Герберт Уэллс - Геннадий Прашкевич

«Не без труда удалось разыскать им канцелярию в каком-то подвале Клементс-Инна, — писал Уэллс в романе «Тоно-Бэнге». — Надменный секретарь стоял, широко расставив ноги, перед камином и строго допрашивал нас, видимо, сомневаясь в серьезности наших намерений. Все же он посоветовал нам посетить ближайшее открытое собрание в отделении в Клиффордс-Инн и даже снабдил кое-какой литературой. Нам удалось побывать на этом собрании, выслушать там путаный, но острый доклад о трестах, а заодно и самую сумбурную дискуссию, какие только бывают на свете. Казалось, три четверти ораторов задались целью говорить как можно более витиевато и непонятно. Это напоминало любительский спектакль, и нам, людям посторонним, он не понравился. Когда мы направлялись по узкому переулку из Клиффордс-Инна на Стрэнд, Юарт (друг героя. — Г. П.) внезапно обратился к нашему сморщенному спутнику в очках, в широкополой фетровой шляпе и с большим галстуком оранжевого цвета:

— А сколько членов в этом вашем фабианском обществе?

Человек сразу насторожился:

— Около семисот. Возможно, даже восемьсот.

— И все они похожи на тех, кого мы только что слушали?

— Думаю, да. Большинство примерно такого типа, — самодовольно хихикнул человечек. А Юарт, когда мы вышли на Стрэнд, сделал рукой красноречивый жест, словно соединяя воедино все расположенные здесь банки, предприятия, здание суда с часами на башне, рекламы и вывески в одну гигантскую, несокрушимую капиталистическую систему.

— У этих социалистов нет никакого чувства меры. Чего от них ожидать?»

Супругам Уэбб Уэллс понравился.

«Уэллс интересен, хотя в его личности есть что-то отталкивающее, — записала в дневнике Беатриса. (И это несмотря на то, что Уэллс к тому времени научился более или менее смирять свои порывы и в обществе разговаривал, как в общем полагалось разговаривать людям воспитанным. — Г. П.) Он — прекрасный инструмент популяризации идей».

А вот Джейн Уэббам не понравилась, не показалась прекрасным инструментом для популяризации идей. «Милая маленькая особа с сильной волей, средним интеллектом, и в ее натуре есть что-то мелкое. В одежде и манерах она очень старается соответствовать тому обществу, в котором благодаря своим талантам может вращаться ее муж, но все это очень искусственно — от ее слащавой улыбки до показного интереса к общественным проблемам».

Поначалу Уэллс терялся среди знаменитых политиков и общественных деятелей.

Все же не приказчики из мануфактурной лавки! Артур Бальфур — министр правительства, Эдгар Сесил, сэр Уолтер Рейли, сэр Джеймс Крайтон-Браун, лорд Метчет, леди Кроу, Морис Баринг. Однако уже через пару лет Уэллс вполне освоился и даже повел ожесточенную критику Уэббов и поддерживающего их Бернарда Шоу. Уэллс не собирался и дальше писать фантастические романы, он даже не хотел оставаться художником — их он, честно говоря, презирал; получив некоторые возможности, он собирался перестроить мир. Именно весь мир, как он писал в «Спящем» и в «Предвиденьях». Он был убежден, что фабианцы прислушаются к его советам; ведь идея единого Мирового государства, несомненно, должна владеть крупными умами. Будущее единое Мировое государство — решаемая задача. Просто начинать надо побыстрее и прямо с Британской империи. Английский язык и английская культура, распространенные по всем регионам планеты, дают реальную возможность для весьма скорых реформ. Уэллса откровенно возмущало то, что фабианцы постоянно говорят о мелочах (на его взгляд. — Г. П.) и заняты в основном личными политическими перспективами. «Паутина заговоров и интриг, которая тянулась в разные стороны от четы Бландов, пересекалась с похожими, хотя и не такими путаными линиями, связующими любопытных и предприимчивых людей, составляющих Фабианское общество, и наконец, подобно плесени, покрыла всю организацию». Бертран Рассел, например, понял это раньше Уэллса и вышел из общества, но Уэллс не хотел сдаваться. Он посчитал решение Рассела неверным. Кто-то же должен донести до самих членов общества несколько весьма важных понятий! Например, такое: вся сила в среднем классе! Именно в развивающемся среднем классе! Пролетариат? О нет, с этим Уэллс не был согласен. «Маркс всегда стоял за освобождение рабочего класса, а я стою за его уничтожение». Уэллс считал себя чисто мелкобуржуазным социалистом. Несовпадение его взглядов со взглядами лидеров фабианцев ярко подчеркнула знаменитая статья «Беда с башмаками», напечатанная в 1905 году в газете «Индепендент ревю». Эти мелочные разговоры о ценах на газ и воду, считал Уэллс, это постоянное мельтешение между консерваторами и либералами никогда не приведут нас к Золотому веку! Бернард Шоу, прочтя статью, написал Уэллсу: «Кажется, Вы не понимаете всей сложности работы в демократическом обществе…»

Отношения с фабианцами не складывались.

Позже, в романе «Бэлпингтон Блэпский», Уэллс попытался разобраться с этим.

Проблемы социализма? Да ну! Всё совсем не так, всё не так сложно, утверждает тетя Люцинда, ярая социалистка. Существуют умные книги, надо их только прочесть внимательно; существуют места, где умные люди собираются и обсуждают самые сложные вопросы. Где? Да у тех же фабианцев.

«Она (тетя Люцинда. — Г. П.) сидела там на трибуне рядом с Сиднеем Уэббом и мистером Голтоном; по-видимому, она была знакома со всеми, кто сидел на трибуне, а Теодор нашел себе место в аудитории. И вот в то время как секретарь читал повестку дня и делал всякие сообщения, Теодор почувствовал, как его задел по уху маленький бумажный шарик, и, обернувшись, увидел Маргарет и Тедди (свою девушку и ее брата. — Г. П.). Они сидели за три ряда от него и оба, по-видимому, были обрадованы, встретив его здесь. Все трое начали оживленно жестикулировать, изъявляя желание сесть вместе, но зал был слишком плотно набит, чтобы можно было думать о перемещении, так что пришлось подождать, пока все кончится. Доклад назывался «Марксизм, его достоинства и заблуждения», местами он был чрезвычайно интересен, местами непонятен, а иногда просто ничего нельзя было разобрать. Прения начались с бурного выступления одного немецкого товарища, затем разыгралась сцена между председателем собрания и почтенной глухой леди, которой хотелось задать несколько вопросов, потом было совершенно не относящееся к делу, весьма отвлеченное выступление одного ирландского католика; но время от времени то одна, то другая фраза все-таки врезались в сознание Теодора. Он впервые так близко увидел Бернарда Шоу, и он показался ему необыкновенно интересным, хотя выступал всего несколько минут и по какому-то явно второстепенному вопросу. А когда всё кончилось и все вскочили, с шумом отодвигая стулья, Теодор извинился перед тетушкой Аюциндой и вместе с Брокстедами отправился в кафе Аппенрод. Там пили пиво, ели сандвичи с копченой лососиной и без конца разговаривали…»