа умирать в прихожей их скромного домика в западной части Голливуда, а сама поднялась наверх, наполнила водой ванну, вошла в нее полностью одетой и, оголив с помощью маникюрных ножниц провода фена, включила его в розетку и бросила в воду. В живых она осталась чудом.

Соседская дочь, хорошо сложенная семнадцатилетняя девушка, дала показания, что ничего непозволительного между ними не было, но, как многим показалось, ее протесты были недостаточно убедительны. Вот, например, не поверила ей официантка Норма, которая работала в небольшом кофейном баре в том же квартале Вествуда, где находился и кабинет доктора Рау. Норма обмолвилась, что доктор Рау и ей делал намеки, поэтому лично она полагала, что если ему что-нибудь шло в руки, он, скорей всего, не отказывался от этого.

— Сексуальные намеки? — спросил Джерри.

— Да, сексуальные, — подтвердила Норма. — А о каких же еще я, по-вашему, стала бы рассуждать?

— Да я только спросил, — сказал Джерри. У Нормы, имя которой ей дали по родному городу Норман в Оклахоме, были крупные, словно у оленихи, зубы и глубокий вырез на блузке. Как раз ее зубы, которые делали ее привлекательной, и глубокий вырез мешали Джерри назначить ей свидание. Он понимал, что ссоры — это часть жизни, но это же не означало, что они должны были доставлять ему удовольствие. По правде говоря, они совершенно не доставляли ему удовольствия, и, возможно, это тоже следовало приписать тому, что тридцать пять лет он прожил с Лолой. Они с матерью редко допускали в разговорах резкие выражения, но инстинктивно он чувствовал, что, если он затеет что-нибудь с Нормой, таких выражений будет немало. Поэтому, в конце концов, заниматься этим он не стал.

А вот чем он стал заниматься, так это погрузился в размышления о Рау и его жене. Как могло получиться, что после долгих лет совместной жизни миссис Рау настолько рассердилась на доктора, что чуть не пополам разорвала его своими залпами? Это что, была последняя капля? Или же только первая? Или же доктор мучил ее, изменяя ей все эти сорок с лишним лет, что они прожили, обманывал ее, прикидываясь верным мужем? А в этот драматический момент предстал перед ней в истинном свете соблазнителем доступных семнадцатилеток? Джерри не был знаком с миссис Рау, а с доктором виделся только у того в кабинете. Он был не из тех, кто будет ходить по соседям, собирая сплетни о семейной жизни этих стариков, и его вопросы так и остались без ответа. Когда его мысли возвращались к доктору и его жене, а это происходило достаточно часто, Джерри считал, что это была лишь первая ласточка или же, если быть точнее, как первая ласточка, так и последняя капля терпения. Понятно, конечно, что до этого были всего лишь догадки.

Спустя полгода Джерри получил извещение о распродаже домашнего имущества семейства Рау. Доктор однажды показывал ему самое ценное, что у него было — экземпляр «Die Traumentung» — первой книги, прославившей Фрейда, с его собственноручным автографом. Доктор хранил эту книгу в своем кабинете в красивом кожаном переплете. Джерри решил отправиться на торги в надежде получить книгу. Она нужна была ему как талисман, это великое сочинение великого врача, что-то такое, что он пронесет через всю свою жизнь.

К несчастью, в день торгов он проспал, и когда приехал туда, книги уже не было. В сущности, уже почти ничего не было, хотя вокруг дома и толпилось довольно много людей. На стенах еще оставались несколько дешевых гравюр, и груда какого-то фарфора возвышалась на карточных столах в жилой комнате. По большому счету аукцион выполнил задачу: семейства Рау больше не существовало, как не существовало и их имущества. Поразило Джерри то, какими старыми были люди в толпе, и то, что это были в основном немцы. Эта толпа словно вышла из тридцатых годов или уж самое позднее — из сороковых. Многие женщины курили вставленные в мундштуки сигареты, а у одного пожилого толстяка даже был моноколь. И они были неплохо одеты, большинство — в колониальной манере, как десятилетия назад. Это были не те люди, кого обычно встречаешь на аукционах в Лос-Анджелесе. Джерри не удивился бы, если бы из опустевших пыльных спален появились бы фон Строхайм, фон Штернберг, Томас Манн или Алма Малер, если уж не сама Марлен Дитрих.

Он почти совсем опоздал на торги, но не пожалел, что все-таки приехал. Ему не досталась великая книга, зато он увидел кое-что еще более редкое: картину того Лос-Анджелеса, каким город был когда-то давным-давно — хитрым, цепким, решительным и элегантным. Люди, толпившиеся возле разрозненных вещей семейства Рау, могли казаться сгорбленными, их лица были покрыты морщинами, они могли быть чуть-чуть излишне накрашенными, но они не выглядели побежденными. Похоже, они еще собирались пожить, а тем хорошеньким семнадцатилетним американочкам, что станут у них на пути, лучше поостеречься. Возможно, они и были стариками, но не сдавались.

Оказавшись на небольшом заднем крыльце, Джерри увидел кушетку, накрытую старым покрывалом с аппликациями, изображавшими фазанов. Покрывало могло ему пригодиться, и он взял его, чтобы получше рассмотреть. Лоле понравились бы фазаны. Но покрывало было старое и пыльное, и он решил его не брать. Потом, снова расстилая его на кушетку, он поймал себя на том, что ни на один другой предмет мебели даже не смотрит. Он смотрел только на кушетку психиатра.

Тут же он купил эту кушетку и затолкал ее в свой фургон. Машина не новая, но очень полезная, решил Джерри.

После этой покупки он почувствовал гордость и даже какое-то возбуждение. Правда, после того как он поставил ее у себя, единственное, чего он никогда не делал — это не сидел на ней. Однажды Диди, его подружка, ненадолго присела на нее, но когда Джерри увидел это, ему сделалось настолько не по себе, что он предложил ей пойти прогуляться. Кушетка была чем-то необычным среди его мебели и не предназначалась для того, чтобы на ней спали, сидели и истрепали бы ее, а потом выставили бы на дешевую распродажу или поднесли бы в качестве пожертвования какой-нибудь благотворительной организации. Это была кушетка психоаналитика, по убеждению Джерри — реликвия, напоминание о более строгой, лучше отделанной и значительно более сильной в интеллектуальном отношении эпохе. Она не предназначалась для того, чтобы на ней сидели его любовницы, глядя в телевизор или делая себе маникюр.

Купленная совершенно случайно и буквально в последнюю минуту, кушетка психоаналитика Рау перевернула жизнь Джерри. На это обстоятельство он однажды указал и Авроре Гринуей, когда та лежала на ней.

А лежала она на ней лицом к нему, что было не совсем так, как полагалось лежать пациентам во время сеансов психотерапии. То обстоятельство, что она лежала лицом к нему, являлось, в сущности, первой из многочисленных побед, одержанных Авророй в борьбе за надлежащее применение к ней психотерапевтических процедур.

— Дело в том, что когда заглядываешь в собственную память, а не смотришь на врача, чувствуешь себя свободней в общении, — сказал Джерри, пока они обсуждали вопрос о том, в какую сторону ей смотреть, лежа на кушетке.

— Вам, как врачу, может быть, и виднее, но вы ведь не настолько близко знакомы со мной, — улыбнулась Аврора. Это был один из тех редких мужчин, глядя на которого тебя так и тянет улыбнуться. Она не могла понять, почему она должна лежать на неудобной кушетке и смотреть в стенку, а не на мужчину, слегка мрачноватое выражение лица которого почти неизменно придавало ей новые силы.

— Я понимаю, что не настолько хорошо еще знаю вас, — согласился Джерри. — Мне хочется узнать вас получше, и, надеюсь, мне это удастся. Но если вы будете рассказывать о своем прошлом, глядя на меня, то вы будете стараться отгадать, что думаю я о ваших рассказах. Это только замедлит лечение.

— Еще бы я не старалась угадать, о чем вы думаете. Как же я тогда могу рассказывать вам что-нибудь серьезное! — парировала Аврора. — Если вы — мой терапевт, почему же я не имею права знать, что вы думаете? Если же вы хотите скрыть это от меня, то с какой целью?

— Хорошо бы положить на эту кушетку несколько подушек. Я, наверное, привезу вам в следующий раз несколько подушек. Может быть, я даже куплю вам новые занавески, а то эти у вас довольно потрепанные. Думаю, что не смогу сосредоточиться ни на каких своих застарелых травмах, если мне будет неуютно, да еще и придется смотреть на потрепанные занавески. Свежие травмы не дадут мне вспомнить о прежних.

По большей части внешний вид пациентов Джерри вполне соответствовал их настроению. Чаще всего у них бывало подавленное и мрачное настроение, поэтому они являлись к нему в одежде тусклых и мрачных цветов и с соответствующим скучным и мрачным выражением лица.

Уже в первый визит генерала с Авророй Джерри сообщил им, что лечить сразу двоих членов семьи не принято.

— Я говорил ей об этом, — сказал генерал Скотт. — Я не думал, что вы захотите лечить нас одновременно, но она даже слушать не захотела. Она просто заставляет меня ездить к вам. Это вообще ее идея.