Гностики и фарисеи - Светлана Замлелова

Он прожил с нею больше года, но только теперь понял, насколько они чужие друг другу люди. Ему не о чем было с ней разговаривать. То, как она слушала его, раскрыв рот, было только игрой, частью её замысла. На самом же деле её ничего не интересовало, кроме каких-то ничтожных вещей. И она часами могла говорить по телефону со своими подругами о выкройках – она сама шила, – о тканях, о журналах, печатающих светскую хронику. Она ничего не читала, кроме этих журналов, да ещё каких-то романов, которые отчего-то называются «женскими». Роман Николаевич знал прекрасных писательниц. Но он никогда не слышал, чтобы их произведения называли «женскими». Очевидно, здесь было в другом дело. Над этими романами Тамила Анатольевна плакала и после прочтения каждого долго лежала, смотрела в одну точку и улыбалась каким-то своим мыслям. Как-то, пока её не было дома, Роман Николаевич ради интереса взял у неё со столика карманное издание одного из романов и попробовал было читать. Через несколько страниц у него перехватило дух. Он подобрал валявшуюся тут же ручку и стал править нелепые, громоздкие фразы, но потом плюнул и выбросил книгу в форточку.

И эта паучиха с помощью ряда несложных манипуляций так прочно завладела им, что он не видел выхода из своего положения. Он признавался себе, что боится её, боится, как бы она не подстроила ему какой-нибудь каверзы. Особенно после того, как она попросила его написать завещание.

У её подружки умер муж и, узнав об этом, Тамила Анатольевна сказала:

– Солнце моё, мало ли, что может случиться?.. Всё бывает... Видишь, как с Оленькой Курикцей нехорошо получилось... Муж умер, завещания же не оставил... И всё, ну, просто всё захватили эти гадёныши – его дети от первого брака... Видишь, как бывает? Солнце моё... Напиши на меня завещание...

Больше всего его возмутило, что она нисколько не стеснялась просить его об этой малости.

– Мне нечего тебе завещать, – ответил он сухо. – Всё записано на родителей... Если у тебя хватит наглости, попроси их написать тебе завещание...

Она обиделась и не разговаривала с ним несколько дней.

«Страшная, развратная, никчёмная женщина!» – думал Роман Николаевич.

Когда родился ребёнок, мальчик, Тамила Анатольевна с первого же дня стала почему-то ласково называть его так: «сын президента». Тогда же атаки Премилова на Романа Николаевича усилились. Он стал звонить ещё чаще и, очевидно, подстрекаемый Тамилой Анатольевной, которая жаловалась ему на безденежье, ещё настойчивей уговаривать Романа Николаевича перейти на работу в его фирму. Плати Премилов Тамиле Анатольевне напрямую, это вскрылось бы вскоре, ведь она нигде не работала. А как было бы удобно, если бы Роман Николаевич приносил домой жалованье, выплаченное ему Премиловым! «Ну, уж нет, голубчики! – злорадствовал про себя Роман Николаевич. – Этот номер у вас не пройдёт! Этой радости я вам не доставлю!»

К Премилову присоединилась и Тамила Анатольевна. Она не понимала его занятий наукой, не понимала, как можно добровольно работать за такую зарплату. Будучи сама алчной и лживой, она всех подозревала в алчности и лживости. И сейчас она была уверена, что Роман Николаевич просто завидует Премилову и не хочет становиться его подчинённым. В конце концов, у Романа Николаевича не выдерживали нервы, и он начинал кричать и топать на жену ногами:

– Дура! Заткнись! Ты же ничего не понимаешь! Заткнись! Сама иди к нему работать!

Но она действительно не понимала, о чём он. И продолжала своё. От криков начинали плакать дети. И тогда ему становилось совестно и от детей, и от неё. Он просил у неё прощения, но она, почуяв слабину, надувалась, уходила и после не разговаривала с ним подолгу.

И глядя на неё, Роман Николаевич иногда думал, что она, наверное, вполне довольна жизнью. Теперь у неё есть всё, что положено иметь порядочной женщине. Есть муж, есть дети, есть даже любовник! А может, и не один... Есть дача, машина. Соседей по коммуналке расселили по отдельным квартирам, и Тамила Анатольевна осталась полноправной и единовластной хозяйкой трёх комнат на Ленинском. Недавно купили ей шубу на рынке, а ещё раньше – колечко с маленьким камушком. «И, наверное, – думал Роман Николаевич, – ей совсем неважно, как она всё это получила. Вряд ли она думает о цене – ей важен результат!»

А он, молодой, талантливый человек оказался в кабале у этой твари, безобразной, алчной, невежественной и лукавой. Он боялся уйти от неё, боялся, что она никогда не оставит его в покое. Она точно парализовала его волю, лишила способности сопротивляться и стоять за себя. И он бесился и ненавидел себя за это. А её сравнивал с насекомым, которое впивается и сосёт кровь, и оторвать которое стоит усилий.

Как только Роман Николаевич понял, что подвиг со спасением обесчещенной женщины не удался, его тщеславие повернулось к нему другой стороной – он стал стыдиться Тамилы Анатольевны. Пока он думал, что спасает её, стыда не было. Но теперь он стыдился появляться с ней на людях. Ему казалось, что окружающие, глядя на них, думают: «Где только нашёл такую?..» Сам он, когда смотрел на улице на проходивших мимо женщин, думал: «Ну, все лучше, чем она!.. Ну, все...» Она стала ему противна.

Как-то он вернулся с работы раньше обычного и вошёл в квартиру, открыв дверь своим ключом. Она в это время разговаривала с кем-то по телефону и не слышала его. Сначала Роман Николаевич не понял, ни с кем она говорит, ни о чём идёт речь. Но потом разобрал.

Говорила она негромко. Говорила тем томным голосом, каким обычно пользовалась в спальне:

– Я хотела, чтоб вы знали, Валентин, что... что вы можете полностью же на меня рассчитывать... Вы понимаете?.. Понимаете, о чём я?.. Если ж вдруг вы захотите отдохнуть… Прошу вас располагайте мной...

Роман Николаевич прекрасно знал этого Валентина. Это был начальник его отдела, Валентин Васильевич Ячный, пожилой, но любвеобильный субъект. Роман Николаевич был в хороших с ним отношениях, и несколько раз Валентин Васильевич бывал у него дома.

«Интересно, что ей от него-то понадобилось? – подумал Роман Николаевич, бесшумно пристраивая портфель под вешалкой. – А-а-а! Не иначе решила за мою карьеру взяться!.. Спасибо, милая!.. Н-да!» И Роман Николаевич почему-то вспомнил, как когда-то называл её «девочка моя». И ему стало стыдно. Он с силой хлопнул входной дверью. Тамила Анатольевна замолчала, но в ту же секунду громким деланным голосом сказала:

– Ну, ладно, Манечка, пока... А то масик мой с работы пришёл...

В следующую минуту она вышла в прихожую. В глазах её он поймал страх и насмешку.

– Ты сегодня рано, солнце моё! – сказала она невозмутимым голосом. – Звонила Манечка Косолапкина... Тебе привет...

Он молча прошёл в комнату, где только что она предлагала себя его начальнику. На полу, на ковре сидели дети. И катали по ковру какие-то свои игрушки.

VI

Он никогда не ревновал её. Но ему не нравилось представать дураком перед ней и её любовниками, пусть даже никто из них и слова доброго не стоил. А кроме того, ему с некоторых пор было стыдно от приятелей, потому что он не был уверен, кто из них был с нею в связи, а кто – нет. И порой ему казалось, что над ним посмеиваются. И он ненавидел жену за те унижения, которые испытывал, благодаря её интрижкам.

Роман Николаевич понимал, что лучше всего в этой ситуации было бы развестись или хотя бы уйти от неё. Но не делал этого, во-первых, из-за нежелания ещё раз начинать жизнь сначала, во-вторых, из-за страха перед ней, а в-третьих, из-за детей. Он успел привязаться к её детям, жалел их и воображал, что ждёт обоих, реши он уйти из этой семьи. Другими словами, обстановка опять показалась Роману Николаевичу вполне подходящей для подвига, и он решил принести себя в жертву этому демону в юбке ради двух маленьких, беззащитных существ, которые без него погибнут.

Случалось, он думал, что хорошо было бы влюбиться и хоть изредка встречаться с симпатичной и желанной женщиной. И даже пытался представить себе её лицо, волосы, плечи. Чёткого образа не получалось, но зато он неизменно видел, как ждёт её возле станции метро. В руках у него цветы. Он очень волнуется. Но вот она появляется из метро и идёт, нет! – бежит к нему навстречу! Вот она всё ближе, ближе... Наконец, подбегает и... бросается к нему на шею!

И когда он представлял, как обнимает её затем, как целует её мягкую, тёплую шею, сердце его тоскливо сжималось, и он с трудом сдерживал слёзы. Ведь в глубине души он знал, что никогда этому не бывать...

Но в то же самое время стоило ему подумать, что снова придётся искать, потом ухаживать, ездить куда-то, волноваться о том, как бы не выдать себя жене, видения его таяли. И он убеждал себя, что лучше оставить всё, как есть...

***

Он расположился у телевизора с бутылкой пива и вскоре услышал, как в ванной зашумела вода – Тамила Анатольевна принимала душ.

Роман Николаевич прислушался. «Сколько ни мойся – чище не станешь... Тварь! Потаскуха! С кем, интересно, сегодня была?» – думал он, глотая горькую, клейкую жидкость.