Рядом с Джоном и Йоко - Джонатан Котт

И у вас могло бы быть собственное вечернее шоу типа «Капитан и Тенниль». (В конце 1970-х поп-музыканты «Капитан» Дэрил Дрэгон и Тони Тенниль участвовали в ряде сериалов на ABC.)

Да, конечно, мы смогли бы. Однажды Джон и Йоко, может, и займутся этим… но никаких планов нет, так что не перевозбудись! Но представь себе меня, меня и Йоко — откуда мы могли бы вещать, чтобы получить максимальную аудиторию? Может, из нашей кровати? «А сейчас прямой эфир из спальни Джона и Йоко». (Смеется.) Мы часто говорим, что должно быть весело. Но еще же есть время, правда? Куча времени. Прямо сейчас мы на Record Plant говорим с Джонатаном Коттом для Rolling Stone. Снова. И это забавно — появиться на обложке Rolling Stone. Забавно — ты не находишь? — начать 1981-й так же, как 1968-й.

«Берегись, парень, ты делаешь это снова».[131]

Вот именно. Кто же финиширует первым, Леннон или Rolling Stone? Кто, по-твоему, просуществует дольше? Life, Time, Newsweek, Playboy, Look, Rolling Stone? Давай начистоту. Журналы приходят и уходят, главы студий звукозаписи приходят и уходят, сами студии появляются и исчезают, продюсеры фильмов появляются и исчезают. Музыканты появляются и исчезают тоже. Ну что за жизнь!

Знаешь, последний альбом, который я записал до Double Fantasy, был Rock’n’Roll, где на обложке я в кожаной куртке — тот снимок был сделан в Гамбурге. К концу записи пластинки я заканчивал трек, который меня заставил спеть Фил Спектор, Just Because, я его вообще не знал, — все прочие песни я пел, еще будучи подростком, — и никак не мог выучить. В конце записи — я тогда сводил ее здесь же, но за соседней дверью — я, типа, выступал: «А теперь мы прощаемся с Record Plant», — и какой-то внутренний голос сказал: «Ты реально прощаешься?» Я тогда об этом не думал. В тот момент мы с Йоко еще не сошлись снова, у меня еще не было ребенка, но где-то в глубине меня тонкий голосок твердил: «Ты говоришь, что вообще прощаешься с этой игрой?»

Это было словно предчувствие. Потом я не думал об этом несколько лет, пока не понял, что вообще перестал записываться. Я наткнулся на обложку пластинки — оригинальную фотографию со мной в той кожаной куртке, прислонившимся к стене где-то в Гамбурге в 1961-м. И я подумал: «И это все? Могу ли я начать с того, с чего все началось, с Be-Bop-A-Lula?» — в день, когда я познакомился с Полом, я впервые пел эту песню со сцены. Во всех книжках про Beatles есть эта фотка — я в застегнутой наглухо рубашке с маленькой акустической гитаркой, и я пел Be-Bop-A-Lula так же, как пел ее на том альбоме.

Мелочь, никаких совпадений. Просто сильно позже, когда я начал об этом думать… знаешь, иногда ты видишь сон, и это как предчувствие, но предчувствие того, что ты вот-вот проснешься. У меня не было планов, никаких намерений, но я подумал: «Что все это значит — обложечное фото из Гамбурга, Be-Bop-A-Lula, прощание с Record Plant?» И ведь я же реально прощался, поскольку это был последний трек альбома Rock’n’Roll, и я был так рад, что покончил со всем и что это был последний трек на пластинке.

Это напомнило мне о том, как один чувак, астролог из Англии, как-то сказал мне, что я уеду из страны. Я не вспоминал об этом вплоть до апогея моей эмиграционной борьбы, когда я сражался за то, чтобы жить в Америке, и думал: «Какого черта я здесь делаю? Почему, блин, я через все это прохожу?» Я не планировал здесь жить, так случилось само собой. Мы не паковали чемоданы, просто оставили все в нашем доме в Англии и приехали сюда с кратким визитом… но назад так никогда и не вернулись.

Я был в суде, и люди говорили, что я не настолько хорош, чтобы быть здесь, или что я коммунист или кто там, блин, еще. Так что я думал: «Ради чего я все это делаю?» И тогда я вспомнил лондонского астролога, который говорил мне: «Однажды ты будешь жить за границей». И не из-за налогов. Я, конечно, рассказывал, что уезжаю из-за налогов, но это было не так, у меня не было никакой прибыли, я облажался полностью, на момент отъезда я потерял все свои деньги. Так что у меня не было никаких причин уезжать из Англии. Я не из тех, кому нужно побольше солнца, как большинству англичан, переезжающих на Мальту, на юг Франции, в Испанию или Португалию. Это Джордж всегда говорил: «Давайте соберемся и поедем вместе на солнышко».

Here Comes the Sun.

Ага, он вечно ищет солнце, поскольку все еще живет в Англии… А потом во мне что-то щелкнуло: «Иисусе, тот парень ведь говорил, что я уеду из Англии!» Хотя в то время, когда он сказал мне это, я подумал: «Да ты гонишь».

Иногда ты колеблешься. Я имею в виду — по-настоящему. Я знаю, мы сами строим свою жизнь и всегда есть выбор, но до какой степени это предопределено? Всегда ли на дороге есть развилка и есть ли два предопределенных пути, которые предопределены одинаково? Должна быть сотня дорог, чтобы можно было выбрать, по той пойти или по этой; должен быть выбор, и иногда это очень странно.

Вот такое хорошее окончание для нашего интервью.

Было уже четыре утра. Сопродюсер альбома Джек Дуглас все еще сидел перед пультом и сводил пару песен Оно. Сама Йоко дремала на студийном диване, а Джон говорил мне о том, как он счастлив в Нью-Йорке, где в отличие от Англии и Японии можно растить сына без всяких расовых предубеждений; о первой рок-н-ролльной песне, которую написал, — пародии на Come Go with Me группы Del-Vikings, в которой он изменил две строчки на «Давай, давай, давай, давай, / Давай, пошли со мной / В тюрьму»; о каких-то других вещах, которые узнал в своих поездках по миру за последние пять лет. Когда он проводил меня до лифта, я сказал, как здорово было видеть, что он и Йоко так чудесно выглядят. «Я люблю ее, и мы вместе, — ответил он. — До скорого».

Заключение

14 марта 2012 года, Стокгольм, Швеция

«Я хочу тебе кое-что рассказать», — сказала мне Йоко, когда мы встретились с ней в королевском «Гранд-отеле» Стокгольма за завтраком в ресторане Veranda, окна которого выходят на набережную, старый город и Королевский дворец. Тем утром на Йоко были черный пиджак, черные брюки и фетровая шляпа, а также темные очки. В середине марта она на несколько дней прилетела в Стокгольм, чтобы проследить за приготовлениями к выставке, которая должна была открыться в июне в Moderna Museet. В экспозицию были включены ее коаноподобные наставления из книги «Грейпфрут», которые и сейчас трогают душу и сердце так же, как почти пятьдесят лет назад, когда она их писала.